Пьяная Россия. Том первый - Элеонора Кременская

Проходит время. Опять сговариваются и идут толпой на Октябрьский мост через Волгу. Здесь, большое движение машин и тут, пробка. Автомобилисты видят многочисленную толпу, которая, в изобилии, заполонила тротуар, вцепилась в перила и весьма серьезно вглядывается в воду. Что случилось? Кто-то утонул? Банда потихоньку рассасывается, а на мосту еще долго царит смятение, и многие всматриваются в неспокойные волны Волги, пока не появляются милиционеры и прочие власть имущие…

Бывает еще так. Разделяются по районам. Залезают, человек, так, в пятьдесят в общественный транспорт и каждый плачется кондуктору об отсутствии денег. За проезд никто из них не платит. Взбешенная кондукторша выгоняет их прочь, и они также, все с тем же лезут в следующий транспорт. История повторяется, и так вся банда человек из пятисот разделившись на небольшие отряды, безнаказанно колесит по всему городу. В Ярославле сплошное удивление, свидетели диверсии молодежи передают из уст в уста о «бедных» студентах и теряются в догадках, почему так? Может, стипендию не выдали?..

Опять сговариваются. Выбирают самый популярный магазин в центре города и выстраиваются к нему в длиннющую очередь к дверям магазина. Ошарашенным посетителям говорят, что так надо, что все они стоят за дефицитными товарами, им верят простачки, и пристраиваются пятьсот какими-то в хвост «очереди». Магазин стоит пустой, никто не входит, продавцы недоумевают, наконец, все разъясняется и на хулиганов орет дирекция, а банда, посмеиваясь, рассыпается. Где, кто организовал очередь? Неизвестно!..

1991 год

Акция

Канун Нового года. Несколько самоуверенных молодых людей в костюмах безбородых дедов морозов сопровождаемые улыбающимися снегурочками в сверкающих голубеньких нарядах, высыпали из широкого импортного автобуса на Депутатскую улицу Ярославля. В руках у них были обширные мешки с подарками. Конечно, как и следовало ожидать, на каждом подарке был приклеен логотип нового, только что построенного гипермаркета, рекламная кампания, таким образом, была в действии.

Молодежь собиралась превратиться в волшебников и дарить волшебство ярославцам, но не просто так, а за ответы. Вопрос же звучал примерно так:

«О чем вы мечтаете в Новом году? Исполнения, какого желания вы жаждете?»

Первым в руки ряженых попался хмурый, не допивший сколько-то грамм спиртного, мужик. Он переспросил дважды, но так и не понял вопроса, надолго впав в ступор, рассматривал исподлобья улыбающихся морозов и наконец, выдал свое, заветное:

– Мне бы выпить…

Тут же и получил из мешка бутылку водки с наклеенным прямо на этикетку логотипом нового гипермаркета.

– С Новым годом! – прокричала воодушевленная правильным ответом мужика, молодежь.

Мужик ошалело потряс головой, опасливо покосился вокруг и, прижимая драгоценную бутылку к груди, бегом ринулся прочь. Как видно, он не привык к даровым угощениям.

Следующей в руки к ряженым попалась ветхая старушонка.

На вопрос молодежи, она, приставив руку к уху, ответила вопросом на вопрос:

– Куда я иду? – и сказала, странно поеживаясь и гримасничая, – А иду я на рынок молочка купить, маслица. Пенсии только и хватает, что на каши, а остальное сжирают лекарства.

И она распахнула ветхую сумку, достала потрепанный рецепт:

– Вот, лекарство-то стоит целую тысячу! – и как глухим закричала морозам да снегуркам, высоким пронзительным голосом. – Лекарство, а стоит тысячу!

Ряженые, малость, растерялись. Улыбки их стерлись, в глазах поселилась тоска. Куда и веселье подевалось.

Они шарахнулись от раздраженной бабульки, кто куда, но она упорно последовала за ними и, потрясая рецептом, закричала все то же, уже привычное, о невероятных ценах на жизненно необходимые медикаменты, о нищенской жизни русских пенсионеров.

Разошедшуюся старушку остановить было трудно. Морозы попытались было задобрить ее бутылкой шампанского, но бабулька только гневно ее отпихнула, мотивируя свой отказ тем, что она не пьянь подзаборная и кто вообще будет открывать эту бутылку, если все ее родные, замученные ненормальной политикой «пути-путов», валяются в могилах, на кладбище?

И следуя за ряжеными, попытавшимися укрыться от нее в боковой улочке, раздраженно перечислила всех своих умерших родственников, от чего кто умер, всех братьев и сестер, всех детей и племянников.

Наконец, кому-то из ряженых, пришла спасительная идея купить в близко стоящей церкви иконку и таким образом, откупиться от старухи, ассоциирующейся у молодежи, прямо-таки, с образом неумолимой смерти.

