Побочный эффект (СИ) - "Miss Doe"

Крыть было нечем. Какой смысл лгать самому себе? Да, он по уши вляпался в это дерьмо, и винить ему некого, кроме самого себя. Снейп понимал, что теперь ни за что не сотрёт девчонке память. У него просто не хватит сил лишить себя её любви. Чего для него стоило пережить потерю Лили, которая его никогда не любила и любовь которой он придумал сам. Эта потеря едва не стоила ему рассудка. И теперь добровольно отказаться от чистого искреннего светлого чувства этой девочки он физически не мог. Нет, конечно, он мог приказать себе стереть ей память. Но убить в ней любовь было не в его власти. А жить, зная, что она по-прежнему любит его, мучается, пытаясь вспомнить что-то неуловимое и ускользающее, скручивать себя в узлы, чтобы ничем не выдать собственных чувств… Хватит ли у него сил сохранить рассудок? И вынесет ли он зрелище ежедневных мучений девчонки?

При мысли о Лили Снейп похолодел. Да, она не любила его. Да, она отдала своё сердце его злейшему врагу. Но до сегодняшнего дня это не имело для него никакого значения. Значимой была лишь его любовь к ней. Ради этой любви он выжил и жил все эти годы, волоча на плечах тяжкий груз вины и горьких сожалений, терзая себя непоправимостью содеянного и невозвратностью потери. И вот теперь он готов предать память Лили ради любви какой-то странной полусумасшедшей девчонки?

Снейп нарочно подумал о Лавгуд именно так. Побывав ею, он прекрасно понимал, что никакая она не сумасшедшая. Но сейчас ему хотелось оскорбить и унизить девчонку за то, что из-за неё любовь к Лили чуть не отошла для него на второй план. Это была измена и измена непростительная. Он не может любить никого, кроме Лили. Не может и не должен… Даже ту, которая любит его больше жизни… Он сам видел, КАК она любит его. Видел и ощутил на себе. Разве можно остаться равнодушным и безучастным к тому, кто тебя так любит?

Можно. Ведь он любил Лили не меньше, чем теперь Лавгуд любит его. Но его любовь не тронула Лили. Так почему теперь он не может остаться равнодушным к Лавгуд? Запретить себе эти дурацкие чувства раз и навсегда. Неужели он не справится с собой? Снейп вновь вспомнил всё, что испытал недавно, ощутив себя Луной Лавгуд. До этого момента он с уверенностью смог бы утверждать, что справится. Сейчас подобной уверенности у него не было. Должен справиться. А вот сможет ли? И какой ценой?

Снейп вздохнул. Он понимал одно — хочет он этого или нет, но сейчас девчонка Лавгуд для него так же дорога, как и Лили. С тою лишь разницей, что Лили — призрак, не нуждающийся в его защите и опеке. А Лавгуд — живой человек, за которого он несёт ответственность гораздо большую, чем за любого из своих студентов. И которым он дорожит так, как никем из ныне живущих на земле. Это — данность, исходя из которой он должен совершать все свои последующие действия. А раз так, уроки ментальной магии девчонке необходимы, какие бы мотивы ни лежали в подоплёке этого решения. Оставалось лишь продумать, как сделать, чтобы её частые посещения кабинета Снейпа были оправданы и ни у кого не вызывали подозрений. Разумеется, поначалу это будут отработки — уж он сумеет найти для них повод. А потом… Потом будет видно.

Снейп взглянул на часы. Пять минут седьмого. Ему так и не удалось уснуть. Что ж… Не в первый раз. Бодрящая настойка собственного приготовления ему в помощь. Сколько раз она выручала его после бессонных ночей, наполненных душевными терзаниями, от которых не было лекарства. Поднимала на ноги и давала силы пережить очередной день. По крайней мере, нынешняя ночь принесла ему потрясающие ощущения. И, хотя не приблизила ни на шаг к разгадке побочного эффекта его Охранного зелья, зато кое-что прояснила и дала ответы на многие вопросы, на которые раньше ответов не находилось.

