Ельцин - Тимоти Колтон

Недостатка в идеях для создания ельцинской партии не было. На заре его президентства советники Геннадий Бурбулис, Сергей Станкевич и Галина Старовойтова продвигали идею общенациональной партии, предлагая назвать ее «Августовским блоком» в честь победы над путчистами. В марте 1992 года Ельцин принял представителей десятков демократических организаций и заявил, что выступает за создание партии в поддержку реформ — Собрание граждан Российской Федерации. Эта инициатива ограничилась единственным уставным совещанием, проведенным в апреле под председательством Бурбулиса. Идея возродилась в июне 1992 года, когда было создано «Объединение в поддержку демократии и реформ», куда вошли 43 группы реформаторов. Во время консультаций Ельцин поддержал новое объединение, сказав, что в принципе готов его возглавить, и даже высказал пожелание, чтобы в названии новой партии присутствовали слова «народная» или «демократическая». Это начинание также ни к чему не привело. Затем, после референдума, проведенного в апреле 1993 года, Бурбулис и Станкевич решили, что им удалось привлечь президента в «Лигу двадцать пятого апреля» или «Апрельский союз» того же толка. И снова они не смогли заставить Ельцина действовать[1290].

На думских выборах 1993 года появилось дружественное Ельцину избирательное объединение «Выбор России». Даже без вмешательства президента в него вошли министры и интеллектуалы-реформаторы, рассчитывавшие на симбиоз со своим героем: «У нас в блоке есть четко выраженный лидер — президент Борис Николаевич Ельцин»[1291]. Ельцин намекнул возглавившему список кандидатов Егору Гайдару, что будет на их стороне. Во время октябрьской поездки в Японию он пообещал Гайдару выступить на съезде партии и поддержать ее список кандидатов — но так этого и не сделал. Направив все силы и энергию на составление и ратификацию конституции, Ельцин решил не присутствовать на съезде и не высказываться в поддержку новой партии и не возражал, когда министр Сергей Шахрай сформировал собственный избирательный список — Партию российского единства и согласия. Запланированная после поездки в Японию встреча с руководителями «Выбора России» превратилась в президентский монолог, посвященный обстановке в Азии[1292]. По оценкам Егора Тимуровича, если бы Ельцин поддержал «Выбор России», партия получила бы на 10 % голосов больше и стала бы бесспорным победителем выборов[1293].

Следующая попытка организовать партию была предпринята в 1994–1995 годах главой президентской администрации Сергеем Филатовым. Они с Александром Яковлевым основали и в феврале 1995 года зарегистрировали Российскую партию социальной демократии, декларирующую приверженность демократическим ценностям и смешанной экономике. Филатов и Яковлев считали, что Ельцин обещал им поддержать партию в финансовом отношении, высказать свое одобрение на следующих думских выборах, а затем возглавить ее[1294]. Несмотря на все уверения, Ельцин не оправдал их надежд. Подстрекаемый Шахраем, который уже сыграл противоречивую роль в 1993 году, он согласился на создание не одного, а сразу двух пропрезидентских списков. «Наш дом — Россия», возглавленная Виктором Черномырдиным, была правоцентристским по программе объединением (правое в том отношении, что отдавало предпочтение рыночной экономике перед правительственным контролем); блок, который возглавил спикер Думы Иван Рыбкин, был левоцентристским (левым, поскольку сохранял веру в идею государственного контроля над рынком). 25 апреля 1995 года Ельцин поспешил раскрыть свои планы относительно создания двух блоков журналистам и заявил, что они будут действовать координированно, «двумя колоннами», что означало, что оба блока нацелены на сохранение существующего положения. После этого он и пальцем не пошевелил для того, чтобы помочь той или другой организации, хотя, выступая по телевидению 15 декабря, высказался против командной экономики и планов восстановления Советского Союза. Рыбкин предполагал, что имеет право упрекать премьера и правительство, но обнаружил, что Черномырдин каждый раз выражает недовольство ему и Ельцину, а кроме того, Рыбкину не хватало средств на ведение избирательной кампании[1295]. В день выборов, 17 декабря, он с трудом набрал всего 1 % голосов. Блок «Наш дом — Россия» намного превосходил его в плане материальных ресурсов, и в кандидатском списке этой партии числились 36 губернаторов. И все же Ельцин делал уничижительные замечания по поводу способности партии одержать победу, поэтому она не могла претендовать на то, что выступает от лица президента. Черномырдин заметил по этому поводу Коржакову: «А я ему сразу сказал: „Борис Николаевич, это моя разве инициатива? Эта нам всем надо. Зачем вам нужно было так говорить?“» Ельцин оставался равнодушен. «Но меня и сейчас губернаторы спрашивают: „Мы не можем понять: вы вместе или не вместе?“ Я говорю: „Вы что? Почему вы не можете понять?“ — „Не можем понять, и все“»[1296]. 17 декабря «Наш дом — Россия» набрал всего 10 % голосов. Победила на выборах с 23 % голосов избирателей КПРФ, абсолютно оппозиционная Ельцину; коммунистам досталось наибольшее число мест в парламенте.

