Дымовое древо - Джонсон Денис

– Чёрт знает что!

Сэндс выпучился в ответ.

– Вы заняты каким-то делом. Что-то курируете. Что-то – или кого-то.

– Да кто вы, собственно говоря, такой?

– Ну ладно. Давайте раскроем друг другу свою личность. Я – Терренс Кродель, служащий Регионального центра обеспечения безопасности.

– Мои поздравления.

– Ваша очередь. У сайгонской базы две ветви – координационный отдел и внутренний отдел. Из какого вы, Шкип?

– Из внутреннего, работаю при этом в основном с армейским отделом «Пси».

Кродель снова сел и вздохнул.

– Внутренний отдел с отделом «Пси», – повторил он, и Фосс подумал: «По-моему, ты на грани провала».

В буквальном смысле чувствуя подкатившую к горлу тошноту, Фосс через силу окунулся лицом в навозную жижу:

– Помнишь те боксы? Те три бокса? Ну разумеется, помнишь. Вряд ли ты позабыл об этих боксах. Помнишь, какое на этих боксах стояло имя?

– Нет, не помню.

– Могу ли я спросить, под каким именем ты здесь живёшь?

– Меня зовут Уильям Майкл Сэндс.

– Какое имя стоит у тебя в паспорте?

– Это и есть моё паспортное имя.

Кродель спросил:

– Где находится укрытие полковника?

– По последним сведениям, которыми я располагаю, у него номер в «Континентале».

– Я так понимаю, в дельте Меконга имеются какие-то связанные с ним лица. Если быть точным, одно конкретное лицо. Некая особа женского пола.

– Для меня это новость.

– Под Биньдаем.

– Ещё бо́льшая новость.

На улице остановился какой-то автомобиль. Шкип встал, подошёл к краю дворика и окликнул водителя через стену лиан:

– Подождите меня здесь, пожалуйста.

Под ремнём у него всё ещё торчала заткнутая салфетка. Это было единственное неверное движение, которое Фосс заметил за ним за весь день. Шкип вернулся, расстелил салфетку на столе, бросил:

– Обед за ваш счёт, парни, – и вышел на улицу.

* * *

Уверенный в том, что тратит слишком много денег, что у американских военных и местных дельцов цены ниже, время до вечера Фест провёл с молодой женщиной – её волосы пахли ванилью, стребовала же она с него тридцать долларов за четыре часа в его же номере с кондиционером. Она съёживалась в комок под одеялами, много раз настойчиво отпрашивалась якобы для того, чтобы воспользоваться телефоном (хотя, как он понял, звонить ей было особенно-то некому, и она просто притворялась, будто разговаривает), дёргала его за бороду и за кудряшки на груди, пыталась давить угри у него на носу – на самом деле его нос её вообще очень занимал и привлекал своими европейскими габаритами – да и вообще вела себя как тупая потаскуха, каковой и была. Равно как и Фест был тупым клиентом. Он заказал в номер шампанского, и она отказалась – щебеча и боязливо хихикая, так же как отказалась бы, предложи он ей поучаствовать в какой-нибудь особенно мерзкой постельной игре. Бээндэшник выпил всё сам. Есть ей не хотелось. Пока она изображала болтовню по телефону, он принял душ. Его величайшая надежда на эту гостиницу рухнула – надежда на то, что по здешнему телефону можно будет дозвониться до Берлина, а стало быть, и узнать новости об отце. Каблограммы для этого не годились. Его местонахождение должно было остаться в секрете. По-видимому, в принципе до Берлина дозвониться было можно, но не из гостиницы. Консьержка пообещала всё устроить, куда-то сводить его лично. А ведь старик тем временем находился при смерти. Может быть, уже умер. Может быть, вчера, пока я покупал карты. А прямо сейчас, пока я обмываюсь еле тёплой, заражённой чем-то водой, а у меня в постели валяется вонючая шлюха, он уже мёртв. Люди имеют свойства умирать, когда отвлекаешься на что-нибудь другое. Так уж устроен мир. Так вышло и с Клодом – получил пулю в горло от какого-то снайпера из французского Сопротивления. Их отец был крепким мужчиной, большим патриотом Германии, знакомым самого Генриха Гиммлера. Его старший брат был офицером Ваффен-СС. Таковы факты. Их нельзя оспорить, скрыть или каким-то образом от них отмахнуться. Клод отдал свою жизнь за нацистов, вот ещё один непреложный факт. Но жизнь Клода была не просто чередой биографических фактов: то была семейная легенда, не сходившая с отцовых уст; был он хоть и мёртв, но на всём протяжении молодых годов Феста оставался для отца живее самого Дитриха… Фест, не считая, сунул девушке стопку вьетнамских купюр и отослал её прочь.

