Зорге. Под знаком сакуры - Валерий Дмитриевич Поволяев

документов — на ней Макс улыбался.

И улыбка эта, которую Клаузен считал симпатичной, украшавшей его лик, сейчас показалась Максу просто-напросто глупой.

— Объяснять что-либо надо? — спросил зубастый полицейский.

— Естественно, — с трудом выдавил сквозь побелевшие губы Клаузен.

— Тогда разговор у нас будет долгий.

— А я никуда и не спешу, — неожиданно для себя произнес Клаузен.

В доме Рихарда Зорге, едва хозяина увели в полицейский участок, начался обыск. Обстоятельный. Детальный, скрупулезный, придирчивый. Полицейские искали, как потом было указано в протоколе, «следы шпионской деятельности».

Тщательно разглядывали каждый лист бумаги, каждую скрепку, все папки перетряхнули и исследовали корешки, пишущую машинку разобрали, потом разобрали вторую машинку (обе машинки потом пришлось собирать, счет за работу выставили Рихарду) — рассчитывали найти в них замаскированный передатчик, и инспектор Аояма был крайне разочарован, не найдя его. В письменном столе Зорге обнаружили пухлую рукопись, обрадовались ей: вот то самое, что надо, через двадцать минут улыбки на лицах полицейских померкли: это оказалась рукопись по истории дипломатических отношений Японии, над которой Зорге работал уже два года и собрал много интересных научных материалов — к шпионским делам рукопись не имела никакого отношения.

— Продолжаем работать! — прикрикнул на полицейских Аояма, с силой хлопнул в ладони. — Не расслабляться!

Аояма был горд делом, которое ему поручили — руководить обыском, и инспектор старался. Временами он поглядывал на свои ноги, обутые в крепкие новенькие башмаки, подаренные Рихардом, по лицу его пробегала мимолетная, почти неприметная тень, и тут же исчезала — угрызений совести инспектор не испытывал.

Через некоторое время к Аояме присоединился инспектор Оохаси — тоже опытный был человек, с чутьем и хваткой.

Обыск шел по намеченному графику: начали с первого этажа, с вестибюля, потом перешли в гостиную, затем в столовую, затем следовали кухня, душевая и туалет.

После отъезда гостей Зорге перенес грязную посуду на кухню, сгрудил ее там — утром придет служанка, все помоет и вычистит, но в грязной посуде пришлось ковыряться полицейским. Посуда, в отличие от других вещей, вызвала в Аояме раздражение.

На первом этаже, конечно, ничего не нашли, да и на втором тоже — результаты здесь также были невелики: и в первой рукописи, которой так обрадовались полицейские, и во второй было много имен, географических названий, цифр и прочих соблазнительных атрибутов, но не более того, это был совсем не тот материал, который они искали, и все-таки Аояма нашел то, что искал — черновик предпоследней радиограммы Зорге: «Наша миссия в Японии выполнена, войны между Японией и СССР удалось избежать. Верните нас в Москву или направьте в Германию».

Черновик был написан на английском языке. Аояма не замедлил поместить этот лист в специально приготовленный конверт: очень уж важная это была бумага… Улика.

Потом этот помятый, хрустящий лист, изготовленный из рисовой соломы, — в Японии имелось несколько фабрик по изготовлению такой бумаги, использовали и на допросах, и в суде как одну из главных улик.

Все бумаги сложили в стопы, перевязали веревкой, сплетенной из сизаля, чтобы было удобно нести, Аояма пересчитал добычу поштучно и вызвал из Центрального полицейского управления грузовик — никакая легковушка не смогла бы перевезти все бумаги Зорге.

Вместе с грузовиком — минута в минуту, только своим ходом, прибыла служанка Зорге, старенькая, худая, испуганная, она окинула слезящимся взглядом книги хозяина, также перекрученные сизалем, спросила тихо, давясь собственным голосом:

— А это все куда?

— Это конфисковано, — важно пояснил Аояма и скомандовал, срываясь на крик: — Приступить к погрузке!

Служанка заплакала.

Инспектор «кемпетай» Аояма в тот день отличился особенно — его как удачливого добытчика улик перекинули на квартиру Клаузена, завершать обыск там.

Обыск у Клаузена проводили опытные полицейские — они тщательно обстукали костяшками пальцев стены и по звуку обнаружили фальшивый простенок, полую нишу. Ниша была немедленно взломана. В ней оказался коротковолновый передатчик, несколько неуничтоженных шифровок и бумага с текстом последней телеграммы, которая не дошла до Центра, и Макс собирался передать ее, но из-за протекшей, севшей батареи не успел.

Аояма, увидев эту бумагу, запрыгал от радости: вот удача так удача! От такой улики ни один арестант не открутится.

Еще больше запрыгал Аояма, даже головой в потолок всадился, когда обнаружил тот же самый текст, переведенный на язык цифр — вот он, ключ к расшифровке телеграмм, которые регулярно засекали пеленгаторы и с которыми так долго и безуспешно возились дешифровщики…

— У-у-у-у! — взволнованно взвыл Аояма.

Анна Клаузен сидела на стуле в пяти метрах от него с расстроенным бледным лицом — полицейские потребовали, чтобы во время обыска она находилась рядом, губы у нее подрагивали мелко, предательски — Аня едва сдерживала слезы. Аояма окинул ее презрительным взглядом и, как и на квартире Зорге, бодро похлопал в ладони, подгоняя подчиненных:

— Не расслабляться! Прошу не расслабляться!

Обыск в квартире Клаузена шел до вечера, и улов здесь был больше, чем в доме Зорге.

Полковник Осаки довольно потирал руки и присматривал место на форменном мундире, куда можно будет прикрепить орден, на этот раз его орденом не обойдут. Более того — вполне возможно, что ему присвоят очередной воинский чин, и он станет генералом.

Улыбка не покидала лицо Осаки. Он сегодня взял реванш за все свои проигрыши, абсолютно за все.

Параллельно с Максом был арестован и Бранко Вукелич. Югослав[2] отнесся к аресту спокойно, ни один мускул не дрогнул на его лице, когда в дом, заставив заплакать маленького Лавослава, ворвались полицейские.

— Тихо, тихо, тихо! — попробовал осадить полицейских Бранко. — Ребенка испугаете.

В ответ полицейские рассмеялись. Бранко стиснул зубы. С ним обошлись, действуя по той же схеме, утвержденной неведомым чином из числа токийского начальства, что и с Зорге, — препроводили в ближайший полицейский участок, где провели первый допрос — очень поверхностный, грубый, занимался этим грудастый толстый японец с висячим животом и густым низким басом, — а потом, после допроса, усадили в черный, без единого окошка автомобиль и отвезли в тюрьму Сугамо — центральную в Токио.

В таких же черных закрытых автомобилях в Сугамо доставили и Зорге с Клаузеном — в разных, естественно, машинах.

Тюрьма Сугамо напоминала небольшое предприятие с ровными трехэтажными зданиями, окрашенными в желтоватый цвет — в зданиях этих находились три сотни камер вместе с заключенными, жили там также клопы, крысы, огромные, в половину суповой тарелки тараканы, вши, блохи и прочая нечисть, камеры были маленькие и страшные.

Длинная труба котельной, из которой часто валил черный вонючий дым, завершала сходство тюрьмы с промышленным предприятием.

Между зданиями росли редкие печальные сосенки, заключенные никогда не слышали, чтобы в них, в ветках, резвились и пели птицы — птиц отпугивал от