Поиск дорог (СИ) - Букия Оксана

— Что с Пантерри? — первым нарушил молчание Димостэнис.

— Я отпустил мальчишку, без права пользоваться своим именем и даже рядом показываться со столицей и ее окрестностями, — не стал делать из этого тайну император. — К нему у меня нет особых претензий. Главное, что двух Великих Домов больше не существует. Они все ответят за смерть моих родителей и мои унижения.

— Узнал?

Аурино мрачно усмехнулся.

— Твой отец мне сказал, когда выдвинул ультиматум. Я должен сдаться и отречься от престола, признав его своим повелителем, а род Иланди более могущественным и великим. Он сообщил мне, что они убили моего отца ядом, который изобрел Пантерри. У него же самого есть более совершенное оружие и что мне не выстоять.

Он тяжело выдохнул.

— Признаюсь, в какое-то время я правда начал думать, что проиграл. То, что сотворил Лауренте на самом деле — мощь, которой пока трудно противостоять. За несколько дней я потерял треть армии. Половина имений Эллетери выжжена, частично земли Дайонте, даже центральной квоте порядком досталось. Он почти дошел до Эфранора.

— Как тебе удалось договориться с татуированными?

— Я предложил им новую жизнь, в которой они будут иметь все, что не имели раньше. Деньги, любые женщины, положение.

Димостэнис осмыслил, что сказал бывший друг и покачал головой.

— Ты говоришь о простом подкупе. Это не сработало бы.

Император поцокал языком.

— Я уже почти отвык от нашего общения. Тебя так просто не проведешь красивыми словами. Я предложил им стать моей личной гвардией, наделенной властью, которой ни у кого до этого не было. Даже у тебя и твоей службы. Они будут моими ушами, глазами, искоренять предателей и наказывать недовольных. Раскрывать заговоры, судить и казнить. И будут подчиняться и нести ответ лишь передо мной.

— Ты предлагаешь им еще большее рабство, чем то, в котором они были до этого. Их возненавидят, и они полностью будут зависить лишь от твоей воли и милости. Как они могли согласиться на такое?

— Советники вряд ли когда дали бы им подобное. И они это понимают.

— Не правильнее было бы дать людям свободу и разрешить просто жить?

— О, Боги! — всплеснул руками император. — Димостэнис, в кого ты превратился?! Ты на самом деле считаешь себя девэрой? Я не могу разбрасываться такой силой. У меня слишком много врагов!

Узник устало опустился на пол. Согнул колени, положил на них руки, опустил голову. Он не хотел больше продолжать этот ненужный разговор. Да и о чем им еще было говорить?

— Я хочу, чтобы ты отдал мне бумаги, которые нашел в Мерзлых Землях.

Пленник даже не шевельнулся.

— Тебе они больше не нужны.

Дим все также сидя в этой позе, пожал плечами.

— У меня их нет, — глухо ответил он. — Я их отдал.

— Кому? — неверяще спросил у него Аурино. — Ты мне врешь.

— Когда я шел сюда, я понимал, что исход нашего поединка может быть разным. И решил, что если не вернусь пусть они хотя бы защитят единственного близкого человека, который у меня остался.

Император неуверенно усмехнулся.

— Я тебя не понимаю.

— Олайя тебе всегда была нужна лишь как защита от меня. Ты ее использовал. Что будет с ней?

— Тебе-то какая разница? — фыркнул правитель Астрэйелля.

— Я хочу, чтобы с ней все было в порядке. Чтобы она жила и была счастлива. И пока так будет, эти бумаги никогда не увидят свет Таллы. Но если вдруг с императрицей что-то случится, книги учета уйдут в Мюрджен. Думаю, тебе не надо объяснять, что сделает моя смертная избранница, когда эти бумаги будут в ее руках.

Аурино ошарашено смотрел на него. Тряхнул головой, будто пытаясь отогнать от себя наваждение.

— Ты забыл, что она сделала? — он ткнул пальцем в свежий ярко бордовой рубец на груди собеседника. — Она предала тебя. Ты после этого хочешь заботиться о ней? Ты еще скажи, что до сих пор любишь!

Бывший друг бил в самое больное. Нет, не в то место, где был хьярт. Операция была проведена успешно. Сердце же вырвано безжалостно и без всякого обезболивания. И там горело немилосердно.

Однако Олайя все же ошиблась, когда говорила, что любят сердцем. У него его больше не было, но он все равно любил ее. Любил глазами, которыми мог смотреть на нее, губами, которыми мог целовать, руками, которыми прикасался. Всей своей сущностью, каждой клеточкой своего тела, своей души. Это как дышать. Как жить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Она смогла найти выход — разорвать эти нити и разлюбить, а он не смог. Даже после того, как ее чужие глаза смотрели на него, а губы назвали предателем. Ни на каплю, ни на искру, ни на йоту… О, Боги! В каких единицах можно измерить любовь?

— Олайя! Олайя! Олайя! — раздраженно воскликнул Аурино. — Слишком много страстей вокруг одной наполовину смертной простолюдинки.

Димостэнис поморщился.

— Если уж говорить о чистоте крови, то стараниями наших предков мало кто может ей похвастаться. Твоя не особо благороднее будет.

Аурино побледнел, но сдержался.

— Димостэнис, отдай мне эти бумаги.

Тот зло усмехнулся.

— А ты меня заставь.

— Заставлю, даже не сомневайся. Но ты можешь до этого не доводить. Ты мне отдашь, что я хочу и будешь казнен, согласно традициям своих предков и присоединишься к своей семье. Если не захочешь добровольно, то после разговора с дознавателями ты все равно сделаешь это, только тебе уже не будет пощады. И ты не закончишь свои дни, как благородный сэй. Тебя истерзанного и скулящего от боли, протащат по всему городу, а потом казнят на рыночной площади. И сейчас, на самом деле, как ты этого всегда хотел — можешь сам выбрать свою судьбу.

— Ты угрожаешь мне своими мясниками? — пренебрежительно фыркнул Дим. — Им только туши на рынке разделывать. Они даже слабую девушку не смогли заставить сказать правду.

Император опасно сузил глаза. Его аура стала более тяжелой и отчетливо ощущалась в маленьком замкнутом пространстве.

— Мне всего лишь надо было знать, где ребенок. Я так и не понял, зачем она упиралась, скрывая, что тот мертв. Зачем терпела все это. Я обещал, что лично ей не причиню вреда.

— Она терпела, чтобы спасти своего сына. Молчала, чтобы ей поверили. И сумела солгать. Я сам передал наследника в приемную семью. Как это у нас положено? Будет ребенок расти, не зная своих истинных корней. Только вот у этого мальчика есть браслет с инициалами его родителей, скрепленных печатью Зелоса. Когда же он вырастет, войдет в полную свою силу, он придет и спросит с тебя за то, что ты сотворил с его матерью, с его жизнью, и возможно даже попросит тебя освободить место, которое по праву будет принадлежать ему.

Император Астрэйелля молча глядел на своего врага. Раздавленного, но не побежденного. Он позволил своей ауре вспыхнуть, метнуться к узнику, сжать в тиски.

Шрам на груди вспыхнул болью. Дышать становилось труднее, голова, казалось, взорвется от такого давления, из носа, ушей текла кровь. Сейчас Димостэнис мог в полной мере ощутить, что такое мощь одаренного, когда не имеешь возможности защититься, закрыться, прекратить или хоть как-то ослабить это. Края раны стали расходиться. Он стиснул зубы, стараясь держаться из последних сил.

Все закончилось так же внезапно, как и началось.

Дим сделал вдох полной грудью, оттер кровь с лица и отвернулся к окну. Он все сказал и больше не хотел видеть того, кого большую часть жизни считал другом. Оставалось всего несколько сэтов до полного ухода Таллы за небосклон. Еще последнее предсумеречное серебро освещало улицы.

— Я не убивал Элени, — произнес Аурино. — Мне она была нужна живой, чтобы обменять ее на бумаги. Я послал Клита за ней, но он опоздал. Она уже была мертва. Он вложил печатку в руку того смертного, чтобы ты решил, что она у меня и пришел сам. Ты точно уверен, что те на чью сторону ты встал тебе друзья или хотя бы верные союзники?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

За императором захлопнулась тяжелая дверь. Димостэнис закрыл глаза позволяя себе в последний раз почувствовать мир. После того, как он сам призвал стихии и воспользовался их силой для уничтожения, он разрушил их установившуюся прочную связь. Сущность Элиаса откликнулась на его зов, но как только почувствовала предательство, отвернулась. Отвергла.