Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010 - Дмитрий Дмитрий

Народу собралось много, вся площадь занята.

Поляков рассказал о газете, о своих пьесах и новых книгах — его долго не отпускали. Потом я рассказал о своем Центре, прочитал рассказик «Самовар», подарил несколько книг. Была вечеринка в рыбном ресторанчике на набережной.

Уже в номере гостиницы Ольга сказала, что такой отдых, такая поездка, такое море, такие постели, такое вкусное настоящее вино ей очень и очень нравятся… И люди душевные.

Правильно говорят: того не сбудется, что во снах не видишь, о чем не мечтаешь. Снился мне много лет назад сон, что едем мы с Ольгой в Югославию, где у меня вышла книжка. Югославия, Румыния… И я рад, что Ольга светится.

На море была радуга. Фотографировались на ее фоне.

Перед отъездом Наталья Полякова убедила Ольгу купить местной корейки, приготовленной по особому рецепту — с многолетней выдержкой в пещерах, как коньяк. Наверное, это специальная партизанская корейка. Листы толщиной с писчую бумагу, спрессованные в оковалки. Если отрезать кусочек размером с почтовую марку, его можно жевать полчаса, как жевательную резинку. А целого листа, отлепленного от оковалка, хватит на месяц.

Ну вот, в принципе, и всё. Летим домой. На фестивале нас сменила поэтесса Инна Кабыш, педагог по образованию. Миловидная девушка, автор «ЛГ». Оказывается, это она написала стихотворение: «Кто варит варенье в июле…» Теплое стихотворение!

Распрощались с Поляковыми, водитель отвез нас на вокзал и передал только что вышедшую газету с моим материалом — беседа с Веллером.

13 августа 2005 г. Зеленогорск.

Ходил по грибы за деревней Заполье Выборгского района. На лесном пригорке — березовый крест с табличкой. Подошел, неслышно ступая по белому упругому ягелю.

Надпись: «Здесь покоятся останки 22 советских солдат, погибших в августе 1944 года. Погребены в августе 2004 г.»

У подножия креста — пирамида из ржавых касок, саперных лопаток, заплесневелых кожаных подсумков, гильз, мятых пулеметных дисков и патронных лент — военное железо, добытое из земли. Рядом поросшие мхом и брусничником окопы.

Пригорок — стратегическая высота: с него хорошо видна дорога. Наверное, наши парни полегли, штурмуя окопы, в которых сидели финны, оборонявшие дорогу. Дорога ведет в сторону Выборга, на нынешнюю Каменку, где сейчас крупнейший в Европе танковый полигон.

Не один год собирал в этом ягеле маленькие шоколадные боровики, не замечая затянувшихся окопов. И вот их разрыли, и теперь лежат проржавевшие каски и прочая амуниция, с которой наши ребята пошли в последний бой. И так стало обидно за молодых парней, которых шестьдесят лет не могли погрести по-людски. И ходил потом поодаль, и грибы в голову не шли, посматривал по сторонам и всё пытался представить себе тот бой, в котором они полегли за считанные дни до выхода Финляндии из войны.

А на Украине, возле деревни с красивым названием Ромашки, лежит и мой старший брат Лев, погибший при форсировании Днепра в 1943 году. Ему было 18 лет. И никто из нас не был на его могиле.

15 августа 2005 г. Зеленогорск.

Заехал Евгений Каминский с женой Наташей и дочкой Настей. Я уговорил их собрать вишню, которая хорошо уродилась в этом году. Вишня мне досталась от отцовского приятеля, дяди Коли с Паровозной улицы. Районированная вишня, еще финская. Брали веточки, а теперь уже деревья, черные ягоды висят гроздьями.

Говорили о литературе. Каминский сказал, что есть писатели, которые, как киргиз на коне, поют о том, что видят, а есть писатели-пауки, они паутину текста выпускают из себя.

— Пушкин тоже был паук? — спросила восьмилетняя Настя.

— Еще какой был паучище! — с улыбкой кивнул Женя и подмигнул мне — киргизу по своему творческому методу.

Заговорили о новом романе Валерия Попова, где он довольно откровенно и не изменяя имен описывает свою семью: жену-алкоголицу, отца, который между делом пускает ветры, и прочие подробности невеселого домашнего быта писателя. Хорошая такая, жизнеутверждающая литература, где все в дерьме, один автор в белом фраке. «Литературная газета» напечатала две рецензии на «Третье дыхание» — одну разгромно-укоризненную, автор которой убежден, что у писателя должно быть чувство стыда, хотя бы перед отцом. И вторую — приятельскую, Саши Мелихова, в которой роман назван новым словом в русской литературе.

