Лавр Корнилов - Александр Ушаков

ЧАСТЬ ПЯТАЯ.

ЛЕДЯНОЙ ПОХОД

ОЛЬГИНСКАЯ

Вечером, когда уже стемнело, в вестибюле особняка Парамонова собралось все руководство Добровольческой армии. Пешком по неосвещенным улицам генералы и чины штаба добрались до казарм Ростовского полка в Лазаретном городке, где был назначен пункт сбора. Накануне выпал снег и запорошил тротуары и мостовые. Вдали на Темернике и в районе вокзала слышались редкие ружейные выстрелы. «На улицах — ни души. Негромко отбивается нога. Приказано не произносить ни звука. Попадаются темные фигуры, спрашивают: “Кто это?” Молчание. “Кто это идет?” Молчание. “Давно заждались вас, товарищи”, — говорит кто-то из темных ворот. Молчание»{524}.

Долго ждали подхода остальных частей. Настроение у всех было подавленное, ибо происходящее слишком напоминало поспешное бегство. То, что это было именно бегство, подтверждается многими деталями. Несмотря на явную опасность переправы через Дон в темноте, Корнилов увел армию ночью, тайно. Приказ об оставлении Ростова был неожиданным не только для рядовых добровольцев, но и для многих генералов. Деникин, например, начал поход в штатском платье и легких ботинках, не успев достать сапоги. В городе остались большие запасы одежды и продовольствия, уже по дороге из Ростова пришлось бросить бронеавтомобили, так как для них забыли захватить бензин.

Но главное: с Добровольческой армией уходили те, у кого не было другого выхода, кто не мог оставаться, не опасаясь мести победителей. Утром последнего дня пребывания в Ростове командир Студенческого батальона, состоявшего в основном из местных уроженцев, генерал А.А. Боровский объявил о том, что желающие могут вернуться домой. Ушли многие, но к вечеру большинство вернулось, объясняя это следующим: «Все соседи знают, что мы были в армии, товарищи или прислуга выдадут»{525}.

Наконец, уже ближе к полуночи, двинулись в путь. Деникин так вспоминал этот исход: «По бесконечному гладкому снежному полю вилась темная лента. Пестрая, словно цыганский табор: ехали повозки, груженные наспех и ценными запасами и всяким хламом; плелись какие-то штатские люди; женщины в городских костюмах и в легкой обуви вязли в снегу. А вперемежку шли небольшие, словно случайно затерянные среди “табора”, войсковые колонны — все, что осталось от великой некогда русской армии…»{526}

Корнилов шел впереди армии. Шел пешком по глубокому снегу. Командир проезжавшего мимо конного дивизиона предложил командующему коня, но тот отказался. Всю дорогу Корнилов был хмур и мрачен. Это нетрудно понять, ведь даже ближайшее будущее сулило мало хорошего. Предчувствия стали сбываться очень скоро. Когда на рассвете армия подошла к Аксайской станице, где предполагалось остановиться на отдых, выяснилось, что станичный сход постановил «держать нейтралитет» и отказывается впустить добровольцев.

Начинать поход с карательных операций означало бы окончательно восстановить против себя местное население. Корнилов послал для переговоров Романовского и Деникина. После полутора часов утомительных бесед атаман и станичное правление согласились впустить в станицу войска при условии, что они не станут задерживаться дольше, чем на полдня. Говорили, что решающую роль в переговорах сыграл ординарец Корнилова, намекнувший атаману, что уже решено в случае отказа смести станицу из пушек.

После короткого отдыха армия переправилась через Дон. Лед на реке уже подтаял и угрожающе трещал. Первым на другой берег перешел генерал Алексеев — пешком, опираясь на палку, как бы ощупывая ею крепость льда. Корнилов переехал Дон верхом во главе своего конвоя и, остановившись на высоком левом берегу, пропускал проходившие мимо части, здороваясь с ними. Уже через час армия вошла в станицу Ольгинскую, где и расположилась на отдых. Остаток дня и ночь прошли спокойно. Лишь на рассвете со стороны Нахичевани было произведено несколько орудийных выстрелов, однако снаряды взорвались на окраине станицы, не причинив никому вреда. Одновременно красная конница атаковала стоявший в охранении отряд сотника Грекова, но и в этом случае без особого успеха. После этого красные оставили армию в покое.

Следующее утро выдалось на удивление теплым и погожим. Яркое, почти весеннее солнце, казалось, прогнало все страхи предыдущих дней. Пользуясь передышкой, добровольцы приводили в порядок оружие и снаряжение. Спешно комплектовались конница и обоз, по диким ценам, не торгуясь, закупали лошадей и телеги.

В Ольгинской был проведен учет наличных сил. К этому времени в армии числилось около трех с половиной тысяч человек. Состав отряда был по преимуществу офицерским: три полных генерала, восемь генерал-лейтенантов, 25 генерал-майоров, 190 полковников, 52 подполковника, 215 капитанов, 251 штабс-капитан, 394 поручика, 535 подпоручиков, 688 прапорщиков, нижних чинов 1067 (из них 437 кадет и юнкеров), 630 добровольцев, 148 врачей и медицинских сестер и 118 гражданских беженцев. Артиллерия была представлена четырьмя батареями по два трехдюймовых орудия в каждой. Боеприпасы — по 200 патронов на винтовку и примерно 600 снарядов.

Ко времени ухода из Ростова в армии насчитывалось 25 отдельных частей — батальонов, рот и отрядов. Во время стоянки в Ольгинской была проведена реорганизация, в итоге которой структура армии стала выглядеть следующим образом: 1-й офицерский полк под началом генерала С.Л. Маркова; Юнкерский батальон под командованием генерала А.А. Боровского; Корниловский ударный полк во главе с полковником М.О. Неженцевым; Партизанский полк генерала А.П. Богаевского; артиллерийский дивизион; чехословацкий инженерный батальон и конные отряды полковников Глазенапа, Гершельмана и Корнилова.

12 (25) февраля, на третий день пребывания в Ольгинской, в восемь утра на главной станичной площади выстроилась вся армия. Не все еще были в курсе проведенной реорганизации, и потому много времени ушло на перемещение из одних колонн в другие. Наконец, около 11 часов движение на площади прекратилось. Раздалась команда:

— Смирно! Господа офицеры!

Перед строем показалась группа всадников во главе с Корниловым. Рядом с командующим ехал казак с трехцветным русским флагом в руках. Один из участников похода вспоминал: «Генерала Корнилова не все видели раньше, но все сразу же узнали его. Он и национальный флаг! В этом было что-то величественное, знаменательное, захватывающее! Взоры всех и чувства были направлены туда. Те, кто ехали за ним, люди в шинелях, кожухах, штатских пальто, — не привлекали внимания»{527}.

Корнилов лично представил добровольцам новых начальников, а после этого устроил отдельный смотр Юнкерскому батальону. Во время смотра командующий произвел всех юнкеров в чин прапорщиков, а кадетам старших классов дал новое звание — «походных юнкеров». Всем вновь произведенным офицерам немедленно были выданы погоны, заготовленные еще в Ростове. Отличительным знаком «походных юнкеров» стала ленточка национальных цветов, нашитая по нижнему ранту их кадетских погон.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});