Широкий Дол - Филиппа Грегори

Они тут же заквохтали над ней, как клуши, исходя материнскими чувствами; они осторожно касались ее кружевного платьица и пушистой шерстяной шали; они даже выстроились в очередь, поскольку каждая хотела подержать ее на руках, и все восхищались нежностью ее кожи, голубизной глаз и безупречной белизной одежды.

К тому времени, как я успела переговорить с кузнецом, Джулия как раз добралась до конца очереди, несколько растрепанная, но ничуть не утратившая своего очарования, хотя ее передавали из рук в руки, точно некую священную реликвию.

– Лучше переоденьте девочку, прежде чем ее мама вернется, – посоветовала я няньке и сокрушенно покачала головой, заметив, что кружева, которыми был обшит подол платьица Джулии, стали совершенно серыми, потому что их без конца трогали пальцами, в которые въелась многолетняя грязь.

– Да уж непременно, – сухо ответила нянька. – А вот леди Лейси никогда малышку в деревню не возит! И никогда бы не позволила этим грязным людям ее трогать!

Я остро на нее глянула, но решила пока воздержаться и ничего ей не говорить.

– Ничего плохого ей эти люди не сделали, – спокойно возразила я. – Правда, малышка? А скоро они и вовсе будут считать тебя своей хозяйкой, как сейчас они считают своей хозяйкой меня. Именно эти люди и создают то богатство, которое позволяет нашему Широкому Долу быть таким чудесным и процветающим. Они ходят грязными, чтобы мы могли каждый день принимать ванну и надевать красивую чистую одежду. Ты всегда должна быть готова подарить им улыбку, малышка. Ибо вы – ты и они – неразрывно друг с другом связаны.

Весь дальнейший путь я ехала молча, наслаждаясь теплым встречным ветром и внимательно следя за дорогой, чтобы случайно не наехать колесом на камень и не потревожить уснувшего ребенка. Я так старалась, что не сразу обратила внимание на грохот кареты и топот лошадей немного впереди нас; я даже подпрыгнула, точно преступник, пойманный на месте преступления, увидев невдалеке нашу фамильную карету. Гарри и Селия как раз собирались свернуть в ворота усадьбы; если бы мы выехали из деревни на несколько минут раньше, то и домой успели бы до их приезда. Теперь же Селия, высунувшись в окно, сумела прекрасно разглядеть и мою двуколку на ухабистой деревенской дороге, и няньку с ребенком, которая застыла на сиденье рядом со мной, точно медная статуя.

Глаза Селии встретились с моими, но на лице ее ровным счетом ничего не отразилось, хотя я видела, что она рассержена. Что ж, меня это совершенно не удивило. И тем не менее я чувствовала в животе тот самый неприятный холодок, который испытывала когда-то в детстве, попадая в немилость к своему отцу. Я никогда не думала, что Селия может быть способна на взрыв ярости. Однако она явно была разгневана, и я понимала: с ее точки зрения, достойно всяческого осуждения то, что грудного ребенка без разрешения взяли в поездку по проселочной дороге. И я, столкнувшись с ее ледяным взглядом, почувствовала себя страшно виноватой.

Я не стала спешить и медленно ехала следом за ними по подъездной аллее. Однако, вопреки моим ожиданиям, разъяренная Селия отнюдь не поджидала меня на конюшенном дворе. Так что нянька с Джулией смогли благополучно войти через дверь западного крыла, незаметно проскользнуть в детскую и вовремя переодеться. Я же, бросив поводья конюху, обогнула дом и вошла через парадные двери. Селия ждала меня в холле и тут же предложила вместе с ней пройти в гостиную. Гарри я там что-то не заметила; возможно, он по ее требованию согласился при этом разговоре не присутствовать.

Я повернулась к зеркалу над камином, сняла с себя шляпу и самым непринужденным тоном воскликнула:

– Какой чудесный сегодня денек! Ну что, вы сумели купить в Чичестере все, что нужно? Или придется заказывать эти вещи в Лондоне?

Селия мне не ответила, так что я была вынуждена отвернуться от зеркала и посмотреть на нее, неподвижно застывшую посреди комнаты. Как ни странно, ее хрупкая фигура буквально доминировала над окружающим пространством – возможно, благодаря силе ее гнева.

– Я вынуждена просить тебя никогда больше не брать с собой Джулию ни на какие прогулки без моего личного разрешения, – отчеканила она, словно не слыша моих легкомысленных вопросов.

Я смотрела ей прямо в глаза и молчала.

– Я также должна напомнить тебе: мы с Гарри считаем, что Джулию пока никуда возить не следует – ни в открытой повозке, ни в карете, – тем же тоном прибавила Селия. – Мы, ее родители, уверены, что подобные поездки для нее небезопасны.

– Ох, перестань, Селия! – отмахнулась я. – С ней же ничего не случилось. Я взяла самую спокойную и надежную лошадь на нашей конюшне. Я этого Соррела сама обучала. Я решила просто прокатиться с девочкой до деревни и обратно, потому что спать на террасе она не желала и никак не успокаивалась.

Селия посмотрела на меня. Она смотрела на меня так, словно я была препятствием у нее на дороге, которое непременно нужно преодолеть или попросту объехать.

– Мы с ее отцом считаем недопустимым, чтобы девочка ездила в открытом экипаже; в это понятие включается и твоя двуколка, какая бы лошадь в нее ни была запряжена, – медленно и отчетливо проговорила она, словно что-то втолковывая непонятливому ребенку. – Кроме того, я бы не хотела, чтобы в дальнейшем ее без моего личного разрешения вынимали из колыбели, выносили из дома или выходили с нею за пределы усадьбы.

Я пожала плечами и все тем же непринужденным тоном воскликнула:

– Ох, Селия, давай не будем ссориться из-за ерунды! Ну, извини меня. Я просто не подумала, что у тебя могут возникнуть какие-то возражения. Признаю, я не должна была так поступать. Но мне действительно нужно было съездить в деревню, и я с удовольствием взяла с собой Джулию и показала ей наши владения, ее родной дом, как это делал мой папа, когда мы с Гарри были маленькими.

Но и при этих моих словах во взгляде Селии ничто не дрогнуло, и глаза ее ничуть не потеплели в ответ на мои извинения.

– Положение Джулии весьма сильно отличается от того, какое занимали вы с Гарри, – внятно и неторопливо промолвила Селия. – И я не вижу ни малейших причин для того, чтобы ее воспитывали так же, как вас.

– Но она же дитя Широкого Дола! – изумленно воскликнула я. – Разве не должна она все знать об этой земле? Разве не должна исходить и изъездить ее из конца в конец? Это ее дом, ее родина. Она, как и я, принадлежит Широкому Долу.

Голова Селии нервно дернулась; она резко вскинула подбородок, а на щеках у нее вдруг вспыхнул алый румянец.

– Нет, – сказала она, – Джулия отнюдь не в такой степени принадлежит Широкому Долу, как ты. Каковы твои планы, Беатрис, я не знаю, но я пришла в этот дом, чтобы жить здесь с моим мужем, с твоей мамой и с тобой. А вот моя Джулия вечно здесь жить не будет! Она выйдет замуж и уедет отсюда. Возможно, она проведет здесь детство, но все же, полагаю, большую часть времени она будет находиться не здесь, а в школе. Затем, когда она подрастет, у нее появятся друзья, она будет ездить с визитами, и Широкий Дол не будет для нее тем единственным местом на свете, которое она хорошо знает. В ее жизни будет очень много всего, а не только эта земля и этот дом. И все у нее будет иным, чем у тебя, – и детство, и интересы, и жизнь.