Единственная Джун - Дженнифер Хартманн

class="p1">Прядь волос падает ей на лицо, задевая рубиновые губы, и кажется, что она вот-вот заплачет.

Но она не плачет.

Она отключает звонок как раз в тот момент, когда ее имя выкрикивают еще раз. Мой экран гаснет.

Я сижу на диване несколько минут, скучая по ее голосу.

Скучая по всему.

Затем я тащу себя в постель и готовлюсь к еще одному дню без нее.

* * *

«– Я хочу, чтобы мы всегда были вместе.

– Всегда, да?

– Всегда и навсегда».

Держу пари, вы все еще задаетесь вопросом, исполнилось ли желание Джун.

Ну, мы еще не дошли до конца этой истории.

Но мы уже близки к этому.

В этот момент все выглядело довольно мрачно, как бы я ни хотел для Джун процветания и благополучия, чем больше она вживалась в свою захватывающую жизнь в Нью-Йорке, тем больше я чувствовал, что она ускользает от меня.

Мы по-прежнему регулярно общались, иногда каждый день.

Она присылала мне селфи на фоне каждой радуги.

Мы по-прежнему смотрели друг на друга с той же гремучей смесью тоски, боли и душераздирающей любви.

Но этого было недостаточно.

Этого никогда бы не было достаточно.

И когда дни сменились месяцами и еще один год пронесся мимо нас, я спрашивал себя, не упустил ли свой шанс. Я спрашивал себя, не осталось ли наше «навсегда» вне досягаемости.

К счастью, вскоре после двадцать первого дня рождения Джун все пошло на лад. Я впервые увидел проблеск надежды.

Эта надежда пришла в обличии прощения.

И это прощение пришло в обличии Эндрю Бейли.

Глава тридцать шестая

«Первый свет»

Брант, 27 лет

Я изумленно улыбаюсь, когда наблюдаю, как Венди с волосами цвета бургунди выходит из кухни ресторана, покачивая бедрами.

– Я бы хотел, чтобы мисс Нипперсинк направила свое огненное упорство на выполнение обязанностей хостес, – бормочет Поли себе под нос. Он говорит это мне, но на самом деле это предназначается Венди.

Она останавливается, поворачивается и направляется к нам с Поли, после чего длинным ногтем тычет в его грудь.

– Думаете, что вы такой большой и крутой, да? Все здесь вас боятся, но не я. Нет, сэр, я вижу вашу угрюмую внешность насквозь и… – ее палец направляется прямо к его лицу, – и сквозь ваши нахмуренные брови, полные презрения.

Я сдерживаю смех.

Если Поли это и забавляет, то он этого не показывает. Выражение его лица остается угрюмым, а брови нахмуренными.

– Вы недооцениваете меня, Stellina.

– У вас есть попугайчик по имени Пити. Только неженки назовут птичку Пи… – Венди запинается и наклоняет головой в сторону. – Как вы меня назвали?

– Ничего особенного. – Он отгоняет ее легким движением руки, вид у него такой, будто он вот-вот улыбнется. – Продолжайте. Я плачу вам не за то, чтобы вы взъерошивали мне перья.

– О, так вы чувствуете себя взъерошенным, – фыркает она, уперев руки в бедра. Венди смотрит на меня с надменной ухмылкой. – Ты слышал это, Брант? Он признается, что испытывает какие-то чувства.

– Чувство презрения, да, – поправляет Поли.

Я поднимаю руки:

– Так, не впутывайте меня в это.

– Вы сейчас на взводе. Я это вижу, – заявляет она, сделав шаг вперед и прищурив глаза. – Смотрите, у вас левый глаз дергается.

Он хмурится:

– Это всего лишь инстинктивная реакция на вашу раздражающую личность. Я ничего не могу с этим поделать. Так же, как и вы не можете не быть раздражающей.

– Я не раздражающая.

– Вы досаждаете, уверяю вас.

Венди поджимает губы:

– Тогда увольте меня. Осмелюсь попросить.

– Не уволю. Клиенты терпят вас по неизвестным мне причинам, и это просто не стоит того времени, которое я потрачу на поиск и обучение вашей замены.

Я наблюдаю, как они смотрят друг на друга: Венди держит свои позиции, а Поли нависает над ней, скрестив на широкой груди мускулистые руки. Он сбросил лишний вес за последний год, так как стал посещать вместе со мной спортзал. Я занимаюсь там каждое утро, пытаясь отвлечься. Мне все невыносимее просыпаться в одиночестве, особенно после того, как я лично испытал, каково это – пробуждаться на рассвете с любимым человеком.

Поли сказал мне, что ему нужно заняться своим здоровьем. Ему сорок пять лет, и прошлой зимой у него умер старший брат от сердечного приступа. После этого мы стали ближе, поскольку я очень хорошо его понимал.

Честно сказать, я считаю его другом.

И как наблюдательный друг, который довольно хорошо считывает людей, я почти уверен, что он неравнодушен к моей бывшей девушке.

Интересно.

Театрально вздохнув, Венди делает шаг назад, поворачиваясь:

– Признайте это, Поли. Вы бы скучали по мне.

– Точно бы не скучал.

– Повторяйте это себе почаще, – говорит она, после чего небрежно машет рукой и уходит прочь в своем черном брючном костюме с серебристым бейджиком. – И не называйте меня спирулиной. Эта название пахнет рыбой.

– Stellina, – бурчит он ей в спину.

Ее ответ заглушает грохот захлопывающихся дверей.

Мы с Поли смотрим друг на друга.

– Она совершенно неисправима, да?

Его тон безразличен, хотя я замечаю зачарованный блеск в его глазах.

– Она вам нравится, – усмехаюсь я, поправляя фартук.

– Я терплю ее. Она держит меня в тонусе и пахнет, как итальянская пекарня моей Nonna[45]. – Он проводит пальцами по чернильно-темной щетине; его часы ловят отблески света флуоресцентных ламп. – Может быть, мне стоит уволить ее, в конце концов, она проблемная.

– А может, вам стоит пригласить ее на свидание?

Взгляд темных глаз устремляется в мою сторону.

– Я вдвое старше ее, мистер Эллиотт. Это было бы неразумно. – Говоря это, он на мгновение задумывается, как будто взвешивая идею, а затем, качая головой, хрипло покашливает. – Хватит болтаться без дела. Мы скоро открываемся, – говорит он мне, делая мимолетную паузу. – Кстати, вы обдумали мое предложение?

Сжав фартук, я напрягаюсь.

После того как я отклонил его предложение занять позицию в Сиэтле, Поли неустанно пытается устроить меня на более высокооплачиваемую должность в другом ресторане.

Так получилось, что этот ресторан находится в Нью-Йорке.

Я шаркаю ногами, доставая тряпку.

– Я начинаю подумывать, что вы просто пытаетесь от меня избавиться, – дразнюсь я, уходя от вопроса.

Он не знает. Он не знает о Джун, поэтому понимает, почему я не хватаюсь за шанс продвинуться по карьерной лестнице и переехать поближе к моей «сестре».

Я сказал ему, что не хочу оставлять Бейли, хотя они те люди, которые, вероятно, были бы рады моему отъезду… куда угодно, только не туда.