Капитан Невельской - Николай Задорнов

На рассвете Чумбока вышел из юрты и разбудил Позя. Часовой с ружьем стоял у шлюпки, в которой закрыты парусиной пушка и товары. Там как большая постель — все укутано.

Чумбока и Позь поехали в лодке, быстро наловили рыбы — сетка у Позя с собой, — зажгли костер, поставили варить уху.

Разговор зашел о том, что видел Позь в Аяне.

— А знаешь, русские не такие, как я думал, — сказал Чумбока.

Позь немного удивился. Ему никогда не приходило в голову ничего подобного. Чумбока сказал, что среди русских есть трусы.

«Но не все ли равно, есть среди них трусы или нет, — думал Позь, — важно, что они выгонят маньчжурских торгашей…»

Позь судил по-деловому. Он сказал, что на полуострове Куэгда капитан хочет поставить такой же пост, как в Петровском. Но сначала подымется вверх, хочет посмотреть все по Амуру. Через несколько лет здесь будет русский город, порт, торговля большая, сюда придут корабли, здесь будут строить большие суда. Капитан ищет, где кедр, где дуб. Для постройки кораблей ему надо.

Позь мечтал, что крестится и в этом городе построит себе большой бревенчатый дом с крашеным полом, с печами, откроет торговлю…

Из палатки вышел Невельской.

— Барометр хорошую погоду показывает, капитан, — сказал ему Позь.

Проиграл горн. Матросы выстроились. Капитан поздоровался с ними. Потом матросы купались и завтракали. Капитан что-то писал.

— Что такое барометр? — спросил Чумбока у Позя, сидя в шлюпке вместе с русскими и глядя на отплывающий берег с обрывами, лесом и юртами.

Позь стал объяснять, что существует атмосфера, что воздух имеет вес. Чумбока слушал внимательно.

— Я сам удивлялся, когда академик мне это объяснял!

Глава двенадцатая

ТАЕЖНАЯ РЕКА АМГУНЬ

На Амуре стояло настоящее лето. После Охотского моря капитан чувствовал себя тут, как человек, долго работавший на сквозняках в холодном подвале и вырвавшийся на прокаленный солнцем и закрытый высокими стенами маленький двор. Здесь континентальная жара, эти места нельзя сравнить с гнилым, туманным и вечно холодным побережьем Охотского моря.

Амур спокоен. Целый день идти приходилось на веслах. Люди выбивались из сил. Но стоило пристать к берегу, как ни о каком отдыхе никто и слышать не хотел. В песок вбивали колья, натягивали палатку. Рубили дрова. Раздевшись, матросы ловили неводом рыбу.

Позь, Конев и Шестаков, поставив палатку, ушли в тайгу. Афоня хозяйничал на стане — помогал Фомину, исполнявшему должность кока. Козлов сидел с ружьем.

Капитан сам рубил дрова. Он тоже греб наравне с матросами и тоже выбивался из сил. Теперь, наработавшись топором, он уселся и спокойно глядел на реку. Воображение стремилось дальше. Оно рисовало те места, откуда бегут эти воды, хребты, покрытые буйной растительностью, нетронутые плодородные земли. Там еще теплей, там юг, там гавани или совсем не замерзают, или замерзают ненадолго. Ему казалось, что есть и такие, что не замерзают. Только воображение открывателя могло с такой силой рисовать страну, в которой он никогда не был. Но признаки этой страны он видел, чувствовал повсюду, она уже начиналась.

За время путешествия из Аяна в Петербург и обратно, а также в плавание по Охотскому морю он досыта насмотрелся на кожи, шкуры, чапаны, меха, ватники, в которых и зиму и весну закутана была северная Сибирь. Между Аяном и Якутском, как он слыхал, и летом все ездили в коже и мехах, там и летом стояли туманы на болотах. И летом был север суровый и невеселый, хотя земля полна ископаемых и золота и лес хорош, в Якутии пастбища прекрасные, скота много и хлеб растет.

…На берегах и тут сыро. Но от этих болот идет теплый пар, и трава буйная, как джунгли, растет выше человеческого роста. На склонах высоких сопок, над крутыми берегами густой зеленью стоят леса. Климат и тут суров. Но давно наступило лето… А что же южней?..

В тайге раздались выстрелы. Это матросы охотятся. После зимовки на Камчатке, после Аяна и тяжелого плавания здесь, в лесу, на отмелях у тихой теплой реки — отдых.

«Чего бы мне это ни стоило, — думал Невельской, — я проложу дорогу на юг». Гавани на юге не давали ему покоя, снились по ночам, одна другой удобней, но только ветер и шторм мешали в них войти, приходилось ждать, пока стихнет… Наяву была лишь шлюпка, шесть матросов и гиляки, а на Иски — транспорт «Охотск». В кармане — повеление правительства не сметь касаться устьев.

А он оставил Орлову объявление на нескольких языках о том, что устье занято русскими, и велел эти документы предъявлять иностранцам, если в залив Счастья придут их корабли набирать пресную воду.

Утром пристали к гиляцкой деревне. Едва вышли на берег, как собрались гиляки. Началась торговля и взаимные расспросы.

Подошел седой, лысый гиляк небольшого роста. С ним целое семейство: старуха, двое сыновей, молодая женщина, девушка и ребятишки.

Старик держал в руках широкий туес с желтой нельмовой икрой и медную бутылку водки, а молодые гиляки по осетру и туес с рисом.

— Капитан, вот хороший старик дедушка Чедано к тебе пришел, — сказал Позь, подходя к Невельскому. — Это мой знакомый. Он жил на Мео и слыхал о тебе от Чумбоки. Он гостинцев принес.

Гиляк положил подарки перед капитаном и стал опускаться на колено. Но Невельской поднял и обнял старика и сказал, что перед ним не надо на колени становиться. Парни и ребятишки стали подходить к капитану, уверенно обхватывали его шею смуглыми руками и целовали в щеки, а он — их.

Матросы, готовившие обед у костра, принялись на доске ножами пластать осетров.

Невельской пригласил гиляков к обеду. Их угощали ухой, осетриной с уксусом и гречневой кашей с маслом. Все выпили водки, принесенной стариком.

«Какой гиляк славный!» — думал чуть захмелевший Фомин, передавая старику еще одну мутовку с кашей.

— Мы радуемся, что лоча с нами торгуют и нас защищают! — заискивающе улыбаясь, говорил капитану Чедано. — Теперь маньчжуры будут бояться нас обижать! Правда? — пристально взглянул старик.

— Как же они вас обижают? — спросил капитан.

Чедано всхлипнул.

— Вверх по Амуру, за устьем Амгуни, на той стороне, есть камни на правом берегу. Эти камни давно-давно упали с неба. Мы их бережем…

— Они там богу молятся, — пояснил Позь.

— А маньчжуры говорят, что, если не будем платить им албан, — продолжал Чедано, — столкнут эти камни в воду и река сделается бурлива, рыба ловиться не будет.

Невельской сказал, что никто не смеет со здешних жителей требовать дань.

Чедано сказал, что ездил на Мео гостить, а сам живет неподалеку от устья Амгуни, на другой стороне реки. Старик брался сопровождать Невельского на Амгунь.

На другой день вошли в устье Амгуни. Шлюпка шла под парусом среди островов, заросших тальниковыми лесами. Река разбивалась тут на рукава. За поймой видна сопка, покрытая густым лесом.

Когда подошли ближе, видны стали кедры и ели, а по увалу — липы и дубы. Пристали к берегу. Капитан перешагнул на бескорую лесину, сломанный ствол ее полуутонул в воде и в песке. Он вскарабкался по обрыву.

Кусок белой материи под фуражкой спасал его уши и шею от мошки. Следом лезли Козлов с ружьем в руках и Конев с ружьем за плечами и лопатой, оба тоже с белыми тряпками под фуражками.

В траве валялись кедровые шишки. Капитан поднял одну. Сторона, лежавшая на земле, сгнила, а с другой — орехи целы и вкусны.

Над головой раскинул мохнатые ветви огромный черно-зеленый кедр.

— Копни! — велел капитан Коневу.

Матрос стал рыть землю.

— Какова земля?

— Да как скажешь! — уклончиво ответил Конев.

— Земля — жир! — молвил Козлов.

— Пахать можно?

Конев еще посмотрел на землю, потом с любопытством огляделся вокруг, наверх, на деревья, и взглянул вдаль на видимые сверху острова и протоки.

Разводя руками густую хвою подлеска, капитан спустился с обрыва. Приходилось здесь задерживаться, чтобы сделать наблюдения.

Чедано обрадовался, увидя, что капитан взял в руки секстант.

Бивак разбили за протокой, на отмели, у обрыва высокого острова, где обдувал ветерок и было меньше мошки. Стоило только пристать к берегу, как матросы находили множество занятий, рубили лес, охотились.

Чедано повел капитана и двух матросов по острову.

Над волнующимся морем высокой травы взлетали тучи птиц. В углублениях, забитых илом, на засохшей грязи гнили завалы рыбы, расклеванной птицами. Всюду на острове такие высохшие лужи, заваленные гнильем и рыбьими скелетами. Когда спадала вода, рыба, потеряв доступ к реке, сбивалась в груды на усыхавших озерцах и дохла. Птицы еще не успели убрать все это.

Матросы смотрели, качая головами. Тут погибли тысячи пудов рыбы.