Пьяная Россия. Том первый - Элеонора Кременская

Он любил похвалить студентов и всегда хвалил искренне и честно, зная, что похвальба придает бодрости и вселяет оптимизм даже в неудачливого двоечника. Наденька училась отлично, но и ее он старался похвалить, и бывало, забываясь, говорил ей с любовью, глядя в глаза:

– Наденька!

Тогда как остальных студентов всегда называл по фамилии и по имени, но никогда уменьшительно ласкательно. Их поздний брак в обществе встречен был по-разному. Но в целом оба ощутили жгучую зависть со стороны знакомых и родных, потому как такая любовь, как говорится, истинная, крайне редка в человеческом обществе и попросту для многих невозможна. Мотивируют это кандидаты на такой брак не столько разницей в возрасте, сколько страшатся осуждения того же общества, а что, мол, люди скажут! Беда, если такая любовь придется на карьериста, он подергается, подергается, да и оставит всякую мысль о возможности женитьбы на своей ученице и будет только спустя много времени наблюдать с усмешкой, как она подурнела да похудела, а то, что сам невозвратимо изменился, постарел, опух да поседел, не заметит.

И уверенный в своей успешной жизни, в сделанной карьере будет говорить ей, своей бывшей любви, что, мол, хорошо пожил, много чего повидал, а главного-то не увидел, вскрикнет, вдруг, кто-то в его душе. И карьерист, на мгновение всего лишь на мгновение, запнувшись, прислушается с удивлением к этому голосу, кого, спросит он, я не увидел или чего такое пропустил? И голос крикнет, как глухому, громко и отчетливо:

«Ты пропустил самое главное в этой жизни. Все, ради чего и стоит жить на этой Земле! Ты пропустил ее!»

И удивленный карьерист, выпучив глаза, взглянет на притихшую непонятным внутренним диалогом, бывшую свою возлюбленную, углядит что-то и, смешавшись, смятенно расстанется с нею, чтобы после, дома, напиться до бесчувствия, чтобы уж не думать о ней и не мучиться драгоценною пропажей.

Слава ангелам, дедушка Петя не принадлежал к карьеристам. Преподавал он спокойно, также спокойно, без фанатизма лечил животных в ветеринарной поликлинике, где работал по совместительству. И, встречая свои семьдесят, а потом восемьдесят, девяносто лет он только думал, что не может умереть и оставить Наденьку одну в этом мире. Правда, у него были сыновья и даже маленькие внуки, но уйди он на тот свет и она осталась бы одна, дети жили отдельной жизнью.

И уже охватывала его досада при мысли о смерти. Ну, зачем ему умирать? Он не нуждался в отдыхе, который в обыкновении предлагает усталым землянам ангел смерти. Он хотел жить и жить, может до ста, а то и до ста двадцати лет и уйти, крепко обнявшись с Наденькой, просто, как уснуть. И снилась ему яблонька, вся в белом цвету. Чего уж говорить о том, что и яблоньке он дал имя: «Наденька», с мечтою о долгих годах этого деревца он и просыпался, встречая с улыбкой новый день, радуясь жизни своей и своей половинки, бесконечно дорожа каждым мгновением, каждым вздохом…

Скороход

Полная Луна заглянула в окно. Серебристый свет широко разлился по комнате, задержался на аквариуме, проник в самую толщу воды, разбудив заснувших было аквариумных рыбок. И те, сонно, еле-еле виляя хвостиками, подплыли все, как есть к стеклу, уставились на удивительный светильник.

Луна разбудила Скорохода… Скороход был тонок, худ, с глазами, полными скрытого напряжения. Руками он вечно выписывал чрезвычайно опасные для окружающих маховые движения. Дома, в связи с этим беспрестанно бил посуду и потому частенько покупал пластиковую, которая, правда, тоже летела на пол, но не разбивалась, а только мялась, да трескалась.

Он необычайно быстро бегал за пойлом и в обществе пьяниц его прозвали Скороходом.

Скороход также был незаменим и в других делах. Например, мог весьма ловко заштопать дырку на одежде, а носки вообще подшивал преудивительно. Брал лампочку, которая все время хранилась у него в тумбочке, натягивал на лампочку носок и искусно зашивал прореху.

Он часто болтал, и говорил иногда сам, не понимая, о чем говорит. Бывало, у собеседников он спрашивал, а с чего, собственно, он сам начал разговор и чего он хотел сказать?

Он был человек очень добрый и покладистый, всем желал угодить, и на улице часто здоровался с незнакомыми людьми, повергая тех в смятение и в навязчивое желание вспомнить, а кто это такой с ними поздоровался сейчас, знакомый? И какой знакомый, и где с ним познакомились? И останавливались, озадаченно глядя ему вслед.