Пока на площади за окном шумела праздничная толпа, гремела музыка и грохотали взрывы, разом вызывающие мысли о войне, поражении и победе, он поужинал в номере и приготовился лечь спать пораньше. У него имелся тайник, имелось место встречи и последнее средство на самый крайний случай. Начиная с этого момента его не сможет найти никто – уж точно не местные кураторы. Шампанское оставило на память о себе головную боль, которая теперь не давала уснуть. Он сел за письменный стол номера 214, разобрал и изучил своё оружие. Увидел, что стволовой канал снабжён направляющим жёлобом и расширен вручную. Если что, пуля внутри не застрянет. Он вновь собрал пистолет. Обе обоймы вошли в магазин как влитые, а когда он подёргал взад-вперёд кожух-затвор, пули циклически прошли внутри почти без звука. И глушитель, и участок ствола с резьбой для глушителя были изготовлены на заводе. Кто-то уделил пистолету внимание. Однако эта бессмысленная встреча в Гонконге, эта спешка, с которой его передал с рук на руки Кеннет Джонсон, ощущение, будто его перебрасывают от одного дальнего родственника к другому, всё дальше и дальше от исходной точки… Да и вообще используют. Не то чтобы работа на другие спецслужбы была для него чем-то беспрецедентным. Девять или десять лет назад был какой-то алжирец в Мадриде; а ещё человек с яхты на озере Комо в Италии – Фест подумал, что это вполне могла быть какая-то мафиозная шишка. А ещё Филиппины – тот священник из Америки. Ни один из них не был врагом его родине. Итого одиннадцать операций, включая эту. Шоуолтер описал её как «срочную работу», и всё же Шоуолтер развлекал их добрую пару недель, прежде чем хоть словом обмолвиться о задании, а затем опять ни слова до начала этого месяца, и даже тогда – никаких обсуждений плана действий, и вот – ствол у Феста в руках… Да и пал бы вообще выбор на меня, если бы я в наш летний отпуск съездил с семьёй в Берлин, если бы не избегал, как последний трус, очередного лицезрения отца на смертном одре, если бы не провёл отпуск, показывая юному Клоду и Доре Новую Англию из окошек арендованного автоприцепа? На полуострове Кейп-Код они припарковались за летним домиком Шоуолтера. Обе семьи были хорошо знакомы и, в сущности, считались друзьями, однако его с Чарльзом Шоуолтером не связывала ни одна совместная операция. Он был начальником, вот и всё. Шоуолтер не выказывал никаких иллюзий, не поддавался никаким искушениям – вот почему они понравились друг другу. Вот почему Фест ему доверял. «Останься ещё на недельку, останься ещё на денёк» – ну конечно же они останутся, он ведь начальник! И Мэг туда же – даже после двух недель с протянутыми из окна проводами, вставленными в розетки на кухне, невзирая на то, что все три гостя расходуют горячую воду и мочат все её полотенца, на то, что Дора вечно жалуется на Лэнгли, разглагольствуя на своём беглом английском о фирменном американском идиотизме, на то, что юный Клод втихомолку таскает еду из холодильника и засыпает её разговорами про школу и спорт, потому что Мэг красива и готова выслушать, – и она туда же: «Ну останьтесь ещё немножко, нам это нравится, нам так одиноко на этих поросших лесом дюнах!» За две недели улыбки Мэг сделались нервными, смешались с невидимыми глазу капельками пота. Стресс подчеркнул её силу и грацию, обострил, казалось, её интеллект. Чарльз взял Феста с собой на край мыса, выдающийся далеко в Атлантический океан, чтобы показать гостю домик на берегу моря, который подумывал приобрести. Фест похвалил выбор места, но сам бы ни за что там не поселился. Оконные стёкла дребезжали на неослабевающем ветру, а прибой вгрызался в берег в считанных метрах от опорных свай. Шоуолтер стоял на своём будущем балконе, взирая на свою будущую Атлантику, а его седые космы растрепались во все стороны, как у поэта.