Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу

Не избежал подобной участи и Квинт Сервилий из семьи Авгуров. Несколько человек из толпы кинулись на сцену, прежде чем он успел двинуться с места, и с большим удовольствием сначала оборвали ему уши, потом свернули нос, выцарапали глаза и сломали пальцы. Непрерывно вопящего, его подняли за руки и за ноги и без особых затруднений разорвали на шесть частей, подбросив в воздух.

Когда все было кончено, пицены из Аскула веселились и танцевали, собрав куски тел римлян, убитых в театре, в кучу на форуме. Они носились по улицам, предавая смерти тех римлян, которые не пошли на представление. К ночи никого из римских граждан и их родственников не осталось в живых в Аскуле. Город закрыл свои массивные ворота, и люди стали обсуждать, как им обеспечить себя запасами и выжить. Никто не сожалел о безумии, овладевшем ими в тот момент. Нарыв ненависти, зревший внутри их, вскрылся, и теперь пицены радовались и торжественно клялись никогда больше не терпеть над собою власть Рима.

* * *

Четыре дня спустя весть о событиях в Аскуле достигла Рима. Двое римских актеров сбежали со сцены и, спрятавшись, наблюдали страшную бойню в театре, а потом выскользнули из города перед самым закрытием ворот. Четыре дня им потребовалось, чтобы добраться до Рима. Часть пути они проделали пешком, а часть на повозках, запряженных мулами, ли сидя вдвоем на одной лошади. Упрашивая хозяев подвезти их, они ни словом не обмолвились об Аскуле — так были напуганы — и развязали языки, только очутившись в безопасности. Весь Рим содрогнулся от ужаса, не веря своим ушам. Сенат объявил траур по утраченному претору, а весталки устроили поминки по Фонтею, отцу их маленького новоприобретения.

Единственным положительным следствием страшного побоища было то, что оно избавило Сенат от необходимости управиться с Филиппом без посторонней помощи. Новыми консулами стали Луций Юлий Цезарь и Публий Рутилий Луп. Цезарь, глубоко порядочный человек, по экономическим соображениям оказался связанным с тщеславным, богатым и совершенно некомпетентным Лупом. Это был еще один восьмипреторный год с обычной мешаниной патрициев и плебеев, людей знающих и полных профанов. Косоглазый младший брат нового консула Луция Юлия Цезаря, Цезарь Страбон, стал курульным эдилом. В число квесторов включен был не кто иной, как Квинт Серторий, завоевавший венец из трав в Испании, что давало ему право на любой официальный пост. Гай Марий, двоюродный брат его матери, уже обеспечил для Сертория сенаторский ценз, и, когда избиралась новая пара цензоров, тот был уверен, что войдет в Сенат. В судебных делах он, может быть, понимал мало, но для своих лет имел достаточно славное имя и обладал таким же магическим влиянием на основное население, как и сам Гай Марий.

Среди впечатляющей группы народных трибунов особенно зловреден был Квинт Варий Север Гибрид Сукрон, который поклялся, что, когда новая коллегия займет свои должности, те, кто поддерживал идею гражданства для Италии, заплатят за это — все, от мала до велика. Весть о бойне в Аскуле дала Варию в руки превосходное оружие. Еще не вступив в должность, он неутомимо собирал голоса всадников и завсегдатаев Форума в поддержку программы возмездия, выдвигаемой им в плебейском собрании. Что же касается Сената, то, раздраженные постоянными упреками со стороны Филиппа и Цепиона, избранники старого года не могли расслабиться слишком быстро.

Вскоре после событий в Аскуле из новой столицы — Италики — в Рим прибыла депутация, состоящая из двенадцати италийских аристократов. Они, конечно, не упоминали ни Италии, ни Италики, а лишь требовали, чтобы их приняли в Сенате по вопросу признания гражданства для каждого человека, живущего южнее — не рек Арн и Рубикон, а Пада в Италийской Галлии! Эта новая граница была рассчитана точно и могла перессорить в Риме всех — от Сената до самых нижних слоев, поскольку в действительности предводители новой страны Италии вовсе не хотели теперь признания их гражданства. Они хотели войны.

Уединившись с делегацией в Сенакуле, небольшом доме по соседству с храмом Согласия, принцепс Сената Марк Эмилий Скавр попытался договориться с этими крикливыми наглецами. Он был сторонником Друза, но после его смерти не видел смысла в упорной борьбе за признание гражданства италиков; ему хотелось бы остаться в живых.

