Сафьяновая шкатулка - Сурен Даниелович Каспаров

и непринужденным в общении с людьми, я стал бояться их.

И тем забавнее было мне узнать, что она видит меня совсем другим: рослым, хорошо одетым, в меру самоуверенным, в меру ироничным… Мужчина хоть куда. И при всем этом она отлично знала, что при том образе жизни, который веду я, я не могу быть таким, каким она меня видит. Но еще забавнее было то, что она ненавидела меня выдуманного и стремилась разрушить выдумку — она ей порядком надоела своей нереальностью. Я мог довольствоваться этой нереальностью, она была моей сутью. Ей же хотелось жизни во всей ее конкретности. Словом, это была любовь без романа и развязка ее началась с того самого момента, когда было произнесено это слово — конкретность. Мы оба боялись этого слова. Один больше, другая меньше. Но боялись оба…

Держась за руки, они бежали по асфальту, и Анна весело хохотала, спотыкаясь на каждом шагу — Антон подозревал, что она это делала нарочно, — и сквозь смех, пытаясь придать своему голосу плаксивость, жаловалась:

— Ну, я уже устала! Ну, Антон же! У меня уже в боку колет! Ой, вот опять!.. Антон, я сейчас умру!

— Не умрешь! — кричал Антон, не выпуская ее руки.

— Ну, мы сядем на другой автобус! Будет же другой! Ой, вот опять! В боку! Ну, выпусти мою руку, она так болит! — Но когда Антон выпускал ее руку, то оказывалось, что это она держит его руку.

— Поднажми, Аня! Совсем мало осталось, мы должны успеть, чтобы еще немного прогуляться. И к тому же ты, наверное, голодная.

— Я умираю с голоду! — хохотала Аня. — Ты тоже умираешь с голоду!

— Верно! Ты умница, Аня!

Они успели на автобус как раз настолько, чтобы повиснуть на подножке: машина была битком набита загорелыми, огнедышащими телами пляжных страстотерпцев. Антон обеими руками ухватился за края дверного проема и подстраховывал Аню, которая преспокойно прислонилась к его груди и время от времени наказывала:

— Смотри не упади!

— Да перестань ты говорить под руку! — рычал на нее Антон.

— Вот будет здорово, если полетим! — прыскала Аня.

— Да имей ты совесть!

— Тр-р-ах! — смеялась Аня.

Так, зайцами, они доехали до Набережного бульвара. Сошли, посмотрели на часы. Половина десятого — самое ребячье время.

— Там, на искусственном островке, неплохая шашлычная, — вспомнил Антон. — Махнем?

— Махнем! — сказала Аня. — Только там сдирают жутко! А ты сегодня весь день пускал мне пыль в глаза: на станцию — на такси, на пляж — на такси…

Антон подозрительно посмотрел на нее:

— Ты это заметила?..

— Конечно! Ты очень даже старался… Я вся таяла от восторга!

— Да ладно тебе… Ну так вот, того, что у меня есть, явно не хватит, — он помахал в воздухе последней трешкой. — Честно говоря, я рассчитывал на пирожки и надеялся, что ты откажешься от шашлыка.

— Ловко! — восхитилась Аня.

— Сколько у тебя?

— Чуть побольше, — рассмеялась Аня и просунула руку куда-то за пазуху, доставая свои наличные.

— И где вы там прячете только… — ворчал Антон, скромно, одним глазом кося на вырез ее платья. — В лифчике, что ли?

— Да перестань же! Как не стыдно!

В шашлычной они сидели недолго — было не до шашлыка, следовало полнее использовать каждую минуту отпущенного им времени. Наспех перекусили, запив бутылкой белого вина, и вышли: стали прикидывать, куда бы еще пойти, но с таким расчетом, чтобы Аня успела на свой автобус. Покататься на катере — мы не коклюшные дети; сидеть за веслами — еще куда ни шло, но лодочная станция уже закрыта. «Чертово колесо», «петля Нестерова»? Куда ни ткнешься — везде развлечения для малолетних! Вот разве что в кино сходить, там показывают чаплинские короткометражки. Последний сеанс начнется хотя и скоро, но шансы на то, что Аня потом успеет на свой автобус…

— Рискнем?

— Рискнем!

Они взяли билеты и снова посмотрели на часы, до начала картины оставалось минут двадцать. Черт, время так и летит! Они пошли по безлюдной аллее — этому загадочному царству влюбленных. Здесь было темно. Или парковое начальство по собственной инициативе проявляло заботу об удобствах влюбленных? Маловероятно. Во все времена влюбленные сами заботились о себе. Антон посмотрел вверх, так и есть: на столбах ни одной лампочки, в гнездах торчат их жалкие осколки. В этом благословенном царстве все поставлено на службу добру и целесообразности, даже мальчишечьи рогатки — они сработали без промаха. Очень умное и упорядоченное царство!

Они выбрали свободную скамейку и сели. Антон молча поглядывал на вспыхивающие в темноте то здесь, то там сигнальные огоньки сигарет; безлюдие аллеи было обманчивым.

— Ты опять замолчал? — тихо сказала Аня.

— Я буду курить, это ничего? — тоже тихо спросил Антон.

— Кури, — сказала Аня. — Ты мне тоже дашь сигарету?

— Нет.

— Зачем?

— Ты некурящая, и я не люблю, когда девушки курят.

Это было верно, но разговор у них все-таки не клеился. Антон удивлялся самому себе. Куда делась его — пусть несколько наигранная — развязность, с которой он еще днем обращался с этой девушкой, в глубине души уверенный, что она должна быть несказанно рада уже тому, что она идет рядом с ним. До чего легко ему было тогда, в такси, положить руку на ее колено и до чего трудно сделать это сейчас, сидя в полутьме аллеи! Откуда эта непонятная робость? Он сейчас не решался даже прикоснуться к ее руке и, что самое удивительное, не боялся даже того, что это было до смешного глупо — вот так сидеть с девушкой в темной аллее и не обнять ее.

Это уже было черт знает на что похоже! Интересно, о чем она сейчас думает? Во всяком случае, у нее есть достаточно оснований смеяться над ним. «Хоть бы помогла мне, что ли!»