Лавр Корнилов - Александр Ушаков

Но, мало ценя собственные жизни, добровольцы столь же легко относились к жизням других. Отсюда и атаки в полный рост под пулеметным обстрелом, отсюда и расправы над пленными после боя.

Мы не будем сейчас подробно рассуждать о причинах красного и белого террора. На эту тему написано много, разброс в оценках подчас полярный и до согласия еще очень далеко. Наш герой — Корнилов, и для нас значительно важнее выяснить его отношение к этому. В исторической литературе, причем не только в работах исследователей советской поры, но и у авторов-эмигрантов, не раз упоминался некий «приказ Корнилова», якобы содержавший распоряжение о расстреле пленных. Однако такой приказ до сих пор не найден, да и вряд ли он существовал в действительности.

Другое дело, что сам Корнилов был убежден, что любые проявления мягкотелости и излишнего либерализма в создавшейся ситуации идут только во вред. Выступая в январе 1918 года перед офицерами Корниловского полка, он говорил: «В плен не брать. Чем больше террора, тем больше победы»{554}. В том же духе звучало составленное в Лежанке воззвание Корнилова к жителям Ставропольской губернии: «На всякий случай предупреждаю, что всякое враждебное действие по отношению к добровольцам и действующим вместе с ними казачьим отрядам повлечет за собой самую крутую расправу, включая расстрел всех, у кого найдется оружие, и сожжение селений»{555}.

Не менее характерен другой эпизод. Еще в Ростове командование армии получило предложение от действовавшей в Петрограде нелегальной офицерской организации устроить взрыв Смольного. Алексеев высказался против, так как при этом могли пострадать невинные люди, да к тому же подобная акция могла побудить большевиков к усилению репрессий. Корнилов же однозначно поддержал замысел. «Пусть надо сжечь пол-России, — заявил он, — залить кровью три четверти России, а все-таки надо спасти Россию»{556}.

Нельзя сказать, что жестокость была чертой характера Корнилова. Он лишь сказал то, о чем думало большинство добровольцев, не исключая и старших начальников. Тот же Алексеев не протестовал против расправ над пленными. Деникин впоследствии, когда ему пришлось стать во главе белых армий Юга, категорически противился любым попыткам отменить смертную казнь. Алексеев и Деникин были просто большими дипломатами и не всегда высказывали свои мысли вслух.

Что касается Корнилова, то у него были свои, правда, достаточно специфические представления о законности. В числе взятых в Лежанке пленных было несколько офицеров-артиллеристов, командовавших батареей красных. В горячке первых минут после боя их тоже хотели расстрелять. Однако Корнилов воспротивился этому на том основании, что наказать офицера может только суд. В итоге наскоро собранный военно-полевой суд оправдал арестованных. Получилось, что жизнью своей они оказались обязаны именно Корнилову.

Так или иначе, но слухи о расстрелах в Лежанке быстро распространились по окрестным селам и станицам. Это в немалой мере повредило репутации Добровольческой армии. Белые, рассчитывавшие найти на Кубани отдых и поддержку, столкнулись здесь с открытым сопротивлением.

НА КУБАНИ

В Лежанке добровольцы простояли полтора дня. Утром 23 февраля (8 марта) армия вновь тронулась в путь и уже вскоре вступила в пределы Кубанской области. К вечеру остановились в станице Плосской. Местные жители оказались радушны и приветливы. Это стало неожиданным для добровольцев, уже привыкших к взглядам исподлобья. Настроение сразу поднялось, на какое-то время показалось, что все беды уже позади.

На следующий день армия двинулась на запад и в сумерки вступила в станицу Незамаевскую. Здесь впервые белые получили заметное пополнение. К армии присоединились около полутораста человек молодых казаков, из которых были сформированы пешая и конная сотни. Надежда на то, что беглецы наконец нашли свою «землю обетованную», понемногу превращалась в уверенность. Деникин писал: «Это настроение проходило, словно невидимый ток, по всему добровольческому организму и одинаково захватывало мальчика из юнкерского батальона, полковника, шагавшего в рядах Офицерского полка, бывшего политического деятеля, трясущегося на возу в обозе, и… самого командующего армией»{557}.

Однако время для благодушия еще не настало. Добровольческой армии предстояло пересечь железную дорогу на участке между станциями Тихорецкая и Сосыка. Было известно, что там располагаются большие силы красных, а перегон между станциями постоянно контролируют бронепоезда. Рассчитывать можно было только на неожиданность.

Переход из Незамаевской до станицы Веселой оказался неожиданно коротким. Армия встала на дневку, не пройдя и 15 верст. Добровольцы, уже научившиеся угадывать замыслы командующего, поняли, что предстоит ночной марш. Действительно, около девяти вечера был получен приказ следовать дальше. Армия двинулась на запад, в направлении станции Сосыка, но через десять верст круто повернула к югу. Корнилов понимал, что у красных повсюду хватает осведомителей, и надеялся этим маневром обмануть противника. Добровольцы старались не производить лишнего шума, разговоры и курение были строго запрещены. Один из участников похода вспоминал: «В полной тишине шли всю ночь. Руки немели от винтовок, ноги наливались тяжестью, глаза слипались, одолевал сон, но шли и шли безостановочно в эту холодную, сырую ночь»{558}. В темноте перешли мост через речку Тихонькую, но орудия застряли на болотистом берегу. Пришлось потерять около двух часов на то, чтобы из соломы и камыша соорудить временную гать.

На рассвете вышли к железнодорожному переезду. На всякий случай инженерная рота привела в негодность рельсы по обе стороны от него. Под охраной Офицерского полка армия и обоз начали перебираться через пути. Большая часть людей и повозок прошли вполне благополучно, но в последний момент с севера, со стороны Сосыки, подошел бронепоезд красных и открыл огонь по переезду. Оказалось, что рельсы были подорваны слишком близко. Однако добровольческая батарея артиллерийским огнем отогнала вражеский бронепоезд, и вся операция обошлась без жертв.

Переночевали в Старолеушковской. На следующий день, никем не преследуемые, добровольцы совершили переход к станице Ираклиевской, где задержались почти на два дня. Утром 1 (14) марта армия выступила на юг в направлении станицы Березанской. Предполагалось, что здесь, вдали от железной дороги, риск натолкнуться на красных был минимальным. Тем более неприятным сюрпризом стало то, что на подходе к Березанской добровольцев встретил шквальный огонь из винтовок и пулеметов. Бой был коротким: атака Корниловского и Офицерского полков заставила противника покинуть окопы и отступить. Одновременно конный дивизион полковника Гершельмана обошел Березанскую и преследовал противника до станицы Журавской, находившейся в десяти верстах южнее.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});