О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы - Юрий Николаевич Безелянский

Сам он теперь в «Юности» и кропает стихи, не бог весть какие. «Как хорошо, что ты жена / И так юна на вид…»

24 октября

Читаю Хеллера «Что-то случилось», книжный вариант. Вот уж поистине чёрный роман. Все несчастны, все отчуждены, все одиноки и бьются, как рыба. Фирма, где работают герои, представлена как кафкианский бессмысленный лабиринт… В один присест прочитал книгу Натальи Решетовской, развенчивающую Солженицына как человека и писателя. Видно невооружённым глазом, как делаются подобные издания. Одно слово «заказ».

2 ноября

Дома постоянное напоминание о болезнях и старости. Вне дома убийственная серость, разлитая в воздухе. В магазинах очереди, давка, хамство. Транспорт перегружен… В «Правде» цитата одного американского телекомментатора: «Может быть, в XXI веке будет легче. Хотя вряд ли, конечно, ведь список проблем растёт. Однако приятно сознавать, что большинству из нас тогда уж не придётся платить налогов…» «Правда» приводит эти слова, подразумевая, что у нас всё будет иначе, у нас будет коммунизм.

9 ноября

6-го традиционный сбор школьных друзей у Лены Чижовой. Выпили. Поели. Потанцевали. Попели. «И было мне тогда всего 17 лет, но дел наделал я немало…» Потом долгие разговоры. О детях, о проблемах, о здоровье. Даже Игорь Смурыгин, офицер КГБ, жаловался на жизнь: с начальством никак не поспоришь, и он всего лишь «мальчик-колокольчик». Ещё глубокомысленно говорили о Бермудском треугольнике, о НЛО, о возможной войне с китайцами…

7-го вынужден был пойти на демонстрацию. Пришлось нести знамёна. На Красную площадь вышли в 11.25. Промёрзли. Отогревался дома… Немецкая волна («Дойче велле») иронизировала по поводу нашего желания догнать и перегнать Америку. Бюрократический социализм, мол, не может выиграть соревнование со странами, где рыночное хозяйство. Низкая производительность труда. Плюс непродуктивные рабочие места: полицейские, пропагандисты, контролёры, военные. И в конечном итоге право на труд в СССР – это право на нехватку товаров…

23 ноября

Сегодня разговаривал с уборщицей – как обычно, я на работе очень рано. Любопытная старушенция. Родом из Белоруссии. Служила домработницей у Веры Инбер, которая была племянницей Троцкого – факт нигде не афишируемый. Вся личная жизнь Веры Инбер не сложилась. Первый муж Инбер уехал вскоре после революции, второй – академик Страшнов (если не ослышался) тихо сошёл с ума. Третий – молодой любовник укатил с другой женщиной. Была единственная дочь, трижды выходила замуж, но никого не родила и рано ушла из жизни. Так что Вера Инбер доживала жизнь одна, без мужа, без детей и внучат. В компании каких-то приживалок, которым и досталось всё её добро. Единственной её радостью была работа…

Собачье сердце устроено так:

Полюбило – значит, навек.

Был славный малый и не дурак

Ирландский сеттер Джек…

И о старости (1931):

Уже седой ветерок подул,

Вестник далёких отплытий,

Уже мне иногда уступают стул:

«Сядьте, мол, отдохните»…

1 декабря

Снова отдых порознь. На этот раз Серёжа Бельдинский через папу достал путёвки в дом отдыха «Планерная». Когда-то в 30-е годы здесь располагался дом отдыха Коминтерна, и по дорожкам гуляли большие люди, типа Георгия Димитрова. Сейчас журналисты и всякие прочие. Один в номере, каземат № 613.

4 декабря

Зашли в библиотеку. Всё очень антуражно и мило, и ковры, и полированные столики, но… холодрыга. Плюс 12, при которых отлично сохраняются не только книги, но и молоденькая библиотекарша. Серёжа взял Швейка, я – Моруа и Бунина.

Лев Николаевич незадолго до бегства из Ясной Поляны сказал старшей дочери Татьяне, что мечтает поселиться в деревне, где никто его не знает: «Я там хочу ходить и просить под окнами милостыню». И Бунин так комментирует толстовское желание: «Бесконечно знаменательны эти слова, – это мечта быть юродивым, ничем не дорожащим в жизни и всеми презираемым, стать никому не известным, нищим, смиренно просящим с сумой за плечами кусок хлеба под мужицкими окнами…»

У Моруа прочитал о неведомом мне Барбе д’Оревилли, который хотел, в отличие от Толстого, пировать на празднике любви и тщеславия. Однако ему доставались только крохи. От отчаяния его спасала литература. «Писать – это самоутешаться» – к такому выводу пришёл бедный Барбе.

5 декабря

Неврология. Болит рука и ноет плечо. Но тем не менее пинг-понг, футбол, прогулки и чтение. Всё вроде бы нормально, но где юная маркиза и где виконт Сен-Альмер? Вместо героев Агнивцева познакомились на танцах с тремя пейзанками, пастушками с далёких российских полей.

6 декабря

Ночью снились бубновая девятка, какая-то пучеглазая бутылка и груди в форме груши дюшес, – неужели в сон проникли строки Игоря Северянина?.. Днём знакомство продолжилось. Две Нины из Саратовской области. Обе замужем, и у каждой по двое детей. Нина Ивановна – статная брюнетка, заведующая детским садиком. Нина Степановна – крашеная блондинка, воспитательница того же сада. Обеим по 32 года. Обе какие-то земные, крепко стоящие на земле и излучающие тепло самой земли. Без городской рефлексии, комплексов и неврозов.

Беспечным детям суеты

Слова печали непонятны, –

писал ещё в прошлом веке Сергей Андреевский. Обе Нины принимают жизнь такой, какая она есть, и никаких раздумий, а тем более – анализа. Здоровый оптимизм и неумолкающий громкий смех. Женщины бесшабашно веселились, а я никак не мог выйти из своей мрачности…

Нет, я не умею бездумно радоваться жизни. Но разве я такой один? «Я на дне, я печальный обломок, / Надо мной зеленеет вода…» – писал Иннокентий Анненский.

…Вечером танцы, под песни-липучки: «На дальней станции сойду – трава по пояс…» И ещё звенящая песня про какую-то Оксану. Песни под баян, даже Серёжа подпевал девушкам, а я вот не мог, поёживаясь от интеллектуального холода, если выражаться метафорически.

8 декабря

Не выдержал испытание отдыхом и досрочно уехал домой. «Она поправила причёску и прошептала: „Вот и всё!“» – снова Николай Агнивцев.

24 декабря

Отпускная картина следующая: Ще лежит больная, тёща еле ползает и кряхтит, в квартире варят трубу, а я совершаю набеги на магазины в поисках продуктов. Нынешний декабрь побил все рекорды: так хреново ещё не было. Люди бегают за картошкой, маргарином. Исчезли даже собачьи колбасы («собачья радость»), за мясом очереди, как на «Джоконду». И автобусы, автобусы, с приезжими из других городов и сёл… И всё это под куплеты д’Артаньяна-Боярского: «Пома-пома-помахивая перьями на шляпе, / Судьбе не раз шепнём: „Мерси боку!“..» Да, такое большое коммунистическое «мерси»!..

29 декабря

Кажется, 1978-й отбросил нас в 1946 год: в первый послевоенный. Но тогда были надежды, что