Широкий Дол - Филиппа Грегори

Голова Селии нервно дернулась; она резко вскинула подбородок, а на щеках у нее вдруг вспыхнул алый румянец.

– Нет, – сказала она, – Джулия отнюдь не в такой степени принадлежит Широкому Долу, как ты. Каковы твои планы, Беатрис, я не знаю, но я пришла в этот дом, чтобы жить здесь с моим мужем, с твоей мамой и с тобой. А вот моя Джулия вечно здесь жить не будет! Она выйдет замуж и уедет отсюда. Возможно, она проведет здесь детство, но все же, полагаю, большую часть времени она будет находиться не здесь, а в школе. Затем, когда она подрастет, у нее появятся друзья, она будет ездить с визитами, и Широкий Дол не будет для нее тем единственным местом на свете, которое она хорошо знает. В ее жизни будет очень много всего, а не только эта земля и этот дом. И все у нее будет иным, чем у тебя, – и детство, и интересы, и жизнь.

У меня даже дыхание перехватило. Я молча смотрела на Селию, и сказать мне было, в общем-то, нечего.

– Хорошо, как тебе будет угодно, – сказала я, и тон мой был столь же холоден, как и у самой Селии. – В конце концов, ты же ее мать.

И я, резко повернувшись, вышла, оставив Селию стоять в одиночестве посреди гостиной. Войдя к себе в кабинет, я плотно закрыла за собой дверь, устало прислонилась к ней спиной и довольно долго стояла так в полной тишине, глядя на заваленный бумагами стол.

Итак, Джулия оказалась полностью во власти Селии. Все делалось так, как хочет Селия. Если моей матери хотелось добавить к диете ребенка хотя бы ложку патоки или меда, то Селия каждый раз этому противилась и требовала, чтобы девочку кормили исключительно грудным молоком. Гарри как-то захотел дать Джулии капельку порто, когда она после обеда сидела у него на коленях, но Селия ему запретила. А уж когда моя мать заявила, что детей следует туго пеленать, Селия восстала против этого с такой вежливой, но неколебимой решимостью, какой никогда раньше не проявляла, выражая несогласие с намерениями своей свекрови, – и, надо сказать, одержала победу.

Моей матери все время казалось, что ножки у Джулии будут кривыми, если их накрепко не припеленывать к дощечкам, но Селия не только сама высказалась против этого, но и призвала на помощь доктора МакЭндрю, который горячо ее поддержал и даже похвалил за стойкость, заверив всех, что девочка благодаря предоставленной ей свободе будет только крепче и здоровее.

С мнением доктора МакЭндрю в доме считались. В наше отсутствие он, можно сказать, стал для моей матери и другом, и конфидентом, и она, как я подозревала, немало порассказала ему и о себе, и о своем замужестве, и о своем слабом здоровье. А также, по-моему, поведала ему и о тех проблемах, с которыми столкнулась, воспитывая меня, и мне совсем не нравился тот блеск, который я иногда замечала в глазах доктора, когда он смотрел на меня. Вообще-то, смотрел он на меня так, словно ему очень нравится то, что он перед собой видит, однако он надеется, что я смогу еще чем-то его удивить. Я просто понять не могла, чего именно он от меня ждет. А тут еще и мама стала как-то чересчур внимательно за нами наблюдать…

Наша с ним первая встреча после того, как мы с Селией вернулись из Франции, прошла весьма неловко. Я наливала чай у мамы в гостиной, а доктор МакЭндрю, как обычно, явился, чтобы осмотреть Джулию, и весьма ловко затеял со мной светский разговор. Он обладал великолепными манерами и мастерски делал вид, что не замечает, как я вспыхнула, стоило ему войти в комнату.

– Вы выглядите так, словно Франция весьма пошла вам на пользу, мисс Лейси, – сказал он, целуя мне руку. Мама остро на нас глянула, а я тут же отняла у него свою руку и села рядом с чайником.

– Вы правы, – спокойно подтвердила я, – Франция действительно пошла мне на пользу, но я очень рада, что вернулась домой.

Я разлила всем чай и недрогнувшей рукой передала ему чашку. Одних только нежных улыбок доктора МакЭндрю было маловато, чтобы заставить мои руки дрожать.

– А я, пока вас не было, сделал одно весьма удачное приобретение, – сказал он, стараясь завязать беседу. – Мне привезли из-за границы новую лошадь, чистокровного арабского скакуна под седло. Не хотите на него взглянуть? Мне было бы интересно узнать ваше мнение.

– Вы купили «араба»? – удивилась я. – Боюсь, тут мы с вами во вкусах не сойдемся. Я предпочитаю английские породы, они лучше подходят для нашего климата и нашей местности. И потом, я ни разу не видела, чтобы у чистокровного «араба» хватило сил на целый день охоты.

Доктор рассмеялся.

– Ну, тут я готов с вами поспорить. Давайте заключим пари: я готов поставить своего Сиферна против любого гунтера из вашей конюшни. Скачки проведем и на относительно ровной дороге, и на пересеченной местности.

– Ах, скачки!.. – пренебрежительно бросила я. – Нет, на такое пари я не согласна. Я прекрасно знаю, как хороши «арабы» в непродолжительных скачках, а вот в трудных и далеких поездках им вечно сил не хватает.

– Я уже поездил на Сиферне по вызовам – целый день мотался туда-сюда, однако он даже к вечеру был готов перейти на галоп, – сказал доктор. – По-моему, мисс Лейси, вам будет очень трудно к нему придраться.

Я рассмеялась.

– Мой папа всегда говорил: пустая трата времени – втолковывать что-то человеку, который продает землю или купил коня, так что я не стану даже пытаться вас разубедить. Позвольте мне взглянуть на него на исходе первой зимы; возможно, тогда мы с вами и придем к какому-то соглашению. Точнее, вы со мной согласитесь после того, как выложите своему поставщику кормов кругленькую сумму и убедитесь, что ваш жеребец слишком породист, чтобы есть что-то еще кроме овса.

Молодой врач улыбнулся; его голубые глаза доброжелательно и прямо смотрели на меня.

– Разумеется, вы правы, и я наверняка потрачу на него целое состояние, – легко согласился он. – Но, по-моему, следует гордиться тем, что ты терпишь такие убытки ради прекрасного животного. И потом, я готов скорей тратить деньги на овес, чем на пополнение своей кухонной кладовой или погреба.

– А вот тут я с вами согласна, – улыбнулась я. – Лошади, наверное, самое важное в любом хозяйстве. – И я стала рассказывать ему о лошадях, которых видела во Франции, – жалких и несчастных городских клячах и сильных великолепных конях знатных людей. Потом он снова заговорил о своем драгоценном Сиферне, и мы принялись обсуждать экстерьер лошадей и методы их разведении, но тут в гостиную вошли Гарри и Селия, а за ними няня с Джулией, и всякой разумной беседе сразу пришел конец. Разговор переключился на девочку, которая в тот день как раз научилась хватать себя за большие пальцы на ногах.

На прощанье доктор МакЭндрю, крепко сжимая в своих уверенных руках врача кончики моих пальцев, сказал мне: