Забытые пьесы 1920-1930-х годов - Татьяна Майская

Вздыхает.

МУЖИЧКОВ. Что важнее? В самом деле, что вы тут в пустынном месте одна сидите и вроде в горе?

СУСАННА БОРИСОВНА. Да, да, я в таком отчаянии, в таком… ужасно. Впрочем, вы же знаете, в каком я безвыходном положении. Меня уж, как самоубийцу, сюда тянет, в одиночество. А здесь мне кажется все страшное. Я, вероятно, повешусь. Вот, например, вы здесь ничего не замечаете?

МУЖИЧКОВ. Нет, а что? (Привстав и оглядываясь.) Площадь как площадь, тихая и безлюдная…

СУСАННА БОРИСОВНА. А знаете, если я так вот прикрою глаза… мне кажется…

МУЖИЧКОВ (отступая). Ну-у, кажется? Вот беда… (Спохватываясь.) Эк… не показалось ли и мне только, что я отчет захватил… (Хватается за карманы.) Привычка, понимаете, на ночь раздеться, это, лечь в кровать и ведомости рассматривать… хоть маленькое удовольствие.

СУСАННА БОРИСОВНА (громче обыкновенного). Мне и сейчас кажется… Кажется… вот, вот, будто б здесь бушуют татарские орды, дикие, со свистом и гиканьем…

Мужичков ищет в папке, раскрытой на коленях, и, хитро подмигивая, про себя.

МУЖИЧКОВ. Ну, это какие же страхи? Такие страхи и мне казаться могут. (Посмеивается.) Вот, например, лобное место…

СУСАННА БОРИСОВНА. Да, да… и на плахе, кажется, шею вытянул несчастный. А возле него дьяки да подьячие с указами. И вокруг народ, народ… А из ворот по досчатому помосту царь выходит…

МУЖИЧКОВ (находит отчет). А, есть, оказывается. Тоже вот хоть бочки, фу-фу… А вот как пойдут эти бочки на газовый завод, да свет пущу — вот тогда и фу-фу, расфуфу…

СУСАННА БОРИСОВНА. Ах, вы не слушаете меня… Это невозможно… Я вся дрожу, дрожу… мне кажется вот-вот Петр Первый, без мундира, с засученными рукавами стрельцам головы рубит… забрызганный кровью… ах… ах… (Касается его руки.)

МУЖИЧКОВ. Позвольте, позвольте…

СУСАННА БОРИСОВНА (мученически). Фу… Неужели действительно вы Макбет?

МУЖИЧКОВ. Чего, чего?

СУСАННА БОРИСОВНА. Это мне тоже кажется. И вообще, я уж не знаю что… (С раздражением.) Потом поляки здесь, Минин с дружинами, французы, и по стене там император в треуголке… А в семнадцатом вы… и все брали стену, вот на ней и мох, потому что кровь там… и везде кровь, везде… кошмар, кошмар!..

Жмется к нему.

МУЖИЧКОВ. Да уж, полегло тут наших… лежат, вот они теперь, миляги, под стеной… И хорошо у них: цветы на могилах, деревца качаются и тихо…

Бой часов на Спасской башне.

И на Спасской башне… часы выбивают «Интернационал»… свое… родное…

Бой стихает.

Даже того… (Вытирает глаза.) Все ж идти надо…

Встает.

СУСАННА БОРИСОВНА. Как, вы уходите? Я действительно… Ах, я не знаю что… я потрясена… мне плохо… дурно… Пожалуйста, Андрей Иванович, проводите меня!..

МУЖИЧКОВ. Не могу, не могу, я даже не обедал еще…

СУСАННА БОРИСОВНА. Тогда я по дороге свалиться могу, потеряю сознание, и на меня извозчики, автомобили, трамваи… А вы такой простой, честный, необыкновенный. Не можете же вы не помочь своей знакомой, беззащитной, одинокой, если она шатается, теряет сознание, падает…

МУЖИЧКОВ. А знаете, я вот бываю в Контрольной комиссии, так часто вижу… тоже вроде вот начинаются фигли-мигли…

Смотрит на нее.

СУСАННА БОРИСОВНА. Ах, что вы, что вы, Андрей Иванович, у меня даже в мыслях этого не было… вы такой старый!

МУЖИЧКОВ. Я старый?!

СУСАННА БОРИСОВНА. Да, вы.

МУЖИЧКОВ. Оно конечно, как сказать. А помните, тогда, в первый раз, когда вы посмотрели мне в глаза… Конечно, когда вы ушли, оно думалось… и лицо ваше красивое, и улыбка греховная, и ваш этот хохоток… Кажется, кто-то сказал, что помани она этим хохотком, и погиб человек. Или это у Достоевского?.. Только совсем не хохотком, а изгибом… Впрочем, на все эти штуки я так насмотрелся. Меня не возьмешь. Чепуха все это. Идемте, уж доведу, а то некогда.

СУСАННА БОРИСОВНА. Благодарю. (Берет его под руку.) Мне лишь бы дойти. А там я, может быть, сейчас же оправлюсь и чай еще вам устрою и закуску. Идемте… (Прижимается.) Я так рада… Вы необыкновенный!.. необыкновенный…

Перемена.

КАРТИНА ПЯТАЯ

В глубине широкая лестница. Вверх и вниз ходит публика. Когда появляются вверху, то показываются сначала ботинки, затем брюки и т. д. Внизу наоборот: сначала одни головы и лица, затем пиджаки и т. д.

По сторонам витрины.

Гудки автобусов, автомобилей, звонки и гул трамваев.

Слева выступают столики кафе.

Справа — ВАРЬКА с ларьком. На ларьке раскрытая книга, в которую она заглядывает, рассматривая кости.

Выкрики среди проходящих:

— Научный секрет от беременности!

— Тайны дома Романовых!

— Парижские духи!

МУХОДОЕВ. Извиняюсь, Варечка… папирос…

ВАРЬКА. Самых дорогих, что ли? Тоже — люди по названиям покупают, а вы по дороговизне. Для предлога, видно.

Дает папиросы.

МУХОДОЕВ. Эх, Варечка, если я частный капитал, то я, выходит, и папиросы даже не так покупаю. Форменная я дрянь и страдать должен. Но я вас спрошу: какой теперь капитал не страдает? Все денежки плачут.

ВАРЬКА. Все плачут или нет, а вот ваши плачут. Вы, видно, только ходите да все дурака ломаете, как только вам не стыдно?

МУХОДОЕВ. А что такое стыд, я вас спрошу, кто понимает марксизм?

ВАРЬКА. Ладно, ладно, купили и не чальтесь. Или я милиционера позову.

МУХОДОЕВ. Виноват, в чем дело? А кто слышал, что я к вам приставал? Я папиросы покупаю. И не можете вы их мне не продать — убыток будет государству. Мне самых…

ВАРЬКА молча дает ему папиросы.

Нет-с, извините, самых дешевых-с…

ВАРЬКА. Ну, что ж, тогда я могу вас и не замечать, наплевать мне, болтайте тут…

МУХОДОЕВ. Эх, Варечка, вот вы плюетесь, а я к вам с предложением, как честный человек, хотите верьте, хотите нет.

ВАРЬКА. С каким еще предложением?

Снимает красный платочек.

МУХОДОЕВ. О, вы сняли свой платочек.

ВАРЬКА. Ну, ну?

МУХОДОЕВ. Что вы нукаете? Когда вы без этого платочка, то вроде вы без партбилета. И я уже — я. И не понимаю, что такое, в чем дело? Почему у меня для вас должно быть предложение?

ВАРЬКА. Я тоже не понимаю, в чем дело.

Друг на друга в недоумении смотрят. ВАРЬКА снова повязывается платком.

МУХОДОЕВ. О, Варечка, вы опять в платочке? Э-хе-хе… Все думают, что если я торгую, то я сволочь. Даже в глаза это мне как-то раз сказал один коммунист. Но я не будь дураком, и в суд, и говорю: «Граждане судьи, в какой мы стране? В красной или белой? Вы торговлю допустили? Допустили. А что такое — допустили? Мы вам нужны. Но вы себе регулируете? Регулируете. А я закон выполняю, который к социализму? Выполняю. Значит, я тоже двигаю колесо к социализму. Так почему же он меня оскорбляет? Меня, красного купца, потому что теперь в России все красное. Прошу наказания». Вот что такое Муходоев.

ВАРЬКА. Что же вы хотите, мне предложить торговать у вас, что ли?

МУХОДОЕВ. Оно конечно, у меня. Только не торговать, а быть хозяйкой сердца моего, как говорят ученые.

ВАРЬКА. То есть вы предлагаете зарегистрироваться?

МУХОДОЕВ. Нет, зачем. Это нужно с моей Шушой Карапетовной расходиться, а она так готовит блины, что я их видеть не могу. Черт-те что! Всегда потом неделю желудком болею. Лучше уж мы так, чтобы Шушочка не знала… Купим себе квартиру…

ВАРЬКА. Я даже не знаю, что вам на это сказать. Я же комсомолка, а вы частник. Это никак вместе не держится — жена партийка, муж частник. Ведь они же враги.

Отставляет ларек влево.

А знаете что? Отойдите-ка, покупателей заслоняете…

МУХОДОЕВ. Что покупатели? Хотите, я весь ларек куплю? И все для вас, Варечка, могу, что вам в голову взбредет, верьте слову, все! Тоже будете тут, как говорят эти… блистать. А это так заманчиво, Варечка. Такой хорошенькой, как вы, малине просто, и быть еще, как в оправе, среди такой вот публики. Смотрите, смотрите… самой лучшей во всей России. И где, Варечка? Мы только не замечаем. А это место — вроде выставки советского шика. Отсюда, Варечка, по всему эс-эс-эру красная мода так и идет, так и идет… и вы бы тут, Варечка, были, как говорят ученые, в фокусе. И с вас бы обязательно моду брали. Разве это не заманчиво, канальство?