К чему было все это маневрирование с поддержкой партии? Во время своего президентства Ельцин так и не дал ответа на этот вопрос. В интервью со мной после отставки он высказался таким образом:

«Слишком большую отрыжку имела КПСС. Я к слову „партия“ относился с большим негативом. У меня аллергия против этого. Поэтому я не хотел ни в какую партию вступать и так и не вступил, поэтому я не состою ни в какой партии и сейчас… У меня же против [создания] единой партии было определенное негативное отношение… [Считал, что президент должен быть] выше партийных интересов, на то он и президент. Он должен уважать все партии зарегистрированные, все общественные течения, помогать им, прислушиваться к ним. Вот так вот. Но не быть членом одной партии, когда потом бы занимался как президент лоббизмом этой партии. Это неправильно… Не отдавать предпочтение — это главное мое было кредо… Да, президент должен быть выше этого»[1297].

Ельцин, в прошлом отторженный правящей партией, с удовольствием освободился от нее и от всего, что было связано с этой раболепной культурой. Он считал, что в настоящем президент России должен быть выше партийной принадлежности и представлять интересы народа в целом — в духе своей конституции. Политическая элита отчетливо ощущала его нежелание «лоббировать» интересы какой-либо организации. Как отмечал один бывший активист Межрегиональной депутатской группы, Ельцин с начала 1990-х годов «не хотел появления структуры, которая могла бы навязывать ему необходимость согласованных решений. Он всегда хотел иметь возможность делать то, что он хочет»[1298]. С такой точки зрения партия была скорее вредна не в отношении ограничения возможностей своих членов, а в отношении возможностей лидера. Ельцин видел, каких усилий стоило Горбачеву управление и КПСС, и Советским государством, тогда как он сам, как оппозиционер, после выхода из партии в 1990 году обрел свободу действий. Он не был уверен в том, насколько благосклонно привыкшая к свободе российская политическая элита отнесется к попыткам восстановления той или иной формы партийной дисциплины. Кроме того, он знал, что партийные организации в открытых или полуоткрытых политических системах позволяют расти новым лидерам, любой из которых представляет собой угрозу для альфа-лидера, если его хватка ослабеет. В 1995 году Ельцин хотел, чтобы блок «Наш дом — Россия» провел думскую кампанию успешно, но не настолько успешно, чтобы Черномырдин стал потенциальным претендентом на президентское кресло. В интервью пять лет спустя Черномырдин говорил, что ельцинское «близкое окружение боялось, что Черномырдин много набирает» в преддверии 1996 года[1299]. Подобная позиция приближенных была возможна только с ведома президента.

Ельцинская аллергия на любую партию вполне соответствовала его стилю работы и управления — интуитивному и харизматичному, а не рассудочному и опирающемуся на институты. Как и в случае с его нежеланием заниматься пропагандой необходимых России перемен, он слишком сильно старался избавиться от всего, что напоминало бы тоталитарное прошлое. Порой, когда он видел спасение в обращении непосредственно к народу, бессменная партийная машина могла ставить ему палки в колеса. Но партия могла работать и в интересах лидера — формировать бренд, с которым граждане могли бы отождествляться, делить ответственность за принятие государственных решений и служить генератором и хранилищем идей. Без собственной партии Ельцину, как пишет Олег Попцов, было трудно дать ответ на вопрос: «С кем президент?»[1300]. Шарль де Голль, который пренебрежительно называл Четвертую республику «режимом партий», разделяющим общество, в своей Пятой республике сумел оценить преимущества, даваемые ему Союзом за новую республику — объединяющей, пропрезидентской квазипартией. Ельцин в России к такому выводу так и не пришел.