Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010 - Дмитрий Дмитрий

И вот секретарь парткома уперся рогом. Не подписал очередную характеристику для получения визы. Женя, уже собираясь увольняться, перепечатал старую характеристику и подписался за весь «треугольник» сам, после чего отнес характеристику секретарю директора, и секретарша поставила на нее печать. Подделка не государственной, в общем-то, бумаги. Тем более, что подделал он только подписи, а текст характеристики слово в слово совпадал с прежним, написанным месяц назад. И всё бы прошло гладко, но инспектор Отдела виз и регистрация районного отделения милиции обратила внимание, что в слове «уважением» одна неправильная буква замазана белой пастой и поверх нее впечатана правильная — такие исправления не допускались в документах на выезд, и она отослала характеристику обратно в институт. Тут всё и покатилось!

Быстро провели обыск на квартире. На антресолях, в спичечном коробке — три побелевших, окислившихся патрона для мелкокалиберной винтовки. Женька подобрал их несколько лет назад в тире на стадионе, где работал главным инженером. Уже статья — хранение боеприпасов и взрывчатых веществ. Ищут дальше. В детской комнате, в коробке со старыми керенками, фантиками и золотой конфетной бумагой, которой его дочки играли в магазин, обнаруживается американский доллар 1923 года выпуска. Валютная статья! (На самом деле старый американский доллар давно был выведен из обращения, о чем адвокат позднее представил справку.)

Ну и главная улика — подделка подписей на производственной характеристике для получения документов с целью незаконного выезда за границу по приглашению частного лица с возможной корыстной целью.

— Хорошо, не со шпионской, — усмехается Женька.

…И вот трансцендентальный дед продолжает воспитывать внука в камере № 317 следственного изолятора «Кресты». Вот, говорит, ты хотел съездить в Польшу — кстати, родную для нас страну, мы оттуда родом. И ради этой красивой поездки подделал чужие подписи. Это нехорошо, Евгений. Это очень нехорошо. Поэтому не стоит удивляться, что ты здесь. Но не надо и особенно горевать. Ведь Господь Бог не обещал тебе легкой жизни. А то, что следователи шили тебе дело и хотели засадить тебя по разным другим статьям (дед, оказывается, знал и это!), то это пустяки. Меня вообще расстреляли как троцкиста, хотя я был беспартийным и заведовал транспортом на Главпочтамте… Женя напрягся, запоминая детали. Дед стал рассказывать, как сидели в их времена, как мучили на допросах — и внук содрогнулся от ужаса…

В тот день, когда Евгений услышал голос деда, его вновь посадили в карцер. Оперативник, которому Евгений отказал в сотрудничестве, обиделся и выполнил свое обещание. Женя сказал ему: «Ты за это деньги получаешь, вот ты и секи. А ты хочешь папироски покуривать в своем кабинете и чтобы на тебя арестованные работали — стучали друг на друга». — «Завтра будешь в карцере!» — сквозь зубы выдавил красномордый оперативник и сдержал свое обещание. В карцере Женя отсидел без особого нервного напряжения — слова деда подбодрили его, он понял, что всё это, действительно, пустяки по сравнению с расстрелом. У него было время поразмышлять, и он даже критически взглянул на свои коммерческие поездки в Польшу и ГДР.

…Через двенадцать лет, то есть в 1993 году, женькин батя, таксист на пенсии, сходил в КГБ и узнал, что его отец был расстрелян в 1937 году как участник троцкистско-зиновьевского блока. Отец взял бутылку, пришел к сыну, и они помянули отца и деда.

— А записано в личном деле, где работал дед? — спросил Женя отца.

— Заведовал транспортом на Главпочтамте.

— А где он содержался под стражей, в какой камере, не помнишь?

— До расстрела сидел в «Крестах», а в какой камере — не знаю.

— А мне дело дадут посмотреть?

Женя написал заявление, его пригласили на Литейный, 4, посадили в тесной комнатке с привинченной к полу табуреткой, принесли тоненькое дело.

Внук стал листать пожелтелые листочки и обнаружил, что дед действительно сидел в той же камере № 317.

Расстреляли деда 21 ноября 1937 года в день Архангела Михаила.

— Ты удивился? — спрашиваю.

— А чего удивляться? — разводит руками Женя. — Всё точка в точку совпало.

— А отцу рассказал?

— Не хотел его волновать…

Рассказывает дальше. За пять лет до ареста ему приснился сон, который он, проснувшись, записал со всеми подробностями. Сон был провидческий — про тюрьму и испытания, которые ему обещал незнакомый священник во сне. И цветной, с запахами, выпуклый, с разными модуляциями голосов участников, ощущением боли от ударов плетки, которой его стегал надсмотрщик…

— Имей в виду — сон снился не с похмелья! — особо подчеркивает Евгений.

Он записал этот сон на пяти страницах, хотя прежде не записывал ничего, кроме конспектов лекций в институте. Эти пять страниц записи сна нашли при обыске и приобщили к делу — пытались предъявить еще и антисоветскую деятельность.

Сон к тому же был абсурдистско-символическим. Женя рисует галерею второго этажа, по которой он в толпе людей ходит с руками за спиной. На первом этаже — овальный стол с яствами и вокруг него толпятся голодные люди. Все знают, что со стола брать нельзя — тебя уведет косматая старуха с косой. И точно! Кто-то хватает бутерброд с сочной бужениной, начинает жадно глотать, и косматая с косой — серая, в истлевшем платье, как с картинки, — уводит человека в темноту, которая окружает стол. Слышно, как он воет. Кто-то хватает бутерброд с икрой, наливает в рюмку коньяк, ест, пьет — к нему тянется костлявая рука…

Потом является священник и выводит его на свет.

Женя сказал, что следователь, постукивая авторучкой, интересовался, кому на Западе подследственный собирался передать сей пасквиль на советскую действительность.

«Это сон!» — говорю. А он только ухмыляется: «Знаем мы такие сны!» Но ничего пришить не смог. А чего пришьешь? За сон же не посадишь, правильно?.. Два года «химии» за три побелевших патрона от мелкашки. Подделка документов не катит — характеристика не финансовый документ, а из райкома нажали, ну они и прогнулись. Экспертиза показала, что патроны боеспособны и если выстрелить в висок, то можно убить человека…

— Два года «химии» за три старых ржавых патрона от мелкашки! — говорю я. — Это трансцендентно. За пределами сознания.

— Да, — соглашается Женя, — партийно-ментовский беспредел…

У Евгения хорошая семья, две дочери, сейчас он помогает восстанавливать церковь Святителя Николая при Военно-медицинской академии — возит на своей машинке стройматериалы, заменяет сантехнику.

20 декабря 2005 г. Петербург.

Сегодня сдал в рукописный отдел Пушкинского дома свой писательский архив — коробку и пакет: дневники (1982–1992 гг.), переписку с редакциями, фото, рукописи и проч.

Зима задерживается, был едва ли не первый снежный день, я погрузил в машину две коробки бумаг и фотографий. Отвез. Сдал под расписку. Мне сообщили номер личного фонда и номер фонда Центра современной литературы и книги — там почти вся история Центра за восемь лет существования.

Важнее описанного в дневниках только ненаписанное.

Кто остался в дураках?

2006 год

2006 год

9 января 2006 г.

Позвонили из Союза писателей и спросили, не могу ли я «выдать орден „Знак Почета“ Борису Стругацкому, когда он придет на свой семинар». В свое время Борис Натанович в Смольный ехать не захотел, и орден проболтался в наградном отделе. Его передали в Союз писателей. Там он тоже пролежал изрядно долго — Борис Стругацкий вышел из приемной комиссии и в Союзе не появлялся. И вот они готовы отдать орден мне, чтобы я «выдал Стругацкому». Я сказал, что ордена торжественно вручают разные официальные лица, у которых был красный диплом, а не выдают всякие шаромыжники, вроде меня, у которых был красный дневник. «Ну какой же вы шаромыжник, Дмитрий Николаевич, вы у нас лицо почти официальное!» — запели на том конце провода. «Ладно, — согласился я, — давайте. А то еще потеряете, или кто-нибудь схватит, да носить будет. У нас это запросто».

Я попросил председателя комитета по культуре народного артиста России Николая Бурова, и тот перед началом семинара торжественно вручил, сказав теплые слова. Некоторая нелепость ситуации заключалась в том, что указ президента о награждении был издан 1 сентября 2003 г., а на дворе — 2006-й. Награда, как говорится, нашла героя.

Б. Н. в ответном слове сказал, что его мама, заслуженный учитель РСФСР, тоже была награждена орденом, который назывался «Знак Почета», это было другое государство, другие времена. Но теперь он понимает: для того, чтобы получить орден, надо что-то в своей жизни сделать полезное. Мама воспитала много достойных и заметных учеников — композитора Станислава Пожлакова, путешественника Юрия Сенкевича, кинорежиссера Татарского… Конечно, этот орден — не ему лично, а писателю, которого уже нет — писателю «Братья Стругацкие», Аркадию и Борису.