Иконка старуху умилостивила, вдогонку ряженые сунули ей еще и сладкий подарок в серебристом пакетике, перевязанном сверкающей ленточкой. Осчастливленная, таким образом, бабулька уронила слезинку умиления и, кивая, даже улыбаясь, мгновенно подобрела, сменив настроение почти мгновенно с отрицательного на положительное…

Дальше пошло, как по маслу. Люди радовались, отвечая на заданный вопрос с юмором и получая в подарок мягкую игрушку или шоколадку, искренно хохотали.

И тут вернулся мужик. Бутылку водки он уже выпил и пришел за новой, дыша таким перегаром, что, даже не отвечая на вопрос, да и смог ли бы он ответить, тут же получил еще одну бутылку водки и шампанское вдогонку, чтобы уж не возвращался больше обратно.

И все продолжалось своим чередом.

Дети читали стишки и даже танцевали. Взрослые высказывали общие идеи о будущем, не раскрывая, впрочем, своих потаенных желаний и раздав за час акции подарки, ряженые полезли в автобус.

Скоро перевозбужденная нежданными дарами улица превратилась в самую обыкновенную улицу. Но тут кто-то из ряженых вскрикнул, указывая в окно.

К месту события возвращалась, гневно сдвинув брови, давешняя старуха, в костистой руке, она крепко сжимала кулек сладостей, иконки, впрочем, не было видно. Старуха разговаривала вслух, что, впрочем, не удивляло окружающих, заговаривающихся весьма много, было теперь на улицах города. И редко, когда можно было пройтись, не встретив человека разговаривающего с самим собой, для этого надо бы было убежать в пустыню, но и там, наверняка, верхом на верблюде проедет такой говорун, забитый политикой сумасшедших правителей и потерявшийся в безумии карусели выживания…

Старухины вопли были слышны всем ряженым, они проникали даже сквозь закрытые окна. Неясные слова о том, что мало дали, другим, вон, больше подарков дают, а она – ветеран войны, донеслись до ушей, замершей в испуге, молодежи.

Впрочем, водитель автобуса хмыкнул понимающе и нажал на педаль газа.

И тут, ряженые не веря глазам своим, снова уставились в окна. Сразу вслед за старухой пробирался к месту раздачи подарков, выписывая замысловатые зигзаги, мужик. Энергично размахивая пустой бутылкой водки и не менее пустой бутылкой шампанского, он, вероятно, шел за новой порцией бесплатного спиртного напитка.

В канун Рождества ряженые морозы и снегурочки проводили свою акцию уже подальше от Депутатской улицы, возле цирка, где их окружила, жаждущая подарков, в основном, безопасная, во всех отношениях детвора.

Недоверка

Так его прозвали. Так он и говорил, с сомнением покачивая головой:

– Недоверяю!

И это можно было бы понимать так, что он и верит, и не верит рассказчику, одновременно.

В свои пятьдесят лет он имел озлобленный, желчный ум и ожесточенное сердце. Никому не верил, на влюбленные парочки смотрел с презрением, модно одетого человека резко осуждал, а женщин в коротких юбках всех сплошь считал проститутками.

Он жил рядом с кладбищем и темная энергетика этого места так и притягивала его недоверчивый разум. Он был жаден до похорон и, если случалось ему увидеть печальную процессию, непременно подходил, чтобы взглянуть в лица скорбящих, а то и на самого покойника. Он не верил в загробный мир и часто утверждал:

– Когда я умру, меня закопают и все на этом закончится!

В молодости он поспорил со своими друзьями, что ничего страшного ночью на кладбище не происходит и все рассказы о привидениях – вздор. Он честно выиграл свой килограмм конфет, всю ночь просидел на скамейке возле какой-то могилы, и ничего не видел, кроме темноты, и ничего не слышал, кроме определенных звуков города. Друзья пришли за ним на рассвете и застали его в прежнем убеждении о смерти, как об окончании всего существования человека.

Вообще, он имел две слабости: всегда с утра натощак пил крепкий черный чай из пышущего жаром электрического самовара, непременно закусывая шоколадными конфетами, и по вечерам любил с часок поваляться на мягком диванчике, бездумно глядя в голубой экран лопочущего о чем-то пустом, телевизора. Кроме этих двух слабостей имел еще одну, он терпеть не мог сегодняшнюю Россию и сегодняшних русских вообще. Демократам, возглавлявшим страну, он не доверял и все ждал ошибок, а когда дожидался, они действительно много ошибались, издевательски хохотал. Он не верил, что правительство заботится о народе, а верил только в воров-чиновников и правителей – предателей страны. Русских считал дегенератами и обзывал всех вокруг быдлом, не забывая, впрочем, и себя самого… Он насмешничал над покорными русскими пенсионерами и тыкал пальцем в сторону интуристов, пенсионеров среди них было подавляющее количество. Он вопрошал тогда престарелых русских, что же они-то не ездят в ту же Германию, которая побежденная советскими людьми, а значит русскими, весьма быстро оправилась после войны, что мы и видим в лице ухоженных немцев? Разве можно сравнить нашу какую-нибудь бабушку, согбенную непосильными заботами, почернелую от горя, одетую в силу нищенской пенсии, как попало и ту же бабушку, только немецкую, красивую, подтянутую, с прической на голове, довольную своей одеждой, пенсией и жизнью?..