Когда я уйду - Колин Оукли

Смешок срывается с моих губ, и я зажимаю рот ладонью.

– Вы в порядке, мэм?

Я обдумываю вопрос. Нет, я не в порядке. И чувствую потребность открыть ему причину. Объяснить свое странное поведение.

– Я голодна.

Когда в восемь тридцать семь я останавливаю машину на подъездной дорожке, машины Джека еще нет. Мой телефон звонил семь раз – восемь? Десять? Я потеряла счет с тех пор, как ушла из офиса доктора Сандерса. Но позволяла мелодии играть до конца, кивая в ритм, как любой другой знакомой песне по радио.

Я ставлю машину на ручной тормоз, выхожу в ледяную, гулкую ночь и иду к багажнику, куда продавец помог мне сложить продукты в большем количестве, чем мы с Джеком способны съесть за месяц.

В кустах слева слышится шуршание.

Я подхожу ближе, пытаясь разглядеть силуэт белки или опоссума, но меня слепит свет на крыльце, и в полном мраке, куда он не достигает, не могу ничего разглядеть.

Потом кто-то очень объемный выступает из кустов, и я охаю.

– Дейзи!

– Черт побери, Сэмми!

Я прижимаю руку к сильно бьющемуся сердцу.

– Ты насмерть меня перепугала.

– Прости. Я думала, ты меня видела, когда подъехала.

– Что ты делаешь здесь, в темноте? – спрашиваю я, заметив, что ее дом погружен во мрак. Ни одного огонька.

– Только что вернулась со смены, – говорит она. И теперь, когда мои глаза немного привыкли к темноте, я вижу блестящий мотоцикл, пристегнутый к перилам крыльца. – Должно быть, забыла включить свет. Утром спешила на смену, потому что мама позвонила и как стала болтать! Говорит, говорит, говорит, и отделаться невозможно. Наконец я сказала, что мне нужно на работу. Так она трещала еще десять минут или даже больше. К счастью, босса не было в офисе, когда я наконец добралась до участка.

Я рассматриваю ее мундир – выданные правительством синие широкие штаны, черные туфли, серая куртка на пуговицах с короткими рукавами и матерчатым прямоугольником на рукаве, на котором написано: «Полицейский департамент округа Кларк, Афины».

Талию стягивает ремень, и Сэмми выглядит как серый с синим снеговик: три шара нагромождены друг на друга, и получилась этакая снежная баба. Сэмми – коп, то есть моторизованный коп. Не знаю, означает ли это «полноправный офицер полиции» или только младший, вроде каб-скаута[9], который еще не произведен в бойскауты?

У меня никогда не хватало смелости спросить. Большую часть времени она проводит, штрафуя пьяных студентов и задерживая, если они оказываются несовершеннолетними. Я однажды спросила, надевала ли она на кого-то наручники и как отвозит студентов в участок. Она ответила, что вызывает патрульную машину, но я живо представила, как она каким-то образом приковывает захмелевших юнцов наручниками к рулю мотоцикла и с радостью везет к месту заточения. И этот комический образ застрял в памяти.

– У тебя собирается компания на этот уик-энд? – спрашивает она, глядя на пластиковые пакеты, едва не вываливающиеся из моего открытого багажника.

– Нет.

Я рассматриваю свои покупки и не могу вспомнить ни единой. Словно я была на амбиене и ходила по магазину во сне. Поэтому я пытаюсь найти объяснение.

– Пошла в магазин без списка.

И тут до меня доходит, что раньше я никогда не ездила за покупками без листка бумаги, диктующего, что должна купить. Никогда.

И этот крохотный мятеж приводит меня в восторг.

– Вот как, – кивает она. – Я делаю те же ошибки, когда покупаю продукты голодная, что, похоже, случается каждый раз, когда я туда еду. Пончики, жареную курицу, эти крендельки на арахисовом масле… Покупаю все, что на глаза попадется.

Она обводит рукой свою пышную фигуру и широко улыбается.

– Что очевидно.

Сэмми часто говорит о своей полноте, словно еще пухлым ребенком на игровой площадке усвоила, что искусство выживания зависит от того, кто первым нанесет удар. Обычно ее самоуничижение заставляет меня ежиться. Я никогда не знаю, что ответить. Может, рассмеяться вместе с ней? Начать разуверять? Я часто меняю тему, чтобы избавиться от неловкости.

Сегодня же просто отвечаю ей улыбкой.

– Значит, я нарушила два основных правила покупки продуктов.

Она цепляется большим пальцем за пояс брюк и оттягивает, пытаясь поправить: для нее это такой же привычный жест, как для меня – приглаживать волосы.

– Я помогу тебе их занести, – говорит она. Ее пальцы-сосиски уже подхватывают пакеты.

– Знаешь, я слышала, как что-то скреблось у стены этой ночью…

Я хватаю несколько пакетов и веду Сэмми к заднему крыльцу, пока она пространно излагает историю насчет летучих белок. По крайней мере, мне кажется, что она сказала именно это. Но я почти не обращаю внимания на ее слова.

