Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера - Джордж ван Фрекем

Водоворот перемен порождал замешательство и неуверенность. И все же тоска по смыслу, который мог бы придать значимость этой жизни, сопровождалась предчувствием, что новый золотой век на подходе, что создается новый мир. На «стыке истории», около 1880 года, мыслители, поэты и художники, восприимчивые к духу времени, выражали идею о новом человеческом существе и даже говорили о необходимости его появления. Предчувствие высшего существа, способного создать новые ценности и новый мир, является одним из самых разительных признаков фундаментальных исторических перемен.

Самым проницательным интерпретатором этих поворотных времен является Фридрих Ницше (1844—1900). Многие его прозрения оказались столь проникновенными, что вдохновляли многих философов на протяжении XX века и до сего дня. Читая авторов, комментирующих Ницше, часто удивляешься, до какой степени его личность воспринимается в отрыве от Германии, где он вырос, общие черты которой мы набросали в предыдущих главах. Это прямо противоречит одному из основных положений мышления самого Ницше – «перспективизму», согласно которому каждое событие и каждое существо определяется условиями и зависит от обстоятельств, в которых оно появляется и живет. Всякий человек понимается в исторической перспективе.

Неудивительно, что в работах Ницше мы встречаемся с основными темами фолькистского мышления – одни он подтверждает, другие осуждает. Его знаменитая фраза о том, что «бог мертв», означает – это часто понимают неверно, – что образ христианского бога перестал быть приемлемым на Западе. Это значит, как пишет Ницше в своей «Веселой науке», что «вера в христианского бога вышла из доверия». «Это величайшее событие современности», – писал он в 1882 году. Ницше считал «христианскую концепцию бога самой порочной из всех, что появлялись на земле», главным образом потому, что реализация жизненных целей переносилась из этого земного мира в фиктивный загробный. Для Ницше смерть христианского бога являлась «кардинальным событием новейшей истории и современного мира, призраком, стоящим за каждой его значительной мыслью»332. Фундаментальный смысл этих утверждений в том, что европейское средневековье с его христианской цивилизацией подошло к концу.

Мыслитель и критик религии, морали и ценностей, установленных в прошлом, но сейчас распадающихся, Ницше не мог пройти мимо Просвещения, которое возводило разум в абсолют. В целом он очень уважал философов-просветителей, зная на собственном опыте, как сложно сформулировать едва зарождающуюся мысль и затем биться за свои убеждения на интеллектуальных полях сражений. «За малейший шаг на пути к свободному мышлению, свободному формированию характера приходится сражаться и платить за это пытками моральными и физическими». Он сам страдал от постоянных головных болей, трудностей со зрением и прогрессивного паралича. «Перемены требовали бесчисленных жертв… Ни за что не приходилось платить дороже, чем за тот кусочек разума и чувства свободы, которыми мы так гордимся сейчас»333. Ницше также особо выделял Францию и отмечал ее «культурное превосходство в Европе», противопоставляя ей то, что называл немецкой отсталостью, тяжеловесностью и поверхностностью.

Ницше не принимал автократии или монополии разума. Он неоднократно язвительно нападал на Сократа, мыслителя, несущего, согласно Ницше, ответственность за культ ума в европейской цивилизации. Самодовлеющая мысль казалась ему смертельной болезнью, и Аполлону, богу света и ясности, он противопоставлял целостность Диониса с бешенством его вакханалий. Сократовское мышление, писал Ницше, является истоком христианской морали, то есть слабости и разложения в самих корнях европейской цивилизации, что является причиной ее упадка и неизбежной гибели. (Освальда Шпенглера, автора «Заката Европы», назовут «попугаем Ницше».) Первопроходец Ницше считал себя инкарнацией бога Диониса, который пришел сражаться с тенью, оставленной мертвым христианским богом. Как его Заратустра, он принес новое «евангелие» сверхчеловека.

С точки зрения Ницше, ум был частью целого, состоящего из жизненных сил, сплетенных вместе в «волю к власти». Здесь он совершил роковую ошибку – ибо и ум, и жизнь, и материя являются частью чего-то большего, охватывающего целое. Ницше стал святым покровителем витализма, движения, которое включало в себя все формы фашизма и, в частности, нацизм. Как говорит об этом Дж. П. Стерн, согласно Ницше, «жизни невозможно дать определение: определить ее значило бы подчинить ее собственному слуге, разуму. Из этой логической шарады вышли самые скандальные следствия. Ницше она досталась в наследство от Шопенгауэра, затем за нее ухватится Альфред Розенберг, в двадцатые годы она перейдет к Эрнсту Юнгеру, а в начале тридцатых – к Готфриду Бенну и ко многим другим влиятельным немецким авторам»334.

Ницше глубоко презирал массы, один из новых социальных феноменов того времени. По всей видимости, для него важнейшей составляющей общества оставалась буржуазия, «третье сословие», которая была движущей силой Просвещения и Французской революции. Он так и не смог разглядеть за ней подъем четвертого сословия, пролетариата. Социализм, марксизм и их массы были вне круга его интересов. Он был прожженным индивидуалистом и считал овладение собой и «преодоление себя» средствами, преобразующими человека в высшее существо. Именно так этот мир можно сделать оправданным, завершенным эстетическим феноменом. «Нападая на модную идею прогресса, он утверждал, что “целью человечества” должны быть его “высшие представители”, которые вновь и вновь появляются в разные эпохи»335. Дело в том, что в одном видении, которое пришло к Ницше в швейцарских горах Энгадина, ему открылось, что все вещи вечно случаются вновь абсолютно тем же самым образом. Как ни странно, это наполняло его чем-то вроде мистического восторга. Ценность Ницше, однако, лежит не в логической связности его философской системы. Он и не претендовал на нее, напротив, эту связность он от всего сердца презирал. Его ценность – в глубине его прозрений, которые звучат живо и актуально и по сей день.

«До сих пор все твари создавали что-то выходящее за пределы их самих, неужели ты хочешь стать откатывающейся волной этого великого прилива и вернуться к животному, вместо того чтобы превзойти человека? Что такое обезьяна в сравнении с человеком? – Объект насмешек или горький стыд. Тем же самым будет человек для сверхчеловека»336. Без сомнения, Ницше знал Дарвина. Вальтер Кауфман даже говорит, что «молодой Ницше был пробужден Дарвином из своего догматического [протестантского] сна». Однако несмотря на то, что Ницше признавал, что естественное состояние организма можно превзойти, он был «последовательным противником» дарвиновских идей, так как теория Дарвина была теорией случая, чисел, чистой материи и не оставляла места для решительного индивидуализма, для усилия по превосхождению себя и для воли к власти. «Лишь человек, индивидуум расставляет здесь ценности… Единственный категорический императив, которому должен следовать человек, есть императив его внутреннего потенциала. Чем он может стать, то и должно задавать ему направление, стать целью его непрерывных усилий, его воли»337. Эволюция по Ницше, во всяком случае для человеческих существ, была вопросом индивида, стремящегося к величию, а не рас, борющихся между собой за краткий миг господства на Земле.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});