Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010 - Дмитрий Дмитрий

Поляков — главный редактор «ЛГ». Он превратил ультралиберальное издание, в которое газета выродилась при двух последних редакторах, в площадку для всех писателей России. Выровнял крен. Не боится слов «Родина», «патриотизм», «армия»… Из рабочей семьи.

Этот типичный русский парень симпатичен мне сочетанием таланта и порядочности. Недавно узнал: его пьесы не хотят ставить в Петербурге — в театрах не разделяют его гражданскую патриотическую позицию.

10 июля 2005 г. Черногория, Montenegro, 1700 местного времени.

Прилетели на фестиваль в город Будву. Поляков с женой Натальей.

Залив Адриатического моря, вокруг — горы. Теплая чистая вода, галька, теплый воздух, оборудованный пляж.

С нами переводчица Радмила из Белграда. О бомбежках американской авиации рассказывает неохотно. Я поведал, как пытался на писательском собрании нашего Союза писателей Санкт-Петербурга принять письмо поддержки писателям Югославии и что из этого вышло. Она печально покивала головой.

Купил всем по бутылке пепси-колы. Радмила сказала, что она объявила бойкот американским товарам и посоветовала брать экологически чистый яблочный сок местного производства. Пить пепси не стала.

Фестиваль уже идет: показывают спектакли, фильмы, выступают оркестры, всё идет спокойно, с некоторой ленцой, свойственной черногорцам.

Поляков на пляже прочитал мои «Записки ретроразведчика». Поговорили. Наташа читает «Чикагский блюз», смеется.

Радмила настроена лениво-скептически. Ей лет… сорок? Лежит на пляже без лифчика. Наши жены, похоже, не волнуются.

Радмила: «У югославских мужчин главное — рост и голос. Чем выше рост и громче голос, тем мужчина смелее».

После этих разъяснений я поймал себя на том, что стал говорить громче, резче и подтянулся. Ольга посмотрела на меня удивленно: «Ты что, югослав?».

Подарил Радмиле «Записки ретроразведчика», сказал, что молдавские предки матушки состояли в родстве с родом Карагеоргиевичей, князьями. Радмила меня ворчливо раскритиковала: никаких князей у югославов не было! Были большие семьи пастухов, которые замышляли восстание против туров, а потом и восстали в 1800 каком-то году.

О моих генеалогических исследованиях почему-то отозвалась скептически: «Безработный поп и скотину крестит».

Радмила: «В 1905 году Черногория из солидарности с Россией объявила войну Японии. А во время агрессии США в 1999 году, появился лозунг: «Сербия — до Токио!».

Радмила, сидя в шезлонге и укладывая свои груди, чтобы им досталось больше солнца, рассказывает. Хорваты — это те же сербы, только католики, ориентированные на Запад. Отмежевываясь от сербов, создают словарь хорватского языка, хотя раньше говорили на едином сербском. Например, «милосклиз» и «нежник» — так хорваты и хорватки решили теперь называть мужской половой орган. «Сладолед» — мороженое.

Я сказал, что нечто подобное наблюдается на Украине, которая разводится с Россией. Некоторые договорились до того, что русский дворянин Гоголь был украинским писателем, потому что жил на Украине, а русский язык никак не может передать всю глубину мыслей и чувств даже среднего украинца, и потому его надо запретить окончательно и бесповоротно. У нас был такой стишок в ходу: «Говорят, что Эдисон был по паспорту масон. Если так, ядрена мать, будем лампочки ломать!» И: «Не купил мне батька новую шапку, назло ему отморожу себе уши!»

11 июля 2005 г. Черногория.

Окружающие горы действительно кажутся черными — во встречных лучах солнца. Ездили в мужской монастырь Острог, издали похожий на гнездо, прилепившееся к скалам. Микроавтобус шуровал сквозь облака. Когда облака расступались, становилось страшно от увиденного — внизу игрушечные деревушки, веревочки дорог, темные ущелья, а наверху — близкие горные вершины с отблесками солнца. За рулем — парни из одной деревни. Они нанимаются на самом высоком и опасном участке — от корчмы, где мы посидели с женами за кофе. Монастырь невелик — плоский белый дом с колокольней, зубьями бойниц и террасами.

В монастыре — мощи святого Василия Острожского, который жил в ските-пещере, исцелял бесноватых. На вершине горы белеет огромный крест — до него несколько сотен метров. Горная дорога к монастырю узка и извилиста. Как говорится, один легковооруженный воин мог бы задержать целый легион противника. Купили иконы святого Василия Острожского, открытки с видами монастыря.