Ставлю свой груз на верхнюю ступеньку и роюсь в сумке в поисках ключей. Слышу, как Бенни подвывает и скребется по другую сторону двери, и виновато понимаю, что с тех пор, как уехала к доктору, не выпускала его во двор.

Стоит мне открыть дверь, как со ступенек скатывается меховой комок.

Сэмми прерывает свое повествование, чтобы заметить:

– Трехногий малыш, а какой проворный… – после чего продолжает историю. Пронзительный визг несется из гостиной. Я кладу продукты на стойку и ищу в сумке морковь, которую положила туда утром и забыла съесть. Захожу в гостиную и сую морковь сквозь прутья клетки Герти. Знаю, что грубо веду себя по отношению к Сэмми, но осознание этого не вяжется с соответствующими эмоциями.

– Ну вот, девочка, – воркую я. – Я купила тебе еще и огурцов. Твоих любимых.

Заглушив ее визг едой, я облегченно вздыхаю. В доме становится тихо. И сколько я выдержу вот так, не издавая ни звука? Может, Сэмми просто уйдет. Может, уже ушла.

Но когда я возвращаюсь на кухню, Сэмми вваливается в дверь с новым грузом пакетов. За ней бежит Бенни. Она, кажется, не обиделась на мои дурные манеры и продолжает свой рассказ, возможно, с того места, где прервалась. Приходится еще дважды ходить за всем, что лежит в моем багажнике, и пакеты покрывают весь пол и стойку.

– А потом специалист по борьбе с грызунами сказал – представь только – что они вовсе не летают. Не как летучие мыши и все такое. У них нет крыльев и всего такого. Они планируют. Их следовало называть планирующими белками, а я ответила, что мне плевать, как они называются, я просто не желаю видеть их в своем доме, понимаешь?

Ее глубокий утробный смех заставляет приподняться уголки моего рта. Я как собака Павлова. Кто-то смеется. Я улыбаюсь в ответ.

Но Сэмми не замечает моей реакции и принимается разгружать пакеты, открывать шкафы, кладовую, холодильник, размещает продукты в том порядке, в котором считает нужным.

Я беру коробку сырных крекеров из пакета на стойке. Неестественно оранжевые крекеры на красном фоне коробки так и манят. Когда-то я их любила. Я просовываю палец под наклейку на крышке коробки и открываю пластиковый пакет внутри. Стою посреди кухни и ем один крекер за другим, пока Сэмми деловито разбирает продукты.

– Не понимаю, как ты можешь есть все это и оставаться тощей, – говорит она. Я вижу, что она держит пачку печенья «Орео» и баллончик со взбитыми сливками – любимый перекус Кейли. Она ест все это вместе. Я по меньшей мере миллион раз наблюдала, как она осторожно украшает сливками каждое печенье и набивает живот, и морщила нос при виде лакомства, сплошь состоящего из углеводов и химических пищевых добавок.

– Я много хожу, – объясняю я. Следовало бы добавить, что я обычно не ем этого. Не хочу, чтобы она считала меня одной из тех, кто гордо откидывает волосы назад и объявляет: «У меня просто хорошие гены».

Вместо этого я добавляю:

– И занимаюсь йогой.

Сэмми словно читает мои мысли:

– Должно быть, генетика.

Кладет «Орео» на полку в кладовой и дергает себя за пояс брюк.

– Потому что я езжу на байке каждый день и не сбросила ни фунта.

Я начинаю хрустеть очередным крекером и делаю вид, будто задумалась над ее словами. Но на самом деле смотрю на ее груди и думаю, что они похожи на две пышные подушки, а живот – на облако.

И вдруг понимаю, как устала. О, так устала. Не могу ли я прилечь на нее? Всего на минутку.

– Дейзи?

Она как-то странно смотрит на меня.

– Ты о’кей?

Хорошо бы люди перестали задавать мне этот вопрос. И вообще, что означает «о’кей»? Это даже не настоящее слово. И в «Скраббле» не считается.

– Просто устала, – говорю я вслух.

– Ах, бедняжка! А я все болтаю и болтаю. Сейчас оставлю тебя в покое. Все равно завтра рано вставать. Я пообещала Карлу утром выйти в его смену. У него встреча в Национальной стрелковой ассоциации или что-то в этом роде. Так или иначе, он отдежурит за меня в субботу. Рада была с ним поменяться. Студенты по уик-эндам – ну, чисто дьяволята!

Я рассеянно гадаю, должна ли знать, кто такой Карл.

После ухода Сэмми я вспоминаю, что забыла поблагодарить ее за помощь с продуктами. И эта забывчивость вызывает во мне невыразимую грусть. Она так добра. Может, стоит выйти, постучаться к ней и поблагодарить? Но сорок шагов между нашими домами кажутся сорока милями.