История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы - Ласло КОНТЛЕР

Критические ноты появляются и в повествованиях о деревенской жизни, всегда бывшей в национально-романтической литературной /411/ традиции символом чистоты и гармонии с природой. Не лишенные социологизма романы и рассказы Ференца Моры и других писателей обращают внимание читателя на процессы глубокого социального расслоения в сельском населении и на повсеместную нищету большей части венгерского крестьянства. Особенной правдивостью и художественной глубиной отличается реалистическая, даже натуралистическая проза Жигмонда Морица, повествующая о беспросветной жизни деревенской бедноты, полностью изверившейся и готовой в беспрестанной борьбе за землю даже на подлость, о равнодушии к неудачникам со стороны тех, кто сумел хоть немного над ними приподняться. Городская жизнь, т. е. существование в основном средних классов, также обрела своих бардов, воспевавших ее с глубокой симпатией или же весьма критически. Шандор Броди, прирожденный бунтарь, в подражание Золя создавал натуралистическую прозу, которая раздражала вкусы «христианско-венгерской», добропорядочной публики, равно как и филистерского нового среднего класса. Енё Хелтаи эпатировал консервативного читателя своими легкими, фривольными рассказами о повседневной жизни артистов мюзик-холла, журналистов, танцовщиц кабаре и прочей богемы, собиравшейся в театрах и кафе. Однако самым знаменитым представителем этой городской прозы стал романист и драматург Ференц Молнар. Его картинам жизни современного города почти не свойственны иконоборчество и излишний пафос, а его ирония остроумна и сдержанна. Он мастерски владеет искусством изображения характеров и непревзойденной в его время сценической пластикой, благодаря чему его пьесы с успехом шли и на Бродвее. На редкость универсальным писателем, хорошо знавшим и жизнь большого города, и быт провинциальных маленьких городков, умевшим рассказать обо всем на свете с удивительным очарованием и мастерством, был Дьюла Круди.

Писатели рубежа веков часто буквально просыпались знаменитыми после публикации во влиятельном литературном журнале, а затем в своем творчестве старались не опускаться ниже достигнутого художественного уровня. Первым из важных литературных журналов был «Будапешта семле» («Будапештское обозрение»), основанный в 1873 г. и неотделимый от имени самого выдающегося критика этого периода Пала Дюлаи. Другим традиционно ориентированным литературно-художественным журналом считался «Уй идёк» («Новые времена», выходил с 1895 г.), издававшийся Херцегом, тогда как Броди, Круди и многие другие писатели, имевшие отношение к модернизму, обрели свою славу на страницах «А хет» (выходил с 1890 г.). Однако /412/ по-настоящему выразителем настроений общества того времени стал литературный журнал «Нюгат», издававшийся с 1908 г. Он явился преемником журнала «А хет», взяв себе его авторов и подвергаясь аналогичным обвинениям в космополитизме, декадентстве, в отсутствии «венгерского духа» и художественной глубины. Журнал этот сумел объединить наиболее талантливых писателей, чутко воспринимавших не только венгерскую литературную традицию, но и новейшие западные художественные и литературные тенденции. В числе прозаиков, сплотившихся вокруг «Нюгата», были уже упоминавшиеся Мориц и Круди, а также Фридеш Каринти – очень крупный сатирик и философ. Замечательная, изысканная проза и поэзия Дежё Костолани пронизаны эстетикой импрессионизма, тогда как в сложных поэтических формах Михая Бабича традиции Араня гармонично сочетаются с современными западными стандартами. Литературный круг «Нюгата» разделял самые передовые тенденции в развитии общественной и художественной мысли того времени, однако литературный авангард, связанный с именем Лайоша Кашшака, так и остался ему чужд. Интеллектуальные и духовные искания писателей, сотрудничавших с «Нюгатом», были ближе к деятельности публицистов уже упоминавшегося «Хусадик сазад» или же к «воскресному кругу» молодых философов и социологов, таких, как Лукач, Манхейм и Полани.