…Ходили в старый город на спектакль по фильму «Это кто там поет», в постановке народного театра из Белграда. Танцуют, бегают, прыгают, едут в повозках, поют. Сердитая отрывистая музыка. Модерновый спектакль. Я ничего не понял, уловил лишь ощущения — нечто странное про людей, которыми руководят инстинкты и другие люди. Сцена устроена в крепости, под открытым звездным небом. Полякову категорически не понравилось. «А вы спрашиваете, почему я плохо знаком с мировой драматургией. Как все советские люди работал, учился, пил. Некогда было».

Вечером по городу шляется железное чудовище, похожее на рыцаря. Колеса, блоки и тросы помогают ему поднимать руки, поворачивать голову. Этот железный хмырь выше крепостных стен — дети визжат от страха и восторга.

Радмила говорит, что лень — национальная гордость черногорцев. Заповеди черногорцев: 1) Человек рождается усталым и поэтому всю жизнь должен отдыхать. 2) Возлюби постель свою, как самого себя. 3) Если тебе вдруг захотелось поработать, посиди часок, и желание пройдет…

Я напомнил сербскую пословицу: «Работай, сынок, старость спросит тебя, где была твоя молодость». Радмила с удивлением посмотрела на меня.

12 июля 2005 г. Черногория — Хорватия.

Едем автобусом в столицу Хорватии Дубровник. Места сказочные — длинные озера, бурливые реки, зеленые долины, фиолетовые горы, высокие скалы, густые леса. Проезжаем городок Котор. Задираешь голову — крепость альбигойцев, как написано в путеводителе. Семьдесят лет обороны. Философия — манихейство. Спрашиваю кандидата наук Полякова, не знает ли он, что это были за парни — манихеи, жившие в этой крепости. Юрий, щурясь от солнца, задумчиво смотрит вверх, на грандиозную темную крепость, проплывающую в вышине, и подыскивает ответ. «Сектанты, — оборачивается Поляков, и мне слышится в его словах ирония. — Зороастризм такой. Вроде болгарских богомилов… При этом дуализм: два бога — светлый и темный. Воздержание, безбрачие, сухой закон и прочая глупая ересь, не имеющая ничего общего с истинным христианством и жизнелюбием…» — «Не наши ребята?» — «Не наши».

Дубровник — ослепительно белый город-крепость, вынесенный островком в синее море. Живут и торгуют без суеты, без восточного базара, с достоинством, со сдержанной улыбкой, без фальшивой радости от появления в лавке клиента. Я забыл в уличном ресторанчике белую кепку. Через два квартала меня догнал паренек с заячьей губой и со стеснительной улыбкой вручил кепарик. Еще и не хотел брать гонорар в два евро.

На обратном пути заехали в Цетиньский монастырь, где хранится нетленная десница Иоанна Предтечи. В золотом ларце — два ссохшихся перста цвета пергамента, которые касались головы Христа. Мы поклонились и приложились.

Монастырь простенький, городок небольшой, а след в душе оставил.

В автобусе, листая буклет на русском языке, стали размышлять о судьбах святых. Святой первомученик Стефан побит камнями. Апостолов Петра и Андрея Первозванного распяли. Святому Иакову отсекли голову. Апостола Павла убили мечом… Поляков сказал, что библейских пророков тоже не жаловали: Исайю распилили пилой, Иеремию побили камнями… И всё за что? За правду, которую они говорили своему народу. Н-да. Помолчали.

Я припомнил трагический конец красноречивого Цицерона. Его голова с высунутым языком, в который были воткнуты булавки, лежала на трибуне римского Сената, в назиданье говорунам. А его погубитель Марк Антоний трендел с трибуны и глубокомысленно качал головой, указывая пальцем — вот, дескать, теперь так будет с каждым, кто попрет против верховной власти со своими филиппиками и памфлетами.

— Вот так и мы — писатели, журналисты, главные редакторы газет и журналов… — иронично сказал Поляков. Его жена Наталья махнула рукой и перекрестилась: «Типун тебе на язык!»

— Вот именно, за язык. За наш длинный шаловливый язык, — засмеялся Поляков.

14 июля 2005 г. Будва, Черногория.

Выступали в Старом городе, на небольшой корявой площади, которую с трудом нашли, пробираясь по улочкам-коридорам. А узнали по нашим фотографиям на баннерах. Каменный пень толщиною с афишную тумбу — на нем стоит микрофон. На стене экран. По обе стороны фотографии: Юрий Поляков, по лицу которого сразу видно, что это крупный писатель, и моя, вглянув на которую, любой непредвзятый человек сразу сделает вывод, что перед ним мелкий литературный прихлебатель, любитель всё критиковать и портить власти настроение. Все-таки противная у меня бывает физиономия, особенно, когда смотришь на нее в приличном обществе. Так-то, по утрам, ничего, иногда даже самому нравится.