Когда мы остаемся одни - Тамара Михеева

– И огурчиков открой, где там запасы у нас…

И огурчики. Бабушка, кажется, наконец сообразила. Зашла в кухню, оценила обстановочку и, погладив Янку по спине, широким, каким-то не свойственным ей движением, так, что всей спине разом стало тепло, сказала:

– Иди, Яночка, иди, я сама.

Янка опять упала на кровать. Кровать жалобно скрипнула. Руки были сухими от муки, но лень было вставать и мыть.

– Янка…

Тарас зашёл неслышно, присел на край кровати. От него пахло водкой.

– Вот, помянули Пашу.

– Ты с ним тоже учился?

– Нет, он меня старше. Ты что… он у нас в школе вожатым был.

– Ясно. – Янка не вставала, даже лица не оторвала от подушки. Слова получались глухими. Ей не хотелось жалеть никого из этих, сопричастных. Ей было жалко только Таля и его сестёр.

– Янка, – Тарас погладил её по плечу, потом тряхнул слегка. – Янка, мы на Новый год идём в горы. Хочешь с нами?

Янка целую минуту осмысляла услышанное. Потом села.

– Что?

– Мы на Новый год идём в горы, – улыбчиво повторил Тарас. – Хочешь с нами?

И Янка поняла, что только в этом её спасение. Что она не может здесь, что она задыхается, что она тоже умрёт, если не уедет куда-нибудь, ну хоть куда-нибудь!

– Меня ни за что не отпустят.

– Я с ними поговорю. Хочешь?

– Да. Хочу.

Глава 9

Горные люди

Это было ужасно. Единственное, что Янка запомнила о дороге до Хапхала – это снег и ветер, ветер и холод, ветер и спины впереди идущих, которым было совсем не холодно и не тяжело. Ветер. Ветер. Режущие лицо снежинки. Они залепляли глаза, били, кусались, хотя Тарас дал ей специальную шапочку-балаклаву. Она закрывала всё лицо, кроме глаз. Ветер сбивал с ног, хотя на ногах были тяжёлые треккинговые ботинки, которые Тарас позаимствовал у какой-то знакомой, тоже из «этих». «Этим» всё было нипочём. Они не сбивались с тропы, у них не перехватывало дыхание, они шутили на привалах, рюкзаки у них ничего не весили, носы и пальцы не мёрзли. Янка их почти ненавидела. Друг за другом, след в след, отставать нельзя, даже если нет сил. Ну нет же сил! А Ростик ещё ныл, тоже просился с ними. Да если бы она знала, что будет так, она бы ни за какие коврижки не пошла!

Одно утешало – Глеб тоже устал и почти всегда шёл впереди Янки, которая плелась последней. Он не разговаривал на привалах. Он даже фотоаппарат не доставал. Хотя вокруг было до одури красиво. Облака лежали на плечах гор, струились по склонам. Снега было немного, он прикрыл чуть-чуть землю и деревья, но изменил всё до неузнаваемости. Это был совсем другой Крым. Не такой, к которому привыкла с детства Янка. Суровый он был, дикий, лишённый летней парадности и лёгкости, таил в себе множество опасностей и тайн.

И только вот эти семеро, что шли впереди них с Глебом, не боялись и знали про Крым всё. Янка чувствовала, что все они совершенно особенные люди, будто из старых книжек про подвиги и бесстрашие, что всех их связывает большая тайна, ни ей, ни Глебу не доступная. И только чтобы не опозориться перед ними, чтобы стать хоть чуточку ближе, Янка упрямо шла и шла, хотя давно хотелось упасть в снег, закрыть глаза и умереть.

А существующая летом, но невидимая сейчас тропинка тащилась в гору сквозь ветер, который был такой огромный, что казалось, будто и не дул даже, а заполнял собою всё вокруг, был воздухом.

На обед решили не останавливаться, идти до места. Янка и представить не могла, как можно ещё какой-то обед готовить на этой продуваемой всеми ветрами яйле. Где-то внизу синел краешек моря, а впереди стоял лес. Они зашли в него, будто с шумной улицы в тихий дом. Сразу упал, исчез ветер, остался за невидимой дверью. Незнакомые Янке деревья с серыми мощными стволами гасили все звуки. Даже скрип снега, совсем тонкого и непрочного здесь, стал приглушённым. Янка встряхнулась, сбрасывая наваждение, обошла Кирилла, Митяя и Юлю, чтобы догнать Тараса.

– Ты как? Нормально? – спросил он.

– Да… Тарас, а что это за лес?

– В смысле? Просто лес. Как называется, что ли? Ну сейчас будем в ущелье спускаться и…

– Да нет! Что это за деревья?

– Это бук.

Тарас начал рассказывать про буковые леса, что все деревья здесь родственники, что они – дети одного дерева, что кора у бука сладкая, а орешки едят не только белки и косули, но и люди – обжаривают, перемалывают и пекут лепёшки. А Янка слушала и не слышала. «Бук, бук, бук», – стучало у неё в голове. Она вдруг почувствовала себя частью леса, одной из них, будто тоже была деревом. Никогда с ней раньше такого не было. Но вот Тарас, например, влюблён в свой можжевельник, который растёт у него в заповеднике. Может, эта любовь к деревьям наследственная… Деревья стояли далеко друг от друга, и было торжественно, будто они шли по древней колоннаде. Она пристроилась за Тарасом и старалась не отставать.

До Хапхала Янка еле дошла. Ей уже совершенно ничего не хотелось, никакого праздника. Снять с плеча рюкзак, упасть, уснуть… Ага, так ей и дали…

– Давай, красавица, собираем хворост, огня должно быть много!

Хворост. Это ветки буков. Здесь в ущелье снега на земле почти не было, зато веток – сколько угодно, сухих, трескучих, они загорались мгновенно, сгорали тоже, их и правда надо было много. Костёр запылал, когда стало темно, и до полуночи оставалось совсем чуть-чуть, капелька прошлого года.

Разливали по кружкам водку. Янке, конечно, не налили, нарезали сыр, колбасу, открыли и подогрели на костре тушёнку, и Янка стала потихоньку отходить. Она согрелась у костра и даже сняла шапку, рассыпав по плечам светлые длинные волосы.

– Она у тебя красавица, – сказала Тарасу Юля. – Просто картины можно писать.

Все посмотрели на Янку, и она покраснела. Юля ей нравилась. И сейчас вот так сказала… Янке было приятно. Тем более, что Глеб тоже улыбнулся и запел тихонечко:

О, коварный май, голову закружил аромат ночной,О, коварный май, обжечься очень просто – только тронь…

После слов «обжечься очень просто» он дотрагивался до Янкиной коленки, делал вид, что обжигается, и Янку уносило куда-то в звёздное небо. Это небо начиналось сразу над её головой, прямо там, где заканчивалась её макушка. Ввысь уходили стволы буков, и казалось, что звезды нанизаны на ветки, как ёлочные игрушки. У Янки горели коленки от Глебовых прикосновений, и так близко были звёзды, и совсем уже не холодно.

Они не спали и дурачились всю ночь: водили новогодние хороводы, играли в фанты, пели песни, прыгали через костёр, рассказывали походные байки…

Янка видела, что между Тарасом и Юлей что-то есть. «Шуры-муры-плоскогубцы», как дед говорил.

Костёр отбрасывал оранжевые искры в небо, они улетали и будто превращались в звёзды, замерзая там, на высоте, меняя цвет. Кто-то уже уполз в палатку, но Янке не хотелось спать, она решила, что будет сидеть до утра, даже если все разойдутся.

Она представила, где бы была сейчас и что делала, если бы Тарас её не позвал или она отказалась бы. Ну посидели бы дома, выпили шампанского, обменялись подарками, созвонились бы с Дашей, чтобы идти к клубу на массовое гуляние вокруг поселковой ёлки, ну встретили бы там Захара, Антона, Васелину с Мирославой, Таля… Таль. Таля бы, конечно, не встретили. Янка потихоньку отошла от костра за пригорок, прислонилась к гладкому стволу бука. Стволы этих удивительных деревьев были похожи на слоновьи ноги. Она запрокинула голову в небо, в звёзды, которые здесь, в горах, были так близко. Таль, конечно, дома. Сидит со своими девчонками, с мамой. Талю не до Нового года, не до праздника.

Интересно, как у них в семье встречают Новый год? Как встречали раньше?

У Янки раньше ёлку приносил всегда папа. А наряжали все вместе, специально выделяли для этого целый вечер, доставали из кладовки старые коробки с игрушками. Янке нравились только стеклянные. Современные, пластмассовые были какие-то ненастоящие, а эти им бабушка отдала, целую коробку. Хрупкие, тонкие, они будто хранили в себе волшебство всех-всех новогодних ёлок, начиная с папиного детства. Папа паял гирлянды, потому что каждый год оказывалось, что что-то там сломалось и надо чинить. Мама читала рецепты тортов, она очень любила готовить, и на Новый год всегда пробовала новый торт.

Сейчас мама почти совсем не готовит. Она так устаёт, что даже на своё любимое дело у неё нет сил. Да и когда? Она же возвращается всегда поздно, а выходной всего два раза в неделю, и она отсыпается. Интересно, как там они сейчас? Сидят, наверное, дома, телевизор смотрят. Может быть, в этот раз она всё-таки успела испечь новый торт? Да нет, она же говорила, что тридцать первого работает до самого вечера, что придётся брать такси, чтобы на Новый год успеть доехать до дома, и что стоить это будет дорого… А папа? Его новая жена ни за что ему не приготовит такой стол, как сделали бы мама с Янкой! И где теперь их новогодние игрушки? Неужели он их забрал из пустой квартиры? И Варька вешает на свою ёлку Янкин любимый синий шар с домиками?