Русская эмиграция в борьбе с большевизмом - Сергей Владимирович Волков

Обедая в этот день у своего знакомого полковника М-ва на Четнической улице Сеньяка, я застал очень нервно и возбужденно настроенных молодых людей. Они собирались куда-то в далекий путь. Все приготовления к путешествию обставлялись с какою-то таинственностью. Единственно, что мне удалось узнать, это то, что их завербовали немцы для пропаганды среди пленных и жителей через Симинского. Разговорившись с одним молодым, человеком, я заметил, что Симинский не внушает мне доверия и что об его особе можно прочесть в воспоминаниях Врангеля.

Этот молодой человек на меня накинулся, упрекая всех стариков в том, что они всю эмиграцию занимались «пимом», т. е. панихидами, интригами и молебнами, а когда молодые силы, отряхнув эмигрантскую плесень, хотят приступить к национальной работе, то, вместо поддержки со стороны старого элемента, слышится только критика, проникнутая полным пессимизмом.

Дальнейшая судьба посланных Симинским молодых людей была поистине трагична. Немцы порешили сделать из них только шпионов. Молодежь от этой работы категорически отказалась. В результате явились расстрелы, аресты и другие репрессии за невыполнение германских требований. Акция провокатора Симинского провалилась окончательно. Оставшиеся в живых русские молодые люди, за исключением тех, кто еще томился в немецких тюрьмах, были отправлены в Белград, и там под страхом военно-полевого суда запретили что-либо рассказывать им про свою «командировку». К сожалению, этот провокатор Симинский после оккупации немцами Югославии вернулся в Белград.

В дни его работы в Белграде он нашел убежище на вилле одного почтенного русского генерала в Топчидере, имевшего к нему доверие. Симинский и после провала акции с вербовкой молодежи под прикрытием гестапо продолжал свободно проживать в Белграде. В дальнейшем он продолжал служить в разведке одного из государств и в заключение был арестован французской контрразведкой после Второй мировой войны в районе Боденского озера, где и ликвидирован.

Владикавказец{114}

Пути-дороги{115}

Карпуша Захаров при рождении получил имя святого, которого праздновали в тот день, в который он родился. Таков был порядок у староверов, и такова была традиция в семье его матери. Она всемерно старалась воспитать своего единственного сына в православной вере.

Первые три года своей жизни, как ему потом рассказывали, он все время лежал без движения в своей детской кроватке, не живя и не умирая, чем приводил в сокрушение свою мать и отца. Но его тетушки и дядюшки были более равнодушны и откровенны, говоря: «Не жилец он на белом свете, хотя бы его Господь Бог бы прибрал; не мучился бы сам, да и других бы не мучил». Доктора, не находя никакой видимой причины его болезни, отказались его лечить.

К концу третьего года его безнадежного состояния вдруг, без всякой видимой причины, неожиданно для всех его близких, Карпуша стал заметно поправляться. Любовь матери к своему ребенку и горячая молитва сделали то, что не под силу было докторам и лекарствам. Ребенок стал оживать и развиваться самостоятельно, хотя все же на всю свою жизнь он остался не вполне физически крепким, сохранив за собой кличку «задохлика».

Тихо, в семейной обстановке, протекала первая пора его детства. Первое сознание своего бытия у него относится к концу третьего года его лежания в кроватке, тихо, одиноко, в его детской комнате, что запечатлелось в его свежей памяти на всю его жизнь.

Его прадед был полковником небольшого Волжского Казачьего Войска, имевшего в те давние времена своим центром село Дубовку, расположенное на правом, нагорном берегу Волги, севернее города Царицына, нынешнего Волгограда.

Во времена царствования Екатерины Второй, когда Потемкин переселял запорожцев с Днепра на Кубань, то и волжскому войску тоже было предложено переселиться на юг, на новую границу государства Российского, на реку Терек, подтверждая этим указом старую казачью поговорку, что граница государства Российского находится на конце острия казачьей пики. В то время здесь, на Тереке, была вечная война русских с вольнолюбивыми горцами – чеченцами, кабардинцами и черкесами.

В одном из боев с кабардинцами дед Карпуши, будучи молодым офицером, был тяжело ранен. Русские войска, под сильным натиском противника, не успели его подобрать, оставив его на поле сражения. Его увезли к себе в аулы кабардинцы; там его вылечили известными им травами и дали знать русскому правительству через покоренные, мирные аулы, что у них находится русский офицер Захаров, взятый ими в плен тяжелораненым, в таком-то бою, тогда-то, и что они готовы его обменять на сумму денег, положенную за обер-офицера. Русское правительство выкупило деда Карпуши за указанную сумму. То было время далекого прошлого, когда люди были менее культурны и, как тогда говорили, с дикими нравами, не то что теперь, в наш просвещенный век со всеми его техническими и космическими достижениями, когда ни за какие деньги никого нельзя выкупить и никому нельзя выехать из-за железного занавеса. Впоследствии дед Карпуши дослужился на Кавказе до чина полного генерала. В своей станице, на Тереке, он на свои средства выстроил школу и церковь, где и был похоронен в склепе под пушечный салют прибывшей Терской батареи из города Моздока отдать последний долг его чину.

Ярким эпизодом на всю жизнь Карпуши в его памяти осталось его путешествие со своими родителями по Военно-Грузинской дороге из Владикавказа в Тифлис и дальше, к пограничной реке Араке, отделяющей Россию от Турции, к месту службы его отца.

Ночью, на пути к почтовой станции Казбек, одна из четырех лошадей упала под экипаж и стала биться, желая освободиться. Ямщик и отец Карпуши быстро соскочили с экипажа и старались освободить упавшую лошадь, поставив Карпушу сбоку шоссе у телеграфного столба с монотонно гудящей проволокой над его головой. Рассказы взрослых о том, что в горах живут разбойники, которые по ночам нападают на проезжающих, однообразно-унылый звук гудящей телеграфной проволоки, ночь – все это навеяло на него печально-тревожное настроение.

Вдруг вдали, в ночной тишине, стал слышен ясно лошадиный топот. Кар пуша насторожился, считая, что это едут разбойники. Его детское сердечко стало учащенно биться, а проволока все продолжала свою унылую песню. Лошадиный топот становился все слышнее и слышнее, а его сердце стучало все сильнее и сильнее. Постепенно из тумана стали вырисовываться всадники в бурках, которые, увидев экипаж, быстро соскочили со своих лошадей, и ведя их в поводу, направились к месту, где стоял Карпуша.

Онемев от страха, он не мог ни кричать, ни бежать. Прибывшие люди привязали своих лошадей за все тот же телеграфный столб и сами быстро направились к экипажу. Они помогли откатить его назад и освободить из-под него упавшую лошадь. Лошадь сильно