Зорге. Под знаком сакуры - Валерий Дмитриевич Поволяев

него германского атташе Рихарда Зорге, обладающего дипломатической неприкосновенностью, арестовать невозможно.

Осаки раздраженно подергал шелковистой нашлепкой, гнездящейся под носом, — его начали раздражать собственные усы, они неожиданно показались ему лишними, пристроенными к его носу по чужой указке, а не по своему хотению, он зарычал недовольно, но в следующий миг подавил в себе рычание.

— Какова обстановка, полковник? — деловым голосом поинтересовался Иосикава.

— Операция назначена на шесть часов утра, прокурор, — неприязненным тоном ответил Осаки, — вы слишком рано приехали.

— Мне ничего не стоит приехать и позже, — ровным голосом произнес прокурор, заморочки, которым был подвержен Осаки, его не тревожили совершенно, — но сейчас я спрашиваю о другом: какова обстановка?

— Хм-м-м, — полковник вновь поерзал нашлепкой усов. — Клаузен находится дома, уже целых полтора часа нежится в постели со своей дорогой половиной, Вукелич сидит в ресторане в «Маленьком Лондоне» (был такой квартал в Токио, построенный из красного кирпича по образцам лучших домов британской столицы) с корреспондентом английской газеты, уже выпили бутылку виски, Зорге дома принимает гостей…

— Гостей? Что за гости? — Прокурор насторожился.

— Сотрудники германского посольства, наших подданных там не замечено. Приехали на машине с дипломатическим номером. Празднуют.

— Когда они уйдут?

— А кто это знает? — В голосе Осаки вновь задребезжало раздражение. — Им же не скомандуешь: кончайте загул и расходитесь по домам. Немцы такого обращения не терпят, прокурор.

Лицо у прокурора было невозмутимым, он промолчал. Отер рукою лоб, словно хотел смахнуть с него морщины, выровнять кожу и освободиться от усталости, стиснул пальцами чисто выбритый подбородок. Спросил как бы нехотя:

— Когда намерены выдвигаться на место, полковник?

— Планируем в пять утра.

— В пять утра я буду здесь, — коротко и жестко произнес Иосикава и исчез.

— Операцию планируем начать в шесть, — бросил ему вслед Осаки, но прокурор, похоже, уже не слышал его, и Осаки, будучи уже не в силах подавить в себе раздражение, выругался.

Его одолевала усталость, начало клонить в сон, захотелось выпить саке, побыть в тепле, подремать у огня печки — в общем, развезло его, но внезапно навалившуюся слабость нельзя было показывать подчиненным.

Веселье у Рихарда Зорге продолжалось. Было уже три часа ночи, усилившийся дождь гасил все звуки в пяти метрах от деревянного неказистого дома, который арендовал Рихард, ничего не было слышно — ни музыки, ни голосов, ни заздравных выкриков.

Патефон не умолкал.

— Что же мы никаких каналий из посольской канцелярии не прихватили? — привычно сокрушался Кречмер. — Сейчас потанцевали бы… м-м-м, — он отчаянно крутил головой и хлопал себя ладонью по затылку, — не додумали! — Он стукнул себя по затылку с такой силой, что у него чуть остатки мозгов не вылетели из черепушки. Оглядел осоловелым взглядом стол и неожиданно закричал: — Да у нас же еда на исходе! Тарелки пустые!

— Здесь неподалеку расположен ночной ресторан, — сказал Зорге. — Сейчас протелефонируем туда и через десять минут нам все привезут. В ресторане для этого есть специальные посыльные велосипедисты.

— Умная мысль, — восторженно проорал Шолль. — Давайте закажем это самое… Рыбных бутербродов, они здесь очень вкусные. Подают на кусочках рисовой лепешки разную морскую снедь. В Таиланде такого нет.

— Только порции уж очень крохотные, — Кречмер перестал гудеть и поморщился, — на один зуб. Если к пальцу прилипнет бутерброд — все! Считай — пропал.

— Японские бутерброды называются суси, — сказал Зорге, — я закажу пятьдесят штук, самых разных — с тунцом, с угрем, с креветками, с кальмарами, с икрой…

— Рихард, закажите вот что, — Кречмер, продолжая морщиться, сложил на манер щипцов два пальца, помял ими воздух, — икру этой самой… м-м-м… Летучей рыбы. Острая икра, сочная, великолепная, я недавно пробовал в ресторане. Самое то для шнапса. И еще, если можно, — икру морского ежа.

— Хорошо, Альфред. Есть еще персональные пожелания? — В руках у Зорге появился невесть откуда взявшийся блокнот с золоченым карандашом, какими обычно бывают вооружены официанты в больших популярных ресторанах — именно такого официанта решил изобразить из себя Зорге. — Может, кому-нибудь супчика для просветления? — предложил он. — Овощного? Можно заказать мисо, можно заказать суп суимоно…

— Не надо супа, — оскорбленно заревели собравшиеся.

— Не надо, так не надо, — легко согласился с ними Зорге. — А вот суси с тигровыми креветками, называется эби, — надо? Надо. — Он загнул на руке один палец. — Суси с тунцом магуро надо? Надо! — Зорге загнул второй палец. — Суси с угрем унаги… А? Это же вкуснятина. Надо вкуснятину? Надо. — Он загнул на руке еще один палец, третий. — Суси с желтохвостиком хамати надо? Надо! — Зорге притиснул к ладони четвертый палец. — Остался еще один палец, пятый… Предлагаю отведать суси с морским гребешком хотатэ. Годится? — И когда за всех ответил Кречмер: «Годится!», Зорге загнул пятый палец. — Все, полный набор — пятьдесят бутербродов, плюс икра летучей рыбы и ежа. Погодите несколько минут, — попросил и быстро, ловко перепрыгивая через ступеньку, взлетел на второй этаж, к себе в кабинет — на первом этаже телефона не было.

Спустился из кабинета минут через пять, продолжая держать в руке блокнот с золоченым карандашом. На носу у Рихарда красовались новенькие очки в элегантной малиновой оправе.

Увидев редкостные очки, собравшиеся невольно перестали галдеть, с любопытством уставились на Зорге.

— Ну как? — не выдержав, спросил он.

— Самые модные в Японии очки, — эхом отозвался Кречмер, в восхищенном движении вздернул большой палец право руки. — Ни у кого в Токио нет таких очков.

— Последний писк моды, верно, — подтвердил Зорге, — только не надо смотреть на меня, как на воробья, сшившего себе штаны из золотой проволоки, — и, обрезая смех, возникший за столом, призывно вскинул руку. — Ровно через десять минут пять подносов с суси и две кюветки с икрой будут здесь.

Через десять минут — тютелька в тютельку — приехал велосипедист, привез большую плоскую коробку с подносами. Когда Зорге расплачивался с ним, велосипедист предупредил тихим, едва различимым голосом:

— В вашем квартале полно полицейских — споткнуться можно, — голос у велосипедиста совсем угас, перешел на шепот, — под каждым деревом — по десятку. Здесь что-то происходит, господин?

— Вроде бы ничего не происходит. Может быть, какие-нибудь полицейские учения?

— В дождь? — Велосипедист поежился, глянул в рыжеватое ночное небо. — Нет, так не бывает, полиция в дождь учения не проводит, она бережет себя, умеет это делать. До свидания, господин, — посыльный поклонился, перекинул ногу через раму, будто бескостную тряпку, второй ногой оттолкнулся от земли, прощально звякнул звонком и через несколько мгновений исчез в мутной пелене.

Зорге проводил велосипедиста внимательным взглядом, осмотрел темную улочку, ничего не засек — полицейские умели прятаться, — поймал губами холодную струйку воды, пролившуюся с неба, и, держа коробку в вытянутой руке, прошел в дом.

Полицейские, набившиеся в