В эту ночь Луне приснился сон, который она запомнила на всю жизнь. Во сне она была Снейпом — тридцатишестилетним профессором Хогвартса, преподавателем Защиты от Тёмной магии. Луна-Снейп лежала на кровати у себя в спальне и её-его тело полнилось томительным ожиданием. Луна-Снейп чувствовала напряжение в каждой клеточке своего тела, но напряжение это было таким приятным и волнующим, что она хотела бы ощущать его вечно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Спальню окутывал полумрак, слабо освещённый парой свечей да отблесками каминного пламени из соседней комнаты. Луне-Снейпу было тепло, но время от времени по его телу пробегала странная дрожь. Отчего? Возможно, причиной её была лежавшая рядом с ним девушка?

Взгляд Луны упал на ту, что прижималась к её-его телу и была источником и причиной этого тревожно-приятного волнения. Девушка обнимала рукой его худую грудь, скрытую полурасстёгнутой рубашкой. Её лицо пряталось на подушке, там, где его шея плавно переходила в плечо, и Луна-Снейп чувствовала у себя на плече горячее дыхание девушки. Её спутанные светлые волосы рассыпались по его груди и скрывали лицо. Но вот её губы мягко коснулись его шеи, раз, другой, медленно поцеловали впадинку над ключицей, поднялись выше, к мочке уха, коснулись щеки и припали к губам. Поцелуй был недолгим и совсем невинным, но тело Луны-Снейпа трепетало, наливалось теплом и тяжестью. Его-её руки нежно гладили девушку по плечам, по спине, спускались ниже, ощущая приятную округлость ягодиц — и вновь поднимались вверх, словно чего-то испугавшись. Девушка оторвалась от его губ, и Луна поняла, что это — она сама. Луна из сна целовала Снейпа, которым сейчас была настоящая Луна. Ощущение довольно странное, но оно не вызывало удивления.

Девушка Луна наклонилась к груди Снейпа и стала касаться её губами — сначала коротко и отрывисто, но чем дальше, тем прикосновения становились более долгими и смелыми. Она уже полностью расстегнула его рубашку и обнажила грудь Северуса. Его дыхание становилось частым и прерывистым. Никогда в жизни Луне ещё не было так хорошо. Странно, что во сне Луна понимала, кто она на самом деле, но воспринимала всё происходящее через призму его ощущений.

Пальцы Луны-Снейпа лихорадочно расстёгивали пуговки на форменной блузке девочки Луны. Его трясло от нетерпения и желания с треском разорвать эту дракклову блузку, но он сдерживал себя, нарочно замедляя движения, смакуя каждый миг ожидания в надежде на достойную награду за своё терпение. Наконец все пуговицы были расстёгнуты, и Снейп-Луна медленно снял с девушки блузку, словно очистил шелуху с её плеч плавными размеренными движениями.

Во сне под блузкой у Луны больше ничего не оказалось. Снейп-Луна сел в кровати, нагнулся и поцеловал обнажённую грудь девушки. Прикосновение губ к соску вызвало у него приступ приятной дрожи. От ощущения маленькой упругой груди в ладони кружилась голова. Мир вокруг расплывался, не оставляя от себя ничего, кроме жажды близости этого юного тела, желания ласкать его, покрывать поцелуями и видеть, как оно дрожит и выгибается навстречу твоим ласкам, как ждёт их, как требует и жаждет твоих прикосновений.

Сознание мутилось. Снейп-Луна не помнил, как избавлял девушку от остатков одежды. Его руки и губы лихорадочно ласкали её тело, а желание становилось всё более сильным и требовательным. А девичьи руки, расстегнувшие его брюки, сделали его почти невыносимым.

Ощущения Снейпа во сне были для Луны сладкими и мучительными. В жизни она никогда не испытывала ничего подобного. Больше всего на свете ей сейчас хотелось оказаться самой собой — той девушкой, которую ласкал Снейп. Для того, чтобы рвануться навстречу его желанию, сделать всё, чтобы дать этому желанию осуществиться. Сознание Луны раздваивалось. Но обе его половинки хотели одного и того же.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Девушка во сне всё крепче прижималась к Снейпу. Луна ощущала её горячую близость, всем телом стремясь прижаться плотнее, проникнуть в неё, излить в неё своё дикое, рвущее на части желание. Но вдруг туман в её-его голове прорезал холодный ровный голос: «Она. Твоя. Студентка. Ребёнок. Ты. Не имеешь. Права». Тело свела судорога. Луна-Снейп рывком откинулась на подушку. Её трясло, тело покрывалось липким потом. Болью сводило то место, которого у самой Луны не было. Луна-Снейп громко застонала. И вдруг услышала тихий голос девочки Луны, доносившийся будто издалека: