Когда мы остаемся одни - Тамара Михеева

Таль сунул Янке розу, пробормотал:

– Я сейчас.

И ушёл куда-то. Янка прочитала плакаты на стенах, список родившихся, пол, рост и вес. Потом пришла какая-то женщина, вызвала Симоненко, села рядом с Янкой, посмотрев на неё раздражённо, как иногда смотрит на ребят директриса школы. Янка отодвинулась, отвернулась к окну. Скрипнула дверь. Янка думала, что уже Таль с мамой, и вскочила, но это была молоденькая девушка, некрасивая, в халате. Она шла, держась за опавший живот, засаленные волосы падали ей на лицо, а глаза были заплаканные.

– Мамочка, – пробормотала она жалобно, подходя к раздражённой женщине. Янка отошла к окну, чтобы им не мешать.

Во дворике набирали силу ветки кустарника. Наверное, это была сирень. А может, алыча или слива. Они ещё только-только просыпались, будто чуть позеленели внутри, под тонкой корой. И казалось, что весь дворик окутан нежной-нежной, почти неуловимой глазу дымкой.

– Даже не начинай, Олеся. Я тебя сразу предупреждала, поздно локти кусать…

– Мамочка!

– Нет, нет и нет!

Слова пробивались сквозь мысли, и Янка волей-неволей начала прислушиваться.

– Раньше надо было думать. Я тебе говорила, я знала, что всё этим кончится…

– Мамочка, ну, пожалуйста, мамочка… – тянула девушка в халате таким несчастным голосом, что Янке было даже неловко её слушать.

– «Мамочка»? Теперь, значит, «мамочка»? А слушала ты меня, когда я тебя уговаривала аборт сделать? Слушала?

– Я испугалась, мне страшно было, больно…

– Она испугалась! Вы посмотрите на неё! А рожать ей не страшно! А воспитывать? Нет уж, дорогая! Вовремя меня не послушалась, я теперь убирать за тобой мусор не намерена!

– Мамочка, ну пожалуйста, ну, можно я её оставлю, она такая хорошенькая, ну, мамочка…

– А не надо было смотреть! Я тебе сразу сказала: родишь – домой не возьму, оставишь в роддоме. Ты зачем её на руки брала?

Поди и кормила ещё? Вот дура! У тебя образования нет, работы нет, мужа нет, а она приносит мне в подоле! А кормить вас я должна, да? Нет уж, не дождёшься! Всю жизнь ты на моей шее ездила – хватит!

– Мамаааа, – девушка захлебнулась слезами, упала на стул и бормотала что-то совсем бессвязное. Янка вжалась в подоконник.

– Хватит! Я только на пенсию вышла, я для себя пожить хочу, а ты мне тут со своим ребёнком! Где хахаль твой распрекрасный? Вот и я не знаю! Я тебя сразу предупреждала… Да не ори ты! Одевайся иди, а то одна домой поедешь!

Она оттолкнула девушку и уселась, грозно скрипнув стулом. Девушка, пошатываясь, встала. Побрела к двери.

«Неужели всё-таки оставит? Своего ребёнка? А если ей некуда идти, совсем некуда? Если только у неё вот эта грымза-мамаша? – Янка развернулась, посмотрела женщину. Самая обыкновенная с виду, одета так хорошо, в костюме, в лёгком плаще, беретик на голове. – Сволочь, какая же сволочь!» – Янку так и подмывало сказать что-нибудь этой тётке, которая демонстративно повернулась к ней спиной, которая только что заставила свою дочь оставить ребёнка в роддоме! Она представила, как эта девушка, Олеся, сейчас собирает вещи, последний раз смотрит на свою дочку… Нет, наверное, не смотрит, наверное, её уже забрали, и все врачи качают головами вслед, хотя, может быть, у них такое каждый день, им не привыкать.

Янке стало вдруг очень страшно. Почему так долго нет Таля? Может, и его мама… тоже? Ведь у них так плохо всё сейчас, может, и она решит, что лишний рот не прокормить, что лучше оставить, пусть в детдоме растёт… Янка тряхнула головой. Нет, Таль ей не позволит!

– Вот, мам, это Янка, помнишь её?