В большинстве книг Попова — град из неприятностей: то жена плохой борщ сварила, то стухшую кильку из холодильника не выбросила, то деньги за проданную квартиру умершей матери не спешат отдавать, то плохо ведут себя соседи… Вокруг белого пушистого героя одни упыри. А он только скребет затылок, улыбается застенчиво и жалеет себя. Он хочет, чтобы и читатель его пожалел, полюбил, посочувствовал его неприятностям, но эффект получается обратный: возникает раздражение.

Теща, двадцать лет читавшая журнал «Нева», после публикации «сексуально-приключенческого романа» Попова, попросила передать главному редактору Никольскому, что она больше на его журнал подписываться не будет. А последнюю вещь, напечатанную в «Новом мире», я и показывать не стал, чтобы не огорчалась.

Еще раньше председатель нашего Союза писателей Михаил Чулаки написал роман «Борисоглеб» — про сиамских близнецов, которые пользовались сексуальными услугами своей мамочки. В другой его повести главный герой был специалистом по прорыву девственных плев, его рекомендовали девушкам по знакомству.

Как говорил Достоевский, если Бога нет, то всё позволено. Большинство знакомых писателей-фантастов — атеисты. Верят в особенных богов — Вселенский разум, Природный информационный банк, Кольцо интеллекта… В каждой башке — своя вера.

Максим Горький, статья «Разрушение личности», 1908 г. Написано сто лет назад, между первой и второй русскими революциями, но как про сегодняшний день:

…Современного литератора трудно заподозрить в том, что его интересуют судьбы страны… На Руси народился новый тип писателя — это общественный шут, забавник жадного до развлечения мещанства, он служит публике, а не родине, и служит не как судия и свидетель жизни, а как нищий приживал богатому. Его готовность рассказывать хозяину свои похабные анекдоты должна вызывать у мещанина презрение к своему слуге.

18 августа 2005 г. Зеленогорск.

Ездил на велосипеде в Комарово. Сиреневый асфальт пешеходной дорожки, сиреневые воды залива. Сосны в дюнах, солнышко, свежий ветер, мелкий колючий песок. Далекие петровские форты — темно-красный кирпич крепостей на зеленых островках.

В дюнах стоит запах дыма и шашлыков — полно летних береговых ресторанчиков.

Прохладно. Надо разворачивать Гольфстрим в нашу сторону! Но почему-то молчат Эйно, Вейно и Петри, не пишут, не шлют сердечных телеграмм и приглашений на международные конгрессы. Может, собираются с мыслями, обдумывают, как ловчее взять природу на цугундер?

Завернул на дачу к Гранину. Отдал ему кассету со своим блокадным фильмом, поговорили. Он пишет воспоминания. Я сказал, что подбираюсь к повести об отце, которого в полной мере оценил только после его смерти. Подарил Гранину бутылку водки, но сказал, что это не намек накрыть стол, а просто так. Тем более я за рулем. Велосипеда.

— А Дима раньше пил… — загадочно улыбнулся Гранин.

— Не только пил, но и безобразничал, — согласился я.

Гранин удивленно вскинул брови.

Поговорили о текущей литературе, Гранин неожиданно стал хвалить повесть «Голая пионерка», М. Кононова, уехавшего несколько лет назад в Германию. Сказал, что тот живет в Германии, очень скромно, замкнуто. Повесть я не читал, но о чем она, знаю. Даниил Александрович посоветовал прочитать. Сказал, что такие девочки, как описанная в «Голой пионерке», были во время войны. Они давали нашим солдатам и офицерам, искренне считая, что помогают мужчинам приближать победу, помогают им в ратном труде…

— Миша здесь с женой занимался ландшафтным дизайном, неплохо зарабатывал, — вспомнил я.

— Вот видите! — Гранин поднял палец, что следовало понимать так: хорошо зарабатывал, а бросил всё и отдался целиком русской литературе, уехал в Германию, живет там на воде и сухарях, пишет.

Гранин про хлеб и сухари не сказал, но именно так я воспринял его «Вот видите!». Еще Гранин сказал, что встречался с Мишей, беседовал, тот очень вдумчиво относится к литературе.

Никогда не видел печного дыма над дачей Гранина.

— А чем вы топите? — спрашиваю.

— Электричеством….

Потом заглянул на писательские дачи Литфонда. Уныние, пустота, запущенность. Облупившиеся краски. Покосившийся забор. Из «будки Ахматовой» вышел Валера Попов с настороженной улыбкой.

Помер его батя 10 августа, Царство ему Небесное. Хороший и крепкий был мужик, ботаник, селекционер, всю жизнь искал способы, как накормить Россию хлебом.