Праздник Святого Йоргена - Гаральд Бергстед

Он пошел в цирюльню и велел сбрить себе бороду. Пока его брили, он очень серьезно расспрашивал изумленного цирюльника о событиях двухсот-, а то и трехсотлетней давности.

Цирюльник просто терялся в догадках, а когда странный паломник расспросил, как попасть к собору, и пошел по Брачной аллее, все, кто был в цирюльне, столпились в дверях, чтобы поглазеть на него. А он все шел и шел, молодой, красивый, властный и в то же время какой-то удивительно замкнутый. И все подмечали, с каким любопытством он смотрит на дома и на людей.

По улицам города в рощу шел сам святой Йорген. До него доносились звуки труб, и, с детства зная весь ритуал праздника, он мог легко сообразить, какую часть йоргеновской пантомимы разыгрывают сейчас преподобные отцы. Вот заканчивает свое выступление главный капеллан, а потом и его выход…

С трудом прокладывал он себе путь в густой толпе, собравшейся в роще. При этом он настойчиво думал: «В последний раз, когда я был здесь, меня выгнали из города. Триста лет скитался я по белу свету, видел, как рождаются и умирают целые поколения людей, и вот я вернулся!»

Возвращение святого Йоргена

Главный капеллан кончил. Собравшиеся уже дремали. Теперь они очнулись.

Гремят тромбоны. Гроссмейстер величественно встает и звонит в свой серебряный колокольчик, требуя тишины.

— Начинается! — шепчут старые паломники.

— Ключарь! — восклицает гроссмейстер. — Передайте золотые ключи хранителю лестницы.

— Гроссмейстер, ключи переданы! Сверху раздается удар гонга.

— Хранитель лестницы! Отоприте решетку, дабы народ узрел плащ святого Йоргена.

В толпе мертвая тишина… люди вытянули шеи… позвякивает священный металл…

— Гроссмейстер! Решетка отперта!

Два, удара гонга. В толпе движение. Начинается давка.

— Хранитель сада! Усыпьте лестницу розами!

— Гроссмейстер! Священная лестница усыпана розами.

Три удара гонга, оркестр исполняет бравурный марш. Господа первосвященники встают и с молитвой уходят в боковые врата.

Гроссмейстер остается один на опустевшей паперти. Он делает несколько шагов и опускается на колени. Подбегают служки и надевают на коленопреклоненного гроссмейстера роскошный плащ из сверкающего как снег белого шелка, затем белую шапочку, белые туфли и подают ему белый посох.

Музыка умолкает.

Гроссмейстер весь в белом торжественно выступает вперед, знаком требует тишины и провозглашает:

— Итак, сейчас вам всем будет бесплатно явлен чудотворный плащ святого Йоргена. Тот, кто пожелает прикоснуться к плащу, пусть обратится в контору соборного секретаря и сдаст ему кружку святого Йоргена с установленной законом суммой денег. Новые кружки с соборной печатью можно купить там же сегодня и в течение двух последующих дней. Так откройте же… Ах да, пока я не забыл: те, что стоят в задних рядах, не напирайте слишком на передние, а то опять покалечите друг друга, как в прошлом году. Кроме того, соборный капитул строжайшим образом запрещает богомольцам влезать на деревья, ведь можно повредить кору, листву и ветви. Так что слезайте, а кто не слезет…

Откройте же священные врата!

Играет музыка, звонят соборные колокола, и паломников охватывает суеверный ужас. Главные врата открываются, и на лестницу выбегают пестро одетые мальчики и девочки с розами и кадильницами. Они радостно поют:

Малиновому звону внимает весь народ,и капитул священный выходит из ворот.На лестнице крутой —плащ Йоргена святой,тот, что со злобной браньюбыл предан поруганью.

Из темноты собора один за другим, словно привидения, появляются первосвященники в белых одеяниях, в высоких золотых шлемах и с длинными золотыми копьями. Они несут синевато-зеленый плащ, весь запятнанный кровью, а гроссмейстер стоит на коленях, воздев к небу руки и творя молитву.

И все паломники, как один, падают на колени. Женщины громко рыдают, мужчины тоже всхлипывают.

Гроссмейстер поднимается с колен и, впадая в экстаз, восклицает:

— Словно облака, проносятся над землей тысячелетия, но невзирая на бури времени соборный капитул неусыпно и стойко охраняет плащ святого Йоргена. О благочестивейшие братья мои первосвященники! Снимите же ваши шлемы, сложите ваши копья и помогите мне призвать нашего великого святого, странствующего по земле.

Господа первосвященники преклоняют колена, а гроссмейстер громогласно восклицает:

— О наш святой покровитель, где бы ты ни странствовал сейчас, услышь призыв наш: святой Йорген!

— Я здесь, — неожиданно отзывается кто-то, В толпе паника.