У Скорохода, как и всякого пьяницы была своя трагическая история жизни. В один вечер его жена надела плащ и ушла из дома, позже ее тело выловили из реки с запиской, тщательно завернутой в полиэтиленовый пакетик. В записке она написала, что больше не может жить, так как ее замучила нищета и муж-пьяница.

Скороходу она оставила троих детей. Старшему Кольке только исполнилось пятнадцать. Среднему сыну Артему минуло двенадцать. Младшей дочке Катюшке едва стукнуло десять лет.

Скороход бросился вначале к теще, но та категорически отказала в помощи. Она, как и многие русские, обладала черствой душой и не помогала даже, когда дети были маленькими, предпочитая, как она говорила, пожить для себя.

Собственная мать у Скорохода давно умерла от старости, она родила его поздно, едва ли не в сорок лет. К остальным родственникам можно было даже не обращаться, все они жили своей жизнью и до Скорохода с его детьми, им не было никакого дела. Вот, если бы он был богат и имел много всего-всего, ну тогда от родственничков, точно, отбоя бы не было…

Оставшись один, Скороход взвыл. Он был работягой, но за пьянство отовсюду получал пинки и снова, и снова садился на шею жены, пока она была жива… А она работала повсюду, и дворы мела, и полы в офисах мыла, и сторожила где-то, и, и…

Скороход заметался, дети просили есть, в школу надо было поставлять деньги за обеды, за бесконечные ремонты, за походы в театры, на выставки. Кате надо было покупать одежду, обувку. Мальчишки не такие требовательные и даже едва ли, не сами поняли состояние отца.

Колька первым предложил помощь. Весь в отца, такой же тощий, жилистый и проворный он предложил выживать. Вместе они ходили в дальние походы за картошкой, оставшейся после трактора на совхозном поле. Вместе собирали грибы, а Катя ловко мариновала и солила «лешье мясо» на зиму. Один Артем не принимал участия в общих делах семьи, он всегда и везде думал о деньгах. В свободное от школы время торговал газетами, распространял на улице рекламу разных фирм и потом стал врубаться в компьютерные дела опять с той же целью, заработать. В результате к четырнадцати годам он стал приносить в семью приличные деньги, о происхождении которых Скороход никак и ничего не мог добиться. Он не понимал, что ему объяснял Артем. К пятнадцати годам Артем бросил школу и когда Скороход спросил, сунул ему под нос диплом, сказав, что этого будет достаточно для того, чтобы начать работать. После недолгого размышления Скороход понял, что средний сын у него гений.

Скороход почти не пил, а только скоро бегал туда-сюда. Он работал и слесарем, и автослесарем. А Артем ходил в черном костюме, в галстуке, с кожаным портфелем, гениального мальчика взяли работать в большую фирму программистом.

Кольку Артем «отмазал» от армии, подделал документы так, что все комиссии на Кольку рукой махнули. Ну и хорошо, пускай не служит, незачем служить Отечеству, которого нет…

Катя ходила за отцом, она очень боялась, что Скороход опять запьет. И потому часто сверкая глазенками активно прогоняла отца от знакомых ему алкашей, которые по привычке тянули Скорохода к пивному ларьку.

Возле ларька бродили пьянущие мужики, изредка они сходились в большие кружки и разговаривали хриплыми голосами. Некоторые уже не могли стоять или бродить, а падали, разбивая головы и носы об асфальт, и под их неподвижными телами расплывались лужи крови, будто их убили. Мужики эти стонали страшным стоном. Изредка подъезжала милицейская «буханка» и два дюжих мента брали упившихся за руки и за ноги, и бесцеремонно забрасывали в «буханку», а после увозили в вытрезвитель.

Все это в одно мгновение пронеслось в голове у Скорохода, когда он проснулся от пристального взгляда Луны.

Он прошел к детям. Мальчики спали в одной комнате. Колька разметался, одеяло валялось на полу, натруженные за день, перебинтованные руки положил неудобно, вверх ладонями. Скороход покачал головой, пожалел парня, ни детства не видел, ни юности нет, ни жизни никакой не будет, кроме нищенской зарплаты да битвы за выживание, ничего он не увидит и разве только найдет «радость» на дне бутылки. В последнее время Колька устроился в автомастерскую и ладони стирал в кровь, это потом уже его ладони привыкнут и обрастут шероховатыми мозолями…

Скороход повернулся к Артему. Тонкие черты, поджатые губы, упрямый подбородок, хоть бы не дошел до тюрьмы своими компьютерными делами. Артем лежал на спине, прямо, уверенно, подвернув под себя одеяло, не оставив ни единой щелочки. Скороход долго стоял над ним, пытаясь угадать, что его ждет, но так ничего и не угадал.