Однако настоящей художественной вершиной, возвышавшейся над всеми упомянутыми литераторами, чье творчество явилось квинтэссенцией венгерского модернизма, стал поэт Эндре Ади. Не будь проблемы языкового барьера, он стал бы в мировой культуре XX в. не меньшим корифеем, чем Барток. Его поэтическое слово олицетворяет собой и универсальный эталон модернизма в целом, и его специфически венгерский вариант, в котором творец пророчески предчувствует трагическую судьбу своей страны, ее ближайшее будущее. Потомок обедневшего дворянского рода из Парциума, Эндре Ади стал душой и сердцем журнала «Нюгат», объединившего всю радикально-демократическую интеллигенцию. Его сложная поэтическая символика помогала раскрывать не только мир чувств, передавая все оттенки любовных переживаний, но и безжалостно обличать «венгерскую неразвитость», порожденную его же собственным, давно замкнувшимся в себялюбии и деградирующим классом. Его «новые песни нового века», напоминающие поэзию Бодлера и Верлена и наследующие дух неистовых проповедников протестантизма и обездоленных «разбойников» Тёкели и Ракоци, объявляли войну дворянскому консервативно- /413/ му провинциализму и призывали все прогрессивные силы общества, независимо от социального или этнического происхождения, объединиться в борьбе за национальное обновление.

В Венгрии было не так уж много людей, отчетливо видевших всю глубину дилемм, противоречий и опасностей, с которыми пришлось столкнуться стране накануне Первой мировой войны. Это обстоятельство идеологически раскалывало венгерское общество, поляризуя его. Один из полюсов был связан, прежде всего, с именем Эндре Ади, который с характерной для него проницательностью точно указал своего антагониста – Иштвана Тису. Несчастливым летом 1914 г. «безумец из Геста», как Ади назвал премьер-министра, используя название его имения, колебался в течение двух недель, прежде, чем санкционировать решения, с неизбежностью ведущие к войне, которая, уничтожив историческую Венгрию, имела такие последствия, каких не предвидел и не желал ни один из венгерских критиков довоенной ситуации в стране.

Венгрия в большой войне

В венских политических и военных кругах убийство Франца Фердинанда рассматривалось в основном в качестве блестящей возможности рассчитаться с Сербией и восстановить престиж империи. Германский император Вильгельм II и его генералы, считая вооруженное столкновение между Центральными державами и Антантой неизбежным, настаивали на необходимости начать битву прежде, чем окончательно улетучится с таким трудом достигнутое немецкое военное превосходство, и оказывали серьезное давление на правительство, возглавляемое Тисой, весьма обеспокоенным перспективой румынского наступления и планами территориальной аннексии как на Балканах, так и в иных регионах, вынашиваемыми воинственным начальником австро-венгерского Генштаба Конрадом фон Хётцендорфом и рядом других политических деятелей в Вене и Будапеште. Значительные территориальные приобретения, по убеждению Тисы, вновь нарушат этнический баланс сил в пользу национальных меньшинств и поставят под угрозу возможность развития Австро-Венгрии как федеративного государства. Он предпочитал дипломатические способы решения проблем, пока не пришел к убеждению, что Румыния воевать не станет и что новые массы славянского населения не вольются в состав империи. И хотя не было полной уверенности в том, что в сараев- /414/ ском убийстве замешано сербское правительство, 23 июля 1914 г. в Белград была отправлена нота, в которой среди прочих жестких заявлений содержалось ультимативное требование официально осудить политическое движение, выступавшее за создание единого сербского государства – Большой Сербии, а также требование обеспечить австро-венгерским службам все полномочия для беспрепятственного проведения следственных мероприятий по изучению обстоятельств покушения на сербской территории. Вскоре выяснилось, что великие державы, входившие в противостоящий политический лагерь, также были не прочь повоевать. Два дня спустя Сербия отвергла объявленный ей ультиматум не по причине собственной невиновности, а потому, что этого хотели поддерживавшие ее союзники из Антанты. Лидеры держав поняли, что пришло время действовать, – тот самый мировой пожар, неизбежность которого предчувствовали все, кто хоть сколь-нибудь интересовался политикой или же мало-мальски разбирался в ней, вот-вот должен был разгореться. 28 июля 1914 г. Австро-Венгрия объявила Сербии войну. В течение последующих двух недель огонь вооруженного конфликта распространился почти по всему Европейскому континенту, раздуваемый взаимными союзническими обязательствами государств, националистическим угаром и мечтами о завоеваниях.