— Святой Йорген!

— Я здесь, — повторяет все тот жи голос, и толпа видит человека, который быстро пробирается в толпе коленопреклоненных паломников.

— Святой Йорген! — рычит гроссмейстер как разъяренный медведь.

— Я здесь, — кричит в ответ Микаэль уже у самой лестницы. — Да, это я! Вы сохранили мой плащ? — И прежде чем кто-либо успевает опомниться от страха, он уже стоит па ступенях священной лестницы.

А вокруг него бушует буря возмущения и гнева. На дерзкого святотатца обрушивается град проклятий.

— Он идет по священной лестнице!

— Он берет плащ!

— Безрассудный пес! Разве ты святой Йорген?

— Это мой плащ! — восклицает Микаэль. — Я Йорген, и я вернулся к вам…

— Он лжет! — визгливо кричит Тобиас.

— Хватайте его! — приказывают первосвященники страже.

— Я лгу?! — Это крик отчаяния. — Дерзните же коснуться меня, собаки!

Божусь, если вы опять изгоните меня, как в мою брачную ночь триста лет назад, то я вернусь в третий раз и камня на камне не оставлю от вашего города.

— Это Йорген, — бормочет Тобиас.

— Это его голос, — кричит толпа. — Вестимо, это Йорген, лучший друг бедняков.

Тут поднялся такой шум и гам, что гроссмейстер совсем растерялся, и момент был упущен.

Тогда решил вмешаться главный капеллан. Он грубо отталкивает гроссмейстера в сторону и кричит, презрительно глядя на толпу:

— Да вы рехнулись? Святой Йорген мертв и лежит в могиле.

Весьма грубый промах, и Микаэль мгновенно пользуется этим.

— Я мертв?! — насмешливо кричит он и, сжав покрепче посох, с размаху бьет своего дорогого родителя по лицу; посох раскалывается, а главный капеллан, шатаясь, отступает на несколько шагов. Лицо святого искажено ненавистью и гневом.

— Ну что, по-твоему я все еще мертв? — яростно наступает Микаэль на оглушенного первосвященника. — Ничего, ты сейчас убедишься, что я жив, и еще как жив, мерзавец, старый прелюбодей!

Паломники, гроссмейстер, первосвященники, герольды, служки, музыканты — все ошеломлены этим страшным взрывом ненависти, испепеляющей как вулканическая лава.

И тогда старый Тобиас бросается вперед и вопит, содрогаясь всем телом, словно он сам получил взбучку:

— Коли ты святой Йорген, то сотвори чудо! Сквозь толпу протискивается Франц и ковыляет на костылях к святому Йоргену.

— Чудо! Сотвори чудо! — молит он.

— О бедняга, — восклицает Микаэль, с жалостью простирая над калекой руки и дотрагиваясь до него. — Встань и брось костыли!

Все сердца замирают, языки прилипают к гортани, а глаза вылезают от изумления на лоб: калека выпрямляется, бросает костыли и пускается в пляс, завывая от восторга:

— Я могу ходить! Я могу ходить!

Всеобщее ликование, буря радости; она то затихает, то разыгрывается с новой силой; зрителей мороз подирает по коже.

— Он исцелился! Он исцелился!

Даже кавалеры и девицы из «башни» побледнели, словно их обсыпали мукой; они изумленно смотрят на Этого сильного и властного человека с пламенным взором и просветленным лицом.

— Что это? Разве на свете бывают чудеса? — заикаясь, бормочет Тимофилла.

А между тем калеки, с палками и на костылях, бросаются к Микаэлю.

— И меня исцели! И меня! И меня! — умоляют они.

— Не сейчас! — отвечает он, — Подождите до завтра! — А сам шаг за шагом, уверенно и твердо поднимается на паперть, где сбились в кучу перепуганные первосвященники.

— А ну, сейчас же подай мне плащ, старый мошенник! — кричит он прямо в лицо гроссмейстеру, и голос его, отраженный стенами собора, несется над притихшим людским морем и замирает в темно-зеленой листве Соборной рощи. Он крикнул с такой великой ненавистью и силой, что оплевал все лицо преподобного мужа.

— Помилуй нас, грешных! — вырывается у ошеломленного гроссмейстера, уже павшего на колени. Но он тут же вскакивает и сам набрасывает плащ на плечи святого.

Не давая опомниться господам первосвященникам, которые от страха совсем потеряли голову, Микаэль отдает им распоряжения.

— Эй вы, ослы, — кричит он, указывая на казначея и секретаря (гроссмейстер в это время поправляет на нем плащ), — идите и приготовьте мне ужин. Ведь из-за вас, негодяев, я странствовал целых триста лет. Вы, обезьяны, приготовьте мне ванну и постель. А вы стойте здесь и ждите моих приказаний.