Ахульго - Шапи Казиев

– Только вы-то уйдете, а нам здесь жить.

Была и другая причина, почему казаки, особенно терские, недолюбливали присылаемых из России солдат: эти казаки были староверы, и официальную церковь не особо почитали.

Милютин с Васильчиковым объезжали Чиркату, удивляясь добротным домам и богатым садам, окружавшим аул.

– Не удивительно, что они с нами дерутся, – размышлял Милютин.

– При таком изобилии и вековечной свободе на что им наше владычество?

– Вот и я думаю, поручик, зря мы сюда сунулись, – отвечал Васильчиков.

– Тоже сказать – владычество! – добавил Милютин.

– Наш Кавказ, в который без пушек не сунешься.

– А солдаты? – рассуждал Васильчиков.

– Коли живые вернутся, так помещиков ни в грош не поставят. И другим станут говорить, как горцы сами по себе живут, без всяких помещиков. А это, знаете ли, революцией пахнет.

– Насчет революций я с вами не соглашусь, корнет, – сказал Милютин.

– Но крепостное право, полагаю, не устоит. Слишком уж много тут свидетелей насчет выгод вольной жизни.

Все это понимал и Граббе, а потому торопился разделаться с Шамилем и его вольным Имаматом, пока армия еще не до конца пропиталась его свободолюбивым, мятежным духом. Самодостаточность горцев тоже его удивляла. Помноженная на воинственный дух населения, да еще осененная твердой волей имама, она была опасной силой, с которой следовало покончить раз и навсегда.

Граббе снова окинул взглядом большой и богатый аул, его обширные сады и зеленые террасы пашен. Генерал смотрел на них в последний раз, потому что уже решил уничтожить этот чудесный мираж, смущавший не только солдат, но и генералов.

Граббе чувствовал, что Шамиль где-то совсем рядом. Но Ахульго смотрелось отсюда обыкновенным выступом, отрогом, ничем особым не выделяясь среди других гор. И Граббе горел желанием добраться до Ахульго как можно скорее, чтобы воочию убедиться, что же это за гора такая, про которую было столько толков. Но теперь ему мешала река. Андийское Койсу текло как раз в сторону Ахульго, которое стояло на другой стороне реки и до которого от Чиркаты было всего две-три версты.

Попробовали устроить мост, но сильное течение с глубоким и широким руслом не позволяло навести даже временную переправу. К тому же засевшие на другой стороне ополченцы сильно мешали делу, начиная перестрелку при каждой попытке форсировать реку. Их с большим трудом удалось оттеснить пушками, но пули, хотя и с большего расстояния, продолжали лететь из-за реки.

В воду храбро лезли саперы, держа канат, который надо было перекинуть на другую сторону. Но вместо этого с трудом удалось спасти их самих. Затем в реку входили шеренгами солдаты, пока одного не унесло и не разбило о камни. Всадники бросались в реку на конях, но те пятились и не хотели идти дальше, дрожа всем телом и испуганно фыркая. Наконец, решили пустить вперед верблюда. Тот покорно шагнул в стремнину, дошел почти до середины реки, но вдруг споткнулся и, жалобно крича, поплыл по течению, пока не исчез за поворотом реки. Это весьма опечалило его владельца, но ему посулили возместить убыток, и он покорно замолчал.

Но мост был необходим. Пробовали вбить сваи в каменистое дно, однако и этот опыт не увенчался успехом.

Тогда Граббе отправил вдоль реки, вверх по течению, летучий отряд. По полученным сведениям, где-то там был Сагритлохский мост. Его надлежало найти и перейти на правый берег. Затем большая часть отряда должна была двинуться к Ашильте, а меньшая – вернуться к Чиркате, чтобы отогнать ополченцев и строить мост уже с двух сторон. А до той поры велено было заготавливать необходимые материалы. И первыми жертвами пали ближайшие к реке сакли и сады.

– Деревья рубить! – гнал солдат прапорщик.

– Шевелись!

– Да как же можно? – недоумевали солдаты.

– Фрухты спеют!

– Делай, что велят!

– Не по-божески это, ваше благородие…

– Без тебя знаю, дурак, – злился прапорщик.

– Пшел исполнять!

Музыкантам приказали подбодрить солдат веселой музыкой. Они взяли в руки инструменты и вслед за Развадовским заиграли похоронный марш.

Мост решено было соорудить на горский манер, бревенчатыми настилами, выступавшими друг над другом. Милиционеры знали, как их строить, Милютин сделал чертеж, и первые бревна начали забивать в берег, туда, где остались ямы от основания прежнего моста.

Этот мост был стратегически важен, потому что открывал доступ к Ахульго – цели всей экспедиции. К тому же в отряде кончалось продовольствие и на исходе были военные припасы, а с той стороны, через Шуру, двигались большие обозы со всем необходимым. Рассчитывать на прежние сообщения с Внезапной через перевал и на припасы, оставленные в Удачной, уже не приходилось.

Кроме того, должны были прибыть основные силы горской милиции во главе с шамхалом Тарковским и Ахмед-ханом Мехтулинским. И уже замечены были в вечернем небе сигнальные ракеты, возвещавшие о приближении обоза и отрядов.

Граббе жалел, что сам не пошел через Шуру короткой и относительно безопасной дорогой. Он предпочел путь длинный и тяжкий, стоивший многих жертв, но обещавший устрашить окрестные племена и лишить Шамиля помощи. Однако теперь Граббе сомневался, что достиг этих целей. Его победы уходили вместе с ним, оставляя за собой одни разрушения. И никакой власти. Зато Граббе все более убеждался, что главным проводником его через эту гибельную каменную пустыню был сам Шамиль.

Глава 84

Шамиль поднимался на Ахульго ночью. Имам не чувствовал себя побежденным. Он действовал по заранее обдуманному плану. Потери Граббе были куда значительнее, чем у горцев, и генерал потерял много драгоценного времени. Но потери горцев были ощутимее. Шамилю негде было взять новые отряды мюридов, которые гибли в ожесточенных боях. Семьи многих погибших были на Ахульго, и у Шамиля начинало болеть сердце, когда он думал, как посмотрит в глаза их женам и детям. Да, они пали героями, защищая свободу, но никакая свобода не вернет женам мужей, детям отцов, а родителям сыновей.

Секретарь имама Амирхан, предупрежденный о его прибытии, встретил Шамиля у перекопа на Новом Ахульго. Он уже знал о том, что случилось в Аргвани, Буртунае и других аулах, взятых неприятелем. Были новости и для Шамиля. Как Сурхай и обещал, на Ахульго выросло несколько линий новых укреплений. Сразу за перекопом путь преграждала небольшая, но крепкая башня, связанная с тремя другими, между ними тянулись завалы в два и три яруса и крепкие каменные стены с бойницами. За этой передовой крепостью был другой, еще более глубокий ров, пересекавший всю поверхность мыса Ахульго, а уже за ним располагалось еще несколько завалов, соединенных траншеями и подземными ходами. Почти все сооружения были врыты в землю, а выступавшие над поверхностью части покрыты бревнами и землей.

Напрасно Шамиль надеялся, что Ахульго спит, что горькие вести подождут хотя бы до утра. Как только он миновал оборонительные ряды, со всех сторон, из-под земли, начали появляться огоньки – это шли люди с факелами. Они выстраивались по сторонам тропы, по которой въезжал Шамиль со своими воинами. Старики, женщины, дети – они тревожно всматривались в лица вернувшихся, ожидая увидеть своих близких. Встретив мужа или сына, женщины бросались к их коням и уводили их под уздцы, стараясь скрыть свою радость. Другие с надеждой спрашивали про своих, где они, что с ними? А если узнавали горестные вести, опускали головы, скрывая слезы отчаяния, бросали на землю факелы и медленно уходили в темноту.

Увидев свою семью, Сурхай спешился, обнял сыновей, прижал к себе свою синеглазую дочку, а затем достал из дорожной сумы обычный в такую пору гостинец. Это были короткие веточки с густо привязанными к ним гроздями спелой черешни.

Патимат и Джавгарат тоже вышли встречать Шамиля. Они стояли в свете факела, который держал Джамалуддин. Маленький Саид сидел на руках у матери и, не мигая, смотрел на отца, будто узнав его среди других мужчин. Старшие, заметно повзрослевшие сыновья рвались к отцу, но Патимат их удерживала. Жены имама не могли позволить себе выразить все свои чувства. Но даже в неверном свете факелов было заметно, что их переполняет радость.

Шамиль улыбнулся семье одними глазами, а когда проезжал мимо, сказал:

– Идите домой. Я буду позже.

У имама было много неотложных дел.

В небе горели яркие звезды, в глубине ущелья серебрилась в лунном свете река, и повсюду, далеко в ночи, горели сигнальные костры на вершинах. Горы знали: пришла большая беда.

После молитвы имам и его ближайшие сподвижники остались в мечети на совет.

– У нас есть еще день-два, пока Граббе не исправит мост и не явится к Ахульго, – сказал Шамиль.

– Все, что еще можно, должно быть сделано.

– Они идут со всех сторон, – сообщил последние сведения Амирхан.

– Ахмед-хан Мехтулинский с отрядом милиции двигается через Бетлинскую гору.