О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы - Юрий Николаевич Безелянский

и всех лишили инициативы, лишили права думать и выбирать: вся жизнь, как тележка по рельсам, катится и катится: школа, институт, работа, женитьба, дети, пенсия…

Пошла 4-я неделя без солнца. Нет его. То ли крокодил «наше солнце проглотил», то ли закатился наш шарик в другую галактику, то ли что, но нет солнца. Висит в небе огромная серятина и давит…

5 апреля

Из листов ТАССа «для служебного пользования»: в тюрьме Равалпиди повешен 51-летний бывший премьер-министр Пакистана Зульфикар Али Бхутто. «Я родился для того, чтобы создать государство, чтобы служить народу», – писал он. Эрудированный, с изысканными манерами, эмоциональный и эгоистичный, он думал и публично заявлял, что он – единственный человек, который может руководить Пакистаном…

А в КНР после периода либерализации, как пишет французская «Монд», возврат к классической схеме, где политические инакомыслящие приравниваются к преступникам, а то и к умалишённым…

«…Мы не в состоянии забыть гротесковый танец лояльности, нескончаемые ритуалы изъявления верноподданнических чувств, утренние молитвы, вечерние исповеди, митинги, собрания, – всё это, сдобренное густым религиозным соусом обожествления великого кормчего…» (Кантон, дацзыбао).

Но в нашем мини-мире, главредакционном мирке, раздаются возгласы «Уволю!», слышатся удары кулаком по столу и по коридору разносится запах mierda. Заведующие отделами трясутся от страха и в свою очередь готовы сожрать подчинённых. Неожиданно Макс покатил бочку на меня, причина – внештатник Фонберштейн, которого он, как густопсовый антисемит, терпеть не может. От Фона на меня. Эх, дать бы Максу по морде, но невозможно – прощай, Комитет и положение. Поэтому вытирайся и терпи. Настроение наихреннейшее. Во попал!.. Одна радость: после долгого перерыва блеснуло солнце. Неужели просвет?..

9 апреля

Снова запойно читаю. Новый романчик Галины Башкировой «Рай в шалаше, или Татьянин день». Много социального, но мало художественного – «спелёнутая своей благополучной жизнью, словно египетская мумия» (т. е. без свободы). Увы, всё это не Бунин, пятый том которого я упоённо прочитал. У него всё осязаемо, живописно, с откликом в душе. Например: «а потом я опять поднялся в церковь и долго глядел в узкие окна на буйное и дремотное волнение сосен» (из рассказа «Несрочная весна»). И сразу видишь эти сосны, слышишь их шум. А в современных романах есть информация, но нет эмоций… Сейчас читаю «Заблудившийся автобус» Стейнбека…

Макс накопал на меня компромат: несколько вымышленных вопросов радиослушателей (увы, в угоду нашей же пропаганде), и теперь грозит наказание в диапазоне: от осуждения до партийного выговора. Самое страшное то, что бочка покатилась тогда, когда я внутренне для себя решил уйти из Латиноамериканской редакции в другую, подальше от Бабкена и Макса. И вот замаячило своё Ватерлоо.

11 апреля

В ночь на 10-е почти не спал. Будучи человеком повышенно эмоциональным, я все события переживал внутри себя и «проигрывал» возможные последствия. Представлял себя бездомным безработным, ночующим под Большим Каменным мостом. И прочая чушь возникла в воспалённом мозгу… В редакции я слыл фрондёром, и вот пришло время ответить за это. От фаворита до оппозиционера – таков был мой путь за последнее время… Первое наказание: отзыв моей характеристики из парткома Иновещания на поездку во Францию в сентябре… И что мне теперь делать? Рвать на себе рубаху, убиваться, выть в голос? Ясно одно: надо уходить. Но куда?..

Князь Парфений Енгалычев в книге «О продолжении человеческой жизни, или Средство, как достигнуть можно здоровой, весёлой и глубокой старости» (1804) даёт такой совет: «…Убегай сильных страстей… Злоба и ненависть истощают жизненные силы… С молодости приучай себя к кротости и равнодушию…»

12 апреля

Ломаю голову над выбором: уйти в туманную неизвестность или судорожно ухватиться за зарплату в 210 рэ (Саша Литвинов: «За 210 можно и Швейка поломать!..»). Решил: уйти и написал заявление «по собственному желанию». «У вас есть работа?» – мрачно спросил Банан. «Нет, – ответил я, – но буду искать»…

День космонавтики. И тоже незадача: не вышла стыковка, и космонавтов Николая Рукавишникова (мой ровесник, с 1932 года) и болгарина Георгия Иванова отправили на Землю. И вместо триумфа и помпы – горечь и разочарование…

Чтобы улучшить настроение, секретарша Наташа врубила плёнку с песнями Джо Дассена. Люксембургский сад, в котором я хотел побывать, и вот он удалился от меня. Растворился. Исчез…

13 апреля

В редакции, по словам Алехандро, происходит агония режима. По заданию главного на роль Малюты Скуратова назначен Федонин, и пошла волна объяснительных записок по поводу каких-то ошибок и промахов. Воздух насыщен репрессиями… Господи, неужели я вырвусь на свободу?.. Сижу на телефоне и обзваниваю всех, кто мог бы чем-то помочь или что-либо посоветовать. Витя Черняк философствовал: мы белые вороны, слишком интеллектуальные, слишком рафинированные, слишком бросающиеся в глаза, а масса этого не прощает…

Несмотря на треволнения, продолжаю читать. Воспоминания Пабло Неруды «Признаюсь: я жил». Много серьёза, но много и интимного, личного. «Воздушные трусики с дарственной надписью Крузи и её слезами долго путешествовали со мной по миру, затерявшись меж белья и книг. И не знаю, когда, каким образом и какая нахалка ушла из моего дома в них…»

Так что улыбнитесь, капитан! И держите улыбку!..

16 апреля

Из-за моего ухода расстроился Серёжа Бельдинский: «Кто же остаётся?» Нина Киселёва в крик: «Юр, не уходи». Но всё уже решено. Как писал Евтушенко:

Вся жизнь – борьба с болотом.

Измотан, как и все,

Я брежу поворотом

На чистое шоссе.

В субботу взвесился – 69 кг. Вот цена моих нервных трепыханий. Бороться – хорошо, но быть мёртвым героем не хочется.

Многочисленные звонки в поисках работы. Говорил и с Андреем Тарковским – 20 минут с великим режиссёром. Он разговаривал весьма просто, без намёка на выпендрёж. «Но что я могу? – сказал Андрей. – На „Мосфильм“ идти не советую, оттуда все бегут на телевидение, там можно работать, а у нас, на „Мосфильме“, одни жулики. Да и работа администратора тебе не подойдёт, я ведь тебя помню, не с твоим характером этим заниматься. Единственная возможность работы – редактор: и деньги дают, и делать нечего (правят текст сценаристы). Но должности все заняты. Вот приедет в конце недели один человек, – и я у него узнаю…» – так говорил Тарковский.

Позвонил Саше Стрижеву, старому студенческому товарищу. Он обрадовался звонку. «Работа? – воскликнул Стриж. – Да это пустяки, засунем тебя в любое место, вот тут была вакансия в журнале „Рационализатор и изобретатель“… Всё это чепуха – звони!» – говорил Саша весело и беззаботно, словно найти подходящее место не составит никакого труда. И ещё добавил: «Будешь сидеть в тепле, где-нибудь в издательстве