Янка спрыгнула с подоконника. Она смотрела на Талькину маму, на её посвежевшее лицо, на чёрную, с проседью косу, обёрнутую вокруг головы, на свёрток на её руках, и вдруг, сама не понимая отчего, расплакалась.

– Ты чего? – испугался Таль.

– Ну, что ты, Яночка, что ты, девочка! Вот смотри, какой у нас здесь мальчик, какой у нас тут Пашенька, какой красивый…

Тётя Нияра приподняла пелёнку, открывая личико малыша, но Янка всё равно сквозь слёзы ничего не разглядела. Она плакала и плакала навзрыд и никак не могла успокоиться. Сунула Талю розу и выбежала на улицу, прижалась там к стене, нагретой солнцем, и выревела всё, что скопилось в ней за последние месяцы, а главное – эту острую, жгучую боль, которую раньше она никогда не испытывала, не знала и не понимала, что может так быть: за другого, за незнакомого человека, которого она и не увидит больше никогда в жизни.

Глава 3

Цветение миндаля

Янка сама не знала, почему ей захотелось рассказать об этом маме. Но вечером, когда мама приехала с работы, поужинала и прилегла у себя в комнате, Янка пришла к ней, присела рядом и сказала:

– А я сегодня школу прогуляла.

– Яна!

– Мы с Талем ездили за его мамой в роддом. Таль меня попросил помочь. Да сегодня только две алгебры, литература и физра…

– Нияра родила? Кого? – перебила мама, признав причину пропуска школы уважительной.

– Мальчика. Назвали Пашей. Ну, в честь отца.

Они помолчали.

– Мам, там я пока их ждала… одна девушка была, она ребёнка в роддоме оставила. То есть она хотела забрать, а ей мать её не разрешила… сказала: «Я же говорила тебе делать аборт»… Мам…

– О, Господи…

– Она так на неё кричала, говорит: «Я только на пенсию вышла, я для себя пожить хочу…», а девушка эта плачет, уговаривает её.

– А отец ребёнка?

– Ну, я так поняла, что его нету, ну, наверное, бросил, а может… Не знаю, в общем.

– Вот, Яна, видишь! Пока не выучишься, на ноги не встанешь, нормального человека не встретишь…

– Значит, ты бы меня тоже?..

– Что? – опешила мама.

– На аборт отправила, если бы я тебе… это… «в подоле принесла»? Или заставила бы потом отказаться от ребёнка?

Мама села, посмотрела на Янку такими глазами, будто это не Янка вовсе. То есть Янка, но не сейчас, а лет десять назад. Потом притянула её к себе, подула в макушку, она так всегда раньше делала, а после развода ещё ни разу, и сказала тихо, будто секретик, на ушко:

– Ну что за глупое ты у меня существо… Яночка, я тебя очень прошу: ты уж постарайся не забеременеть в пятнадцать лет. И в восемнадцать. И вообще закончи сначала институт. Вы, конечно, сейчас все ранние, но с этим делом… ну, со взрослыми отношениями, я хочу сказать, не стоит торопиться. Но если уж будет невтерпёж, всегда помни, что люди придумали много средств от нежелательной беременности. Ну, а если уж всё-таки… В общем, никаких абортов, рожай, я тебе всегда помогу.

И если бы Янка не выплакала сегодня все слёзы у стены роддома, она бы опять заплакала.

Янка бывала у Конопко теперь каждый день. Заходила после работы, как будто просто так, приносила будто бы угощение к чаю, но старалась, чтобы к чаю всегда было не только печенье, конфеты, а ещё и хлеб, масло, сыр, творог, фрукты. Тётя Нияра каждый раз будто бы пугалась и болезненно морщилась:

– Что ты, Яночка, зачем ты так много? Мы же пенсию получаем…

Знала она эту пенсию, бабушка ей говорила. Половина уходила на оплату коммунальных услуг, а оформление субсидии затягивалось. Шкатулка тем временем пустела, и Янка не думала уже о том, чтобы поехать на лето в родной город. Даже на дорогу не хватит. А просить у мамы она не будет. Ни за что.

Таль очень на Янку сердился, один раз сказал даже, что больше её на порог не пустит, если она будет их подкармливать. Но Янка только смеялась, она умела Таля уболтать, уговорить, упросить. С Анютой было сложнее.

– Почему ты нам помогаешь? – спросила та как-то. – Ты, наверное, в Таля влюