Единственная Джун - Дженнифер Хартманн

class="p1">Я повзрослела.

Беатрис наталкивается на меня и, изображая пальцами кошачьи коготки, подмигивает мне.

– Где Селеста? – интересуется она, обмахиваясь одной из программок. От жары прядки ее темных волос прилипли ко лбу.

– Курит, – отвечаю я, улыбаясь, после чего падаю на стул и подкатываюсь к туалетному столику. Зеркала с подсветкой расположены вдоль стен, обрамленные теми самыми винтажными голливудскими лампочками и различными фотографиями артистов.

К моему личному зеркалу прикреплена лишь одна фотография – фото с выпускного, где мы с Тео и Брантом.

Оно приносит мне удачу и успокаивает.

Сегодня перед выступлением я разговаривала с Брантом, но казалось, что он был занят, так как постоянно отвлекался на что-то. Окружающие шумы съели большую часть нашего разговора, как будто он прогуливался где-то среди людей. Я подумала, не гулял ли он с кем и не мешает ли мой звонок его планам. Но он успокоил, сказав, что у него есть для меня подарок. Теперь весь вечер меня мучает любопытство. Что это может быть? Как бы сильно я ни хотела знать, что это за подарок, еще сильнее я хочу, чтобы он вручил мне его лично.

Расстояние – это тяжело.

С каждым днем становится все труднее, и, хотя у меня насыщенная интересная жизнь, а карьера идет в гору, я никогда не буду чувствовать себя по-настоящему счастливой. В моем сердце всегда будет не хватать огромного фрагмента.

Мне всегда будет не хватать его.

– Она курит без меня? Стерва. – Беатрис проталкивается сквозь толпу танцоров, все громко болтают и жадно пьют воду из бутылок, перегруппировываясь после тяжелой первой половины представления.

Время сосредоточиться.

Пока я наношу фиксирующий спрей, слышу, как мое имя эхом разносится сквозь море людей.

– Джун!

Я вскидываю голову и оглядываюсь по сторонам, пытаясь определить, откуда доносится голос Селесты. Меня окружают «гиены» и «львы».

– Вот дерьмо, девочка, смотри-ка, что кошка притащила… в буквальном смысле!

Селеста – львица. Откинувшись на стуле, я поворачиваюсь и вижу, как она несется ко мне.

– Что? Что ты…

Я резко замолкаю, затем подскакиваю со своего места, словно в замедленной съемке.

Этого не может быть.

От осознания мое сердце начинает бешено колотиться, по венам струится адреналин.

Я едва не захлебываюсь от оглушительного визга.

Селеста обвивает Бранта за запястье и тянет вперед, зигзагами пробираясь сквозь толпу.

– Я не уверена, можно ли ему здесь находиться, но мне пришлось забрать его на минутку, – говорит она мне, широко улыбаясь, ее зубы выглядят еще белее на фоне темно-оранжевого грима на лице. – Сюрприз?

На лбу проступают капельки пота, а легкие сжимаются.

Брант.

Брант здесь.

Он здесь, в Нью-Йорке, стоит посреди гримерки и смотрит на меня изумленными, широко распахнутыми глазами.

А на мне костюм зебры.

Я моргаю, дабы убедиться в том, что он настоящий. Дабы убедиться, что это не очередной бредовый сон.

– Джунбаг, – шепчет он, произнося мое имя так, словно это что-что святое.

Слезы застилают мне глаза. Кажется, что я сейчас упаду в обморок.

Я подлетаю к нему на ногах в черно-белую полоску, и Селеста уходит с дороги, чтобы не оказаться зажатой между нами. Я кидаюсь в его объятия, но останавливаюсь в сантиметрах, боясь к нему прикоснуться.

Мне страшно почувствовать его объятия, потому что я могу разбиться на осколки.

– Брант, – всхлипываю я, моя нижняя губа дрожит. Все мое тело дрожит. – Ты здесь…

На нем кремовая рубашка на пуговицах с закатанными до локтей рукавами. Она контрастирует с его загорелой кожей и темными непослушными волосами – волосами, которые он неловко ерошит пальцами. Его глаза мерцают под искусственным освещением. Они мерцают от облегчения, от желания, от ощущения сладкого воссоединения.

Это не телефонный звонок, не видеозвонок. Это не письмо и не сообщение.

Я могу протянуть руку и дотронуться до него, если бы не боялась упасть навзничь.

Он действительно здесь.

Его губы растягиваются в улыбке, отчего на щеках появляются ямочки. Он убирает руку с непослушных волос и тянется ко мне, чтобы коснуться моего лица. Меня окутывает знакомый запах: мыла Ivory, мяты и дома.

Все вокруг меня исчезает.

Я закрываю глаза, когда он осторожно проводит пальцами по моим щекам; я впитываю его прикосновения впервые за два года. Меня заполоняют воспоминания: хорошие, плохие, прекрасные, болезненные. Отчаянные поцелуи и теплые объятия. Слезы, занятия любовью, печаль и грустные прощания.

Боже, это слишком много… это так неожиданно и мощно, и…

Мои легкие сжимаются.

Я чувствую, как в груди начинает хрипеть, когда мое дыхание сбивается.

О нет.

Знакомое потрясение проникает в меня: огни, толпа, жара… он.

Это он.

Брант здесь.

Как он может быть здесь?

Шквал эмоций обрушивается на меня, колени дрожат, а легкие борются за полный вдох. Благоговейный взгляд Бранта исчезает, сменившись беспокойством.

– Оу… ты в порядке? – Он подходит ближе, прижимает ладонь к моей щеке. – Джун.

Я киваю, несмотря на то что не могу дышать.

– Черт, – говорит Селеста, вскакивая и выхватывая мою сумочку, спрятанную под туалетным столиком. Она сует мне в руку ингалятор. – Давай отведем тебя в уборную.

– Нет, я-я… все в порядке… – Я делаю несколько вдохов через ингалятор, а затем закрываю глаза, когда препарат облегчает сдавленность в груди. Я чувствую, как Брант поглаживает меня по руке, осторожно, но твердо. В меня проникает спокойствие, и мое безумие превращается в поток горячих слез, щиплющих мне веки. – Брант, – пискляво произношу я, снова распахивая глаза. – Я не могу поверить, что ты правда здесь.

Он поднимает бровь от беспокойства – жест, который ни с чем не спутаешь. Он стискивает меня за руки, тяжело сглатывая.

– Я здесь.

Селеста поглаживает меня по спине, потом шепчет мне на ухо:

– Иди подыши воздухом. У нас еще есть несколько минут.

Я киваю.

Брант ведет меня через группу танцоров к закулисной двери, что выходит на улицу, и, как только мы оказываемся на влажном августовском воздухе, я бросаюсь в его объятия; мои дыхательные пути наконец-то раскрываются. Хаос в моей груди рассеивается, и все, что остается, – это глубокое облегчение.

Я пытаюсь сдержать слезы, чтобы не испортить макияж, но они все равно катятся по щекам. Они смачивают рубашку Бранта цвета слоновой кости, как его любимое мыло[47], и я чувствую, как он крепко меня обнимает, осторожно поглаживая ладонями спину.

Он кладет мне руку на грудь, пальцами проводит по ребрам, словно пытаясь успокоить мои неисправные легкие.

– Не плачь, Джунбаг, – шепчет он и наклоняется, чтобы поцеловать меня в волосы. – Ты меня напугала.

– Я в порядке, – говорю я ему, всхлипывая. – Это был просто шок.