Сильванские луны - Натанариэль Лиат

по инерции. У него никогда никто не умирал. Ни бабушки с дедушками, ни любимые собаки… Один только Бран, но тогда Лексий чувствовал, что у многих других куда больше права на горе, чем у него. Не близкого, не друга, просто одного ученика из тысячи, к тому же не самого лучшего…

А здесь был Рад. Его Рад, с которым они были знакомы полжизни… который напоминал себе и другим, что любая боль проходит. Господи, он ведь всегда был таким сильным. До чего же страшно, когда тот, кто казался сильнее тебя, сдаётся первым…

Однажды Лексию довелось побывать в выпотрошенной степняками деревне.

Это было первое разорённое селение на пути западной части армии – та уже зашла достаточно далеко на восток, где и бесчинствовали новые Регинины воины. Словно издеваясь, степняки нанесли очередной удар прямо под носом превосходящей, но неуклюжей и неповоротливой силы. Боя, естественно, не навязывали – и не ждали, когда им навяжут: сильванские конные попытались было их догнать, но какое там…

Одной сотне приказали отстать, чтобы помочь: кто-нибудь мог остаться под обломками сгоревших домов. Четверо неразлучных волшебников отправились с ней. Пока экатон строил своих людей на подступах к свежему пепелищу и отдавал приказы, Лексий с остальными, не дожидаясь, направились в деревню посмотреть, есть ли там вообще кого спасать.

Они наткнулись на первые трупы, даже не доходя до домов. Тела чернели на взрытом копытами снегу, как брёвна – по крайней мере, Лексий предпочитал думать о них именно так. Он сам пока не бывал в бою, но успел повидать поля сражений, так что от вида мёртвых людей падать в обморок уже не тянуло – если смотреть издали. Вся штука была в том, чтобы особо не приглядываться. И стараться не думать. Вот и сейчас он велел себе сосредоточиться на дороге перед собой… Пока одна из тёмных фигур слева от него не застонала.

Айду, живой! Лексий рывком обернулся к нему – и отшатнулся, как обожжённый, разглядев на плоском лице узкие полузакрытые глаза. Степняк лежал навзничь со стрелой в боку – не боевой, в армии пользовались другими, а с такими обычно ходят на охоту… Ох. Выходит, здесь не хотели сдаваться без боя…

Они разделились на пары – Ларс с Элиасом входили в деревню с другого края, так что Лексий в растерянности посмотрел на Тарни… и замер. Танирэ, не отрываясь, глядел на лежащего, и Лексий ожидал увидеть на его тонком, усталом лице ненависть, отвращение, ужас… что угодно, но только не это.

Не сострадание.

Здешние врачи не давали ничего похожего на клятву Гиппократа, но некоторые в ней и не нуждались.

Лексий вдруг почувствовал то же самое, что чувствовал там, на озере. Перед ним умирал человек. Сильванин, оттиец, степняк, который наверняка убил бы их, если бы мог – неважно. Почему-то именно сейчас совершенно неважно.

Лексий быстро огляделся, чтобы убедиться, что никто не видит.

– Послушай, – окликнул он, – если ты хочешь ему помочь, то давай. Я никому не расскажу.

Тарни закусил губу и покачал головой.

– Я не могу, – глухо сказал он, не глядя на него. – Присяга не даст. Содействие врагу и всё такое – это тебе не шутки…

Он зло тряхнул волосами и вздёрнул подбородок.

– Идём. Хватит глазеть.

Сотня сильван плюс четыре волшебника до ночи разбирали завалы и ворошили пепел. К счастью, это место только казалось вымершим – кое-кто уцелел. Пока самые храбрые отвлекали степняков отчаянной и обречённой попыткой дать им отпор, часть селян успела убежать в примыкающий к краю деревни лесок; видя, что бояться больше нечего, они вышли и помогали искать выживших. Маги с их умением слушать здорово облегчали работу – можно было зря не ворочать обгорелые брёвна там, где под ними точно не было никого, кто ещё дышит. Лексий отыскал под рухнувшей стеной вход в погреб, в котором пряталась целая семья. Степняки, которые ненавидели даже лес, закрывающий небо, не сунулись за беглецами под землю, но погреб завалило наглухо, и они ни за что бы не выбрались сами. Ничего, их откопали, целыми и невредимыми. Очень многим, увы, повезло меньше…

Обожжённые и задохнувшиеся от дыма, разрубленные саблями степняков, иссечённые бичами, попавшие под копыта коней, погребённые под обломками собственных домов. Лексий усилием воли заставил себя не считать погибших. Мёртвыми занимался не он, он искал ещё живых, иногда помогал относить их в наспех поставленные палатки врачей… и старался не смотреть в лица. Потому что иначе ему некуда было деться от вопроса, почему три года назад вместо бесполезной шпаги, годной разве что для шутовских дуэлей, он не взял в руки справочник по анатомии. Чтобы тоже научиться спасать. Чтобы не быть сегодня таким убийственно, кошмарно бесполезным.

Лексий не помнил, когда он в последний раз чувствовал себя настолько беспомощным.

Вечером экатоны отдали приказ разжигать костры и готовить ужин. Все, кого можно было найти, кажется, были найдены, и те, кто остался от целой когда-то деревни, собралось на её окраине. Эти люди лишились семей, припасов, крыши над головой, защищающей от серой и злой зимы. Их нужно было хотя бы накормить.

Интересно, думал ли хоть кто-нибудь из них о том, как быть дальше? О том, что сейчас время остановилось, но завтра наступит новое утро, и, раз уж ты выжил, жизнь пойдёт дальше, и её волей-неволей придётся жить. Искать, где поселиться заново, думать, как дотянуть до весны и до мира…

Тарни вынырнул из вечерней темноты и подошёл погреться к костру. Трое его друзей уже были там.

– Как ты? – без предисловий спросил Ларс.

– Жить буду, – устало отозвался Жеребёнок и улыбнулся. Где только силы нашёл…

В костре уютно трещали остатки чьего-то дома, пахло мирным, кухонным дымом. Где-то неподалёку рыдали в голос – кажется, даже не в один. Лексий так устал, что смог подумать только: немудрено.

Никто из них не заметил, откуда взялась эта женщина. Она просто появилась из ночной темноты, а когда Тарни обернулся, наотмашь ударила его по лицу – с такой силой, что он едва устоял на ногах.

Она ударила бы снова, если бы Ларс и Лексий, не сговариваясь, не оттащили её, схватив под руки. Элиас заслонил держащегося за щёку Тарни плечом.

– Ты обещал, что с ним всё будет хорошо! – задыхаясь от ненависти, выкрикнула женщина. Неверные тени от костра искажали её лицо, пряча истинный возраст, тёмные волосы в беспорядке падали на грудь. – Он умер! Умер! Т-только что, у меня на руках, он умер, ты слышишь?!..