Лавр Корнилов - Александр Ушаков

Попов и Сидорин ушли из Новочеркасска буквально за час до вступления в город большевиков, уводя с собой небольшой отряд в полторы тысячи человек при пяти орудиях и 40 пулеметах{533}. От прибывших стали известны подробности последних дней белого Дона. После ухода Корнилова Малый круг решил послать парламентеров к большевикам с просьбой прекратить военные действия, так как Добровольческая армия, борьба с которой объявлялась раньше главным поводом похода на Дон, покинула пределы области. Но полученный ответ не вызывал сомнений в намерениях победителей. Последующие дни депутаты провели в бесполезных прениях. Вечером 12 (25) февраля в разгар очередного заседания в зал ворвались красные. Атаман и члены правительства с сорванными погонами были препровождены на гауптвахту. Позднее атаман А.М. Назаров и председатель Малого круга войсковой старшина Е.А. Волошинов были расстреляны вместе с другими генералами и старшими офицерами.

Приезд походного атамана заставил Корнилова изменить прежние намерения. 13 (26) февраля около полудня вновь был созван военный совет. Помимо Корнилова и Алексеева на нем присутствовали Деникин, Романовский, Марков, Богаевский, а также генерал А.С. Лукомский, приехавший накануне из Новочеркасска, где он был представителем армии при донском правительстве.

Приглашенные на совещание Попов и Сидорин категорически отказались уходить с Дона. Они вновь предложили Корнилову уйти в район «зимовников» в междуречье Дона и Сала, поскольку казаки неизбежно поднимутся против большевиков и нужно лишь переждать время. Неожиданно их поддержал генерал Лукомский. Он заявил, что «зимовники» — лучшее место для того, чтобы армия успела отдохнуть, пополнить конский состав и подготовиться к боям. Это должно было, по его мнению, занять не больше полутора месяцев, после чего возможным станет и движение на Кубань. В настоящее же время поход на Екатеринодар грозит гибелью всего дела.

К этой же позиции в итоге склонился и Корнилов, лишь уточнив направление отхода армии. Им должна была стать все та же станица Великокняжеская. С одной стороны, это был степной район вдали от железнодорожных линий, что и являлось главным преимуществом «зимовников». С другой — Великокняжеская находилась в относительной близости от границ Кубанской области, что давало возможность в случае необходимости вернуться к первоначальному варианту.

Алексеев был очень недоволен принятым решением. Вечером он попытался вновь собрать высший генералитет на совещание, но переубедить Корнилова ему не удалось. В итоге было постановлено, что донской отряд генерала Попова идет непосредственно в «зимовники», в то время как Добровольческая армия следует на юг по направлению к станице Егорлыцкой. Там, по слухам, находились большие склады боеприпасов, которых так не хватало добровольцам. От Егорлыцкой армия должна была повернуть на восток и соединиться с донцами в районе Великокняжеской.

Тот вечер в Ольгинской запомнился многим. Спокойная, почти нормальная жизнь заканчивалась навсегда. Во всяком случае, заканчивалась она для Корнилова. Около шести вечера Корнилов вышел на крыльцо проститься с генералом Поповым. Полковник Сидорин уже сидел на лошади.

— Значит, вы меня известите немедленно, как только переговорите со своими. Время не терпит! Вы сами знаете, в каком положении дела.

— Так точно, Ваше превосходительство.

Попов и Сидорин в сопровождении 20 казаков покинули станицу, Корнилов же прошел в дом, где горела керосиновая лампа, а на столе был готов скромный ужин. Хаджиев принес рюмку и бутылку водки. Вошел Деникин. Корнилов обратился к адъютанту:

— Есть ли у вас еще рюмочка?

Пока Хаджиев наливал, Деникин спросил:

— Где вы, Лавр Георгиевич, добываете неисчерпаемое количество влаги, так необходимой в такие тяжелые дни? Проклятье, никто не хочет продать Малинину[12] и нигде не найти.

Корнилов кивнул на адъютанта:

— Вот Хан знает, где находится запас.

— Хан, пожалуйста, скажите Малинину, где вы добываете, — попросил Деникин.

— Тогда, Ваше высокопревосходительство, вы не удостоите вниманием наш скромный обед.

Корнилов, улыбаясь, сказал:

— Хан, нет ли у вас еще для одной рюмки?{534}

Ни о чем серьезном за ужином не говорили. Все присутствовавшие понимали, что завтра начнется совсем другая жизнь и такой вечер больше не повторится.

Утром 14 (27) февраля 1918 года Добровольческая армия покинула Ольгинскую. Предыдущие дни были ясными и солнечными, а сейчас небо было покрыто низкими свинцовыми тучами. Генерал А.П. Богаевский вспоминал: «По широкой грязной улице привольно раскинувшейся станицы уныло шла колонна добровольцев. Бедно и разнообразно одетые, разного возраста, с котомкой за спиной и винтовкой на плече, они не имели вида настоящей подтянутой воинской части. Это впечатление переселяющегося цыганского табора еще более увеличивалось многочисленным и разнообразным обозом, с которым ехали раненые и еще какие-то люди»{535}. За околицей станицы лежала голая, заснеженная степь.

«КОЧУЮЩАЯ АРМИЯ»

Покинув Ольгинскую, армия двинулась по направлению к станице Хомутовской. Дорога была не слишком долгой, но тяжелой — люди и повозки буквально утопали в липкой грязи. Расположились на ночлег кто как сумел. Обоз остановился на самой окраине станицы, поскольку никому не хотелось терять драгоценные минуты отдыха.

Расплачиваться за эту беспечность пришлось весьма скоро. На рассвете красные атаковали станицу, предварительно открыв огонь из орудий и пулеметов. Контратака добровольцев заставила красных отступить, и, в общем-то, все это скоротечное сражение обошлось малой кровью. Однако этот инцидент научил многому, и отныне армия не останавливалась на ночевку, не обеспечив предварительно должного охранения.

В тот же день, после двадцативерстного перехода, добровольцы пришли в станицу Кагальницкую, где и задержались на два дня. Красные больше не показывались, что позволило армии еще дважды останавливаться на дневки в станицах Мечетинской и Егорлыцкой. Известный эмигрантский литератор, а в ту пору прапорщик Корниловского полка Р.Б. Гуль вспоминал: «Опять идем по бескрайней белой степи… Один день похож на другой. И не отличить их, если б не весеннее солнце, начавшее заменять белизну ее черными проталинами и ржавой зеленью…»{536} Начинавшаяся весна создавала свои проблемы. «Переходы эти были невероятно мучительны, — писал позднее другой участник похода. — Днем на солнце сильно таяло, и черноземная дорога превратилась в вязкое, невылазное болото. Улицы в селениях сделались совсем непроходимыми. И лошади, и люди прямо выбивались из сил. Повозки были нагружены тяжело для сокращения обоза. Приходилось разгружать, временно оставлять одни повозки на топких местах, а коней припрягать к другим, да и самим впрягаться, чтобы только вывезти из котловины»{537}.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});