— Вы должны передать пославшим вас, что не может быть и речи о переговорах, пока не будут получены репарации от Аскула, — надменно заявил Скавр. — Сенат не желает вас видеть.

— Аскул — лишь доказательство того, как решительно настроена вся Италия, — ответил глава депутации Публий Веттий Скатон, представитель марсов. — Не в нашей власти требовать чего бы то ни было от Аскула. Это должны решать сами пицены.

— Подобное решение, — сурово сказал Скавр, — принято Римом.

— Мы снова настаиваем на встрече с Сенатом, — сказал Скатон.

— Сенат не намерен встречаться с вами, — непреклонно ответил Скавр.

После этих слов двенадцать посланцев встали и направились к выходу, причем, как заметил Скавр, они вовсе не выглядели удрученными. Прежде чем выйти, Скатон сунул в руку Скавра свернутый документ.

— Прошу тебя, Марк Эмилий, возьми это от имени народа марсов.

Скавр не заглядывал в документ, пока не пришел домой, где писец, которому он доверил письмо, принес его для прочтения. Развернув документ с некоторой досадой, потому что успел забыть о нем, Скавр со все возрастающим удивлением начал разбирать его содержание.

На рассвете он созвал заседание Сената. Филипп и Цепион, как обычно, не удосужились явиться. Однако Секст Цезарь пришел, как и все вступающие в должность консулы и преторы; были все уходящие народные трибуны и большинство новых — при подозрительном отсутствии Вария. Бывшие консулы тоже присутствовали. Подсчитав по головам, Секст Цезарь с удовлетворением заключил, что кворум все-таки собран.

— Вот документ, — сказал принцепс Сената Скавр, — подписанный тремя людьми от имени марсов — Квинтом Поппедием Силоном, который именует себя консулом, Публием Веттием Скатоном, называющим себя претором, и Луцием Фравком, который именует себя членом совета. Я должен ознакомить вас с ним.

Сенату и народу Рима. Мы, избранные представители народа марсов, действуя от имени нашего народа, объявляем об отмене нашего статуса союзников Рима. Исходя из этого, мы не будем платить Риму ни налогов, ни десятины, не станем исполнять никаких повинностей, которые могут быть потребованы от нас. Мы не будем предоставлять войск для Рима. Мы намерены забрать у Рима назад наш город Альба Фуценция со всеми его землями. Просим считать данное послание объявлением войны.

Палата загудела. Гай Марий протянул руку к документу, и Скавр передал ему письмо. Его медленно передавали из рук в руки, пока каждый из присутствующих не убедился, что текст подлинный и недвусмысленный.

— Кажется, нам предстоит война, — произнес Марий.

— С марсами? — удивился великий понтифик Агенобарб. — Когда я говорил за Коллинскими воротами с Силоном, он сказал, что будет война, но ведь марсы не могут победить нас! У них нет достаточного количества людей, чтобы воевать с Римом! Те два легиона, которыми располагает Силон, — это все, что могли бы наскрести марсы.

— Это выглядит смешно, — согласился Скавр.

— Пока — да, — заметил Секст Цезарь, — но есть и другие италийские народы, замешанные в это дело.

Однако никто, включая Гая Мария, не мог поверить всерьез в объявление войны. Заседание закончилось; решение так и не было принято, если не считать того, что все согласились с необходимостью уделять более пристальное внимание Италии — но не с помощью еще одной пары странствующих преторов! Сервий Сульпиций Гальба, претор, назначенный для «расследования италийского вопроса» к югу от Рима, получил указание ехать в Рим. Когда он прибудет, палата решит, какие действия следует предпринять. Воевать в Италии? Возможно. Но не теперь.

— Когда Марк Ливий был еще жив, я был абсолютно уверен, что война с Италией не за горами, — обратился Марий к Скавру после заседания. — Но теперь, когда его нет, я не могу в это поверить. Я спрашивал себя, не тот ли это вариант, на который он рассчитывал? И сейчас честно скажу — не знаю. Одни ли марсы здесь замешаны? Получается, что так! И все же… я никогда не считал Квинта Поппедия Силона дураком.

— Я готов повторить все, что ты сказал, Гай Марий, — согласился Скавр. — О, почему я не прочитал этот документ, пока Скатон был еще в пределах Рима? Боги играют с нами, я явственно чувствую это.

* * *

Разумеется, время года работало против любых сенаторских замыслов, касающихся окружения Рима, сколь бы серьезны и головоломны они ни были. Никто не хотел принимать решений в тот момент, когда одна пара консулов почти закончила свой срок, а новая пара еще только пробовала свой курс относительно сенатских объединений.