Мстислав, сын Мономаха - Олег Игоревич Яковлев

свиток? Митрополит прислал? И не надоест тебе.

Анна острым ногтем тихонько пощекотала Владимира по щеке. Её маленькая узкая рука ухватила князя за бороду.

– Сбрей. Гляди, лохмы торчат в стороны. Не следишь за собою.

– Отстань, – досадливо отмахнулся Владимир. – Не видишь, грамота важная.

Княгиня, тяжело вздохнув, кликнула служанок. Две смуглолицые холопки сняли с неё шапку, парчовый плат, кожух, высокие сапожки. Анна осталась в цветастом длинном саяне с серебряными пуговицами от ворота до подола.

– Устала я. – Она жестом удалила холопок и прилегла на высокую постель, раскинув в стороны унизанные перстнями и браслетами руки.

– Почитай мне, – попросила она.

– Всё едино слушать не будешь, – усмехнулся Владимир.

– Буду. Прочти. – Анна капризно скривила розовую губку.

– Тогда слушай. Митрополит Никифор пишет. «О посте и воздержании чувств».

Анна тихонько хихикнула.

– Ничего в том смешного нет! – недовольно прикрикнул на неё Владимир.

Князю вспомнилось вдруг, как недавно прокрался к нему в покои один холоп – евнух, грек из Корсуни, прислуживающий в бабинце, – и, упав на колени, жарким шёпотом возвестил:

– Светлый князь! Когда в походе ты был, княгиня твоя с тиуном Прохором встречалась тайно в саду. Любовались там.

Владимир тогда разгневался и накричал на евнуха:

– А тебя подглядывать за княгинею поставили али как?! Что ж в том дивного, коли княгиня молода, хощется ей вкусить радости, а я далече? Вот что. Ты ступай-ка отсюдова да язык попридержи за зубами. Не смей боле болтать о таком!

Евнуха он выгнал, но и тиуна не пощадил, бросил его гнить в поруб. После читал в глазах Анны тайную досаду, боль, видел красные от слёз её веки, и порой ему даже было жаль её.

Однажды сказал ей:

– Ты – княгиня, ты выше должна быть суеты земной. Неси же крест свой с гордостью и величием.

Теперь, слава Христу, стало всё по-иному. С удовлетворением замечал великий князь, как появилась у молодой жены в речах и жестах надменность, становилась она более замкнутой, недосягаемой для других, гордой и важной. Он был уверен: отныне не позволит она никому к себе приблизиться, и это радовало сердце стареющего князя. Правда, молодая горячая кровь бурлила в жилах Анны, любила она лихие скачки, задорные песни, танцы, охоты, слишком была страстна и непосредственна. Но, может, степенность придёт к ней позже, с годами…

– Никифор – вельми учёный муж. И грех смеяться над мудростью, – тоном наставника говорил Владимир жене. – И пишет он не токмо о посте и воздержании, но о самом источнике, из коего проистекает добро и зло, о природе нашего бытия. Вот послушай:

«Двойственно наше бытие, разумное и неразумное, духовное и телесное. Разумное и духовное есть нечто божественное и чудное и подобно бесплотному естеству, а неразумное страстно и сластолюбиво. От того в нас постоянная брань: плоть противится духу и дух плоти. И поистине, нужен нам пост: он укрощает телесные страсти, обуздывает противные стремления и покоряет плоть духу». О душе далее. Толкует святой отец душу яко дуновенье Божье, создание по образу Его. И делит душу на три части: разум, чувство и волю.

«Разум, – пишет, – выше других: им-то мы отличаемся от животных; им познаём небо и прочие творения; им, при правильном его употреблении, выходим к разумению самого Бога».

Присмиревшая Анна, склонив голову на подушку, молча слушала. Левой рукой она поглаживала большого серого кота, растянувшегося на постели и мурлыкающего от удовольствия.

Странно, она не понимала и не могла понять многого из того, о чём читал Владимир, но подсознательно чувствовала, что это великая мудрость. И ещё она знала, что сидит сейчас перед ней великий человек, его величие подавляло, сковывало её волю и в то же время подымало в её душе гордость за него. И гордость эта была сладка для неё, половчанки, выросшей в дикой степи, среди грубых коневодов-кочевников. Какими униженными и мелкими выглядели её родичи, когда приезжали недавно в Киев! Насколько же она, великая княгиня, выше их! И это Владимир сделал её такой! С благодарностью и даже благоговением смотрела Анна на обрамлённое белой бородой, усеянное морщинами лицо Мономаха. А он тем временем продолжал читать вслух, но читал не столько для неё, сколько для самого себя, стараясь как можно глубже вникнуть в смысл послания.

– «Ты узнал теперь, князь человеколюбивый и кроткий, три силы души, узнай же и слуг её, воевод и напоминателей, которыми она обслуживается, будучи бесплотна, и получает напоминания. Душа находится в голове, имея ум, как светлое око, в себе и наполняя своею силою всё тело. Как ты, князь, сидя здесь, в своей земле на своём престоле, действуешь через воевод и слуг по всей своей земле, а сам ты господин и князь, так и душа действует по всему телу, через пять слуг своих, то есть через пять чувств: зрение, слух, обоняние, вкус и осязание…

Зрение чувственное верно; что видим мы при здравом уме, то видим верно; но слух иногда передаёт истину, а иногда ложь. Потому, что сами видим, тому можно верить; а что слышим от других, то надобно принимать с великим испытанием и судом и тогда давать ответ…

О втором же чувстве, то есть о слухе, не знаю, княже, что сказать тебе. А кажется мне, что так как сам ты не можешь видеть своими глазами, то служащие тебе орудием и приносящие тебе напоминание иногда представляют тебе донесения ко вреду души твоей и через отверзистый слух твой входит в тебя стрела».

– Как верно! – воскликнула вдруг оживившаяся Анна. – Много слуг у тебя худых и недостойных! Много людей безвинных в порубах гниёт!

Владимир усмехнулся:

– Ты вспомнила о Прохоре? Что мне делать с ним? Выпустить?

– Отпусти. И отправь его куда-нибудь. Подальше от Киева.

– Хорошо. Пусть будет так.

Князь хотел продолжить чтение, но гибкие руки жены обхватили его шею, а сладкие трепещущие уста потянулись к его устам. Она со смехом повалила его на постель, страстная, исполненная молодого женского желания, и он, уже почти старик, поддался этому неуёмному желанию, в который раз ощутив себя рядом с нею молодым, сильным, красивым.

После в дверь покоя настойчиво постучали.

– Княже, сын твой Мстислав на дворе! – выпалил возбуждённый челядинец.

– Ну, слава Христу! – обрадовался Владимир. – Наконец-то!

Словно тяжёлая гора сваливалась с его старых плеч.

Глава 89

Негромкий спокойный голос князя Владимира нарушил не в меру затянувшуюся тишину.

– Вот, сыне, позвал тебя, – молвил он, испытующе глядя на Мстислава, который расположился сбоку на скамье. – Ведаешь, что к чему, учить не стану. О деле сразу