Наследие - Кристофер Паолини

— Хочу, — вдруг согласилась она.

Эрагон откинул полог палатки, и Арья проскользнула внутрь. Быстро глянув на Сапфиру, которая громко сопела во сне, лежа на своей «лужайке», Эрагон последовал за эльфийкой.

Первым делом он зажег фонарь, висевший на центральном столбе, шепнув ему: «Исталри». Слово «брисингр» он старался употреблять как можно реже, чтобы не тревожить напрасно свой меч. Неяркий, но ровный свет фонаря сразу сделал это убогое жилище почти уютным.

Они присели, и Арья сказала:

— Смотри, что я нашла, когда разбирала вещи Вирдена. Думаю, мы могли бы насладиться этим вместе. — И она достала из бокового кармана своих узких штанов резную деревянную фляжку размером с ладонь и протянула ее Эрагону.

Он вытащил затычку и, понюхав содержимое фляжки, удивленно поднял брови, уловив знакомый, чуть сладковатый запах крепкого эльфийского напитка.

— Это же фелнирв! — воскликнул он (так назывался знаменитый напиток, который эльфы готовят из ягод бузины и, как утверждал Нари, из лунных лучей).

Арья рассмеялась, и голос ее зазвенел, как хорошо закаленная сталь.

— Да, это фелнирв. Только Вирден и еще кое-что туда добавил.

— А что?

— Листья одного растения, которое растет на восточной опушке Дю Вельденвардена вдоль берегов озера Рёна.

Эрагон нахмурился:

— А я знаю название этого растения?

— Возможно, но это не имеет никакого значения. Пей. Тебе понравится, обещаю.

И она снова рассмеялась. Этот смех с призвуком стали заставил Эрагона медлить. Он никогда еще не видел Арью такой легкой и беспечной. С внезапным удивлением он понял, что она, должно быть, уже сделала несколько глотков из этой фляжки.

Эрагон колебался. Его смущало, что за ними, возможно, наблюдает Глаэдр. Потом он поднес фляжку к губам и сделал добрый глоток. Напиток на вкус оказался немного иным, чем тот, к которому привык Эрагон, и обладал сильным мускусным запахом, похожим на запах куницы или горностая. Он поморщился и, подавляя тошноту, в глотке остался неприятный, жгучий след. Но Эрагон все же сделал еще глоток, поменьше, и вернул фляжку Арье. Та тоже отпила немного.

Минувший день был для них обоих наполнен кровью и ужасом. Эрагон многих убил и чуть не был убит сам, и теперь ему очень нужно было расслабиться… немного забыть… Но напряжение засело в нем как-то слишком глубоко, и ему никак не удавалось снять его с помощью обычных упражнений. Требовалось и еще кое-что, привнесенное извне. Впрочем, то насилие, в котором он принял такое активное участие, и было по большей части привнесено как раз извне.

Арья вновь протянула ему фляжку, и он решительно сделал большой глоток, а потом вдруг его разобрал смех.

Арья подняла бровь и посмотрела на него задумчиво, но довольно весело.

— Что это тебя так развеселило?

— Это… ну… то, что мы до сих пор живы, а они… — И он махнул рукой в сторону Драс-Леоны. — Жизнь меня веселит, жизнь рядом со смертью. — Внутри у него уже начинало разгораться приятное тепло, но почему-то ужасно чесались кончики ушей.

— Да, это хорошо — остаться в живых, — сказала Арья.

Они продолжали передавать фляжку друг другу, пока она не опустела, после чего Эрагон снова заткнул ее пробкой — что получилось у него не сразу, потому что пальцы вдруг стали какими-то слишком толстыми и неуклюжими, и пробка попросту выскальзывала из них, как палуба из-под ног во время бури.

Эрагон протянул пустую фляжку Арье, и она взяла ее, а он перехватил ее руку — правую руку — и, повернув ее к свету, стал рассматривать. Кожа на руке вновь выглядела совершенно гладкой, неповрежденной, и на ней не было никаких следов того ужасного ранения.

— Тебя Блёдхгарм исцелил? — спросил Эрагон.

Арья кивнула, и он отпустил ее руку.

— В основном он, — поправилась она. — Во всяком случае, рука снова отлично действует. — Она продемонстрировала, как легко может сжимать и разжимать пальцы. — Только вот здесь, у основания большого пальца, есть местечко, которым я по-прежнему ничего не чувствую.

Эрагон осторожно дотронулся до ее пальца.

— Здесь?

— Здесь. — И она слегка отвела руку.

— И Блёдхгарм ничего не сумел сделать?

Она покачала головой:

— Он пробовал с полдюжины разных заклинаний, но нервы в этом месте никак не хотят срастаться. — Она отмахнулась. — Да ладно, это, в сущности, не так уж и важно. Мечом я владею, как раньше; лук тоже легко могу натянуть. Собственно, только это и имеет значение.

Эрагон помолчал, потом сказал:

— Ты знаешь… я очень благодарен за то, что ты сделала, за то, что ты пыталась сделать. Мне только ужасно жаль, что после этого у тебя навсегда осталась такая отметина. Если бы я как-то мог это предотвратить…

— Не кори себя. Это пустяки. Невозможно прожить жизнь без единой ссадины. Да вряд ли и тебе самому этого хочется. Получая синяки и ссадины, мы набираемся опыта, учимся соразмерять наши безумные желания и наши возможности.

— Анжела тоже говорила нечто подобное — только о врагах: мол, если у тебя нет врагов, то ты попросту трус или еще хуже.

Арья кивнула:

— Да, это, пожалуй, правда.

Они продолжали беседовать, смеяться, мечтать, а ночь все тянулась, однако веселящее действие фелнирва отнюдь не ослабевало, а, наоборот, усиливалось. Какая-то хмельная дымка окутывала сознание Эрагона, и ему даже казалось, что клочья мрака в палатке завиваются вихрем, а перед глазами мелькают странные колдовские огни — такие огни он порой видел, засыпая. Кончики ушей у него отчего-то стали болезненно горячими, и теперь чесались не только уши, но и шея, словно по ней бегают мурашки. И звуки, особенно некоторые, тоже приобрели необычайную громкость — например, пение озерных насекомых и потрескиванье факелов за стенами палатки совершенно заглушили все прочие шумы.

«Может, меня отравили?» — лениво думал он.

— В чем дело? — спросила Арья, заметив, что он как-то погрустнел.

Эрагон сделал несколько глотков воды, чувствуя, что в горле почему-то невыносимо пересохло, и честно рассказал Арье о своих ощущениях.

Она долго смеялась, откинувшись назад и прикрывая свои яркие глаза тяжелыми веками.

— Не волнуйся, так и должно быть. Эти ощущения к рассвету пройдут. А до тех пор просто расслабься и позволь себе наслаждаться внутренней свободой.

Но Эрагон еще некоторое время боролся с собой и даже подумывал, не применить ли ему заклятие, прочищающее мозги, но не был уверен, что ему это удастся. Потом он все же решил довериться Арье и последовал ее совету.

Мир тут же сомкнулся вокруг него, точно кокон, и ему вдруг пришло в голову, до чего же он все-таки зависит от своих органов чувств — ведь это, в сущности, они определяют, что рядом с ним реально, а что нет. Он, например, готов был поклясться, что те вспыхивающие огни вполне реальны, но разум твердил ему: нет, твое зрение ошибается, это всего лишь видения, вызванные воздействием фелнирва.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});