Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только - Павел Федорович Николаев

совсем недавних событиях:

За что ж, ответствуйте: за то ли,

Что на развалинах пылающей Москвы

Мы не признали наглой воли

Того, под кем дрожали вы?

За то ль, что в бездну повалили

Мы тяготеющий над царствами кумир

И нашей кровью искупили

Европы вольность, честь и мир?

Недвусмысленным (и совсем недипломатичным) предупреждением звучат последние строфы стихотворения, обращённые ко всем недоброжелателям России:

Вы грозны на словах — попробуйте на деле!

Иль старый богатырь, покойный на постели,

Не в силах завинтить свой измаильский штык?

Иль русского царя уже бессильно слово?

Иль нам с Европой спорить ново?

Иль русский от побед отвык?

Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,

От финских хладных скал до пламенной Колхиды,

От потрясённого Кремля

До стен недвижного Китая,

Стальной щетиною сверкая,

Не встанет Русская земля?

Так высылайте ж к нам, витии,

Своих озлобленных сынов:

Есть место им в полях России,

Среди нечуждых им гробов (3, 223).

Многие представители высшего общества не приняли стихотворение «Клеветникам России», и среди них — убеждённый западник и полонофил Вяземский. 22 сентября, защищая любимую им Европу и европейцев, он писал: «Пушкин в стихах „Клеветникам России“ кажет европейцам шиш из кармана. Он знает, что они не прочтут стихов его, следовательно, и отвечать не будут на „вопросы“, на которые отвечать было бы очень легко даже самому Пушкину. За что возрождающейся Европе любить нас? Вносим ли мы хоть грош в казну общего просвещения? Мы тормоз в движениях народов к постепенному усовершенствованию нравственному и политическому. Мы вне возрождающейся Европы, а между тем тяготеем к ней. Народные витии, если бы удалось им как-нибудь проведать о стихах Пушкина и о возвышенности таланта его, могли бы отвечать ему коротко и ясно: мы ненавидим или, лучше сказать, презираем вас, потому что в России поэту, как вы, не стыдно писать и печатать стихи, подобные вашим».

И так мыслил один из ближайших друзей Пушкина, уже почти официальное лицо — с 1832 года вице-директор Департамента внешней торговли! 7 октября Пётр Андреевич спрашивал Хитрово: «Что делается в Петербурге после взятия Варшавы?» И просил: «Именем Бога (если он есть) и человечности (если она есть), умоляю вас, распространяйте чувства прощения и сострадания. Мир жертвам! Будем снова европейцами, чтобы искупить стихи совсем не европейского свойства. Как огорчили меня эти стихи! Власть, государственный порядок часто должны исполнять печальные, кровавые обязанности, но у поэта, слава Богу, нет обязанности их воспевать. Всё это должно быть сказано между нами, но я не в силах, говоря с вами, сдерживать свою скорбь и негодование» (71а, 231).

Позиция, занятая Вяземским (Рюриковичем в 25-м поколении!) в отношении России, поражает. Откуда у русского дворянина такая ненависть к своей стране? Или это лишь отражение сиюминутного настроения? Нет, вот письмо 1828 года, когда никаких конфликтов с Польшей не было, не было и причин для неудовольствия, не говоря уже о более сильных чувствах: «Русский патриотизм может заключаться в одной ненависти к России. Россию можно любить, как б…, которую любишь со всеми её недостатками, проказами, но нельзя любить, как жену, потому что в любви к жене должна быть примесь уважения, а настоящую Россию уважать нельзя» (Вяземский — Н. И. Тургеневу в Лондон).

Польский вопрос разделил русское общество на русофилов и русофобов. Писатель Н. А. Мельгунов укорял С. П. Шевырёва, одного из создателей журналов «Московский вестник» и «Московский наблюдатель»: «Мне досадно, что ты хвалишь Пушкина за последние его вирши („Клеветникам России“ и „Бородинская годовщина“). Он мне так огадился как человек, что я потерял к нему уважение даже как к поэту. Теперешний же Пушкин есть человек, остановившийся на половине своего поприща, который, вместо того чтобы смотреть прямо в лицо Аполлона, оглядывается по сторонам и ищет других божеств для принесения им в жертву своего дара. Упал, упал Пушкин. О честолюбие и златолюбие!»

В стихотворениях, разочаровавших Мельгунова, так ярко звучала национальная гордость, что они возмутили многих радетелей западных свобод. Ну как же! Поляки боролись за демократический статус, а Пушкин смешал их с грязью. Европа негодует на варварство русского царя, а Пушкин рассыпается перед ним мелким бисером. Критики исключали возможность сочетания любви к России и неудовлетворения политическим режимом в ней. Поэта обвиняли в попрании им своих демократических взглядов и в фактическом отказе от них.

Сочувствующих «несчастным» полякам хватало, критиков Пушкина — тоже. Поэтому Александра Сергеевича очень обрадовала реакция на его стихотворение П. Я. Чаадаева, который писал ему: «Вот наконец вы национальный поэт. Вы наконец нашли своё призвание. Особенно изумительны стихи к врагам России, я вам это говорю. В них мыслей больше, чем было сказано и создано у нас в целый век. Все здесь одного со мною мнения, вы, конечно, не сомневаетесь в этом, пусть говорят, что хотят, а мы пойдём вперёд».

И пошли. Чаадаев занялся «Философическими письмами», а Александр Сергеевич — ответом радетелям Польши (в лице одного из их представителей):

Ты просвещением свой разум осветил,

Ты правды чистый свет увидел,

И нежно чуждые народы возлюбил,

И мудро свой возненавидел.

Когда безмолвная Варшава поднялась,

И Польша буйством опьянела,

И смертная борьба началась,

При клике «Польска не згинела!»,

Ты руки потирал от наших неудач,

С лукавым смехом слушал вести,

Когда полки бежали вскачь

И гибло знамя нашей чести…

Тогда ненавистники России ликовали и с вожделением ожидали вооружённого вмешательство любимой ими Европы. Но ситуация довольно быстро изменилась в пользу России. И что же? Как отнёсся к этому завзятый отечественный либерал?

Поникнул ты головой и горько возрыдал,

Как жид о Иерусалиме (3, 391).

К сожалению, стихотворение это не было закончено и не печаталось, его автограф не сохранился, и известно оно по весьма несовершенной копии.

…Восстание поляков и июльская (1830) революция во Франции способствовали оживлению интереса к событиям 1812–1815 годов. Угроза новой европейской войны всколыхнула воспоминания о нашествии Наполеона. В 1830-х годах в России вышли труды А. И. Михайловского-Данилевского, посвящённые Отечественной войне 1812 года. Не осталась в стороне и художественная литература.

Кстати. Стихотворение Пушкина «Клеветникам России» актуально и в наши дни. В апреле 2016 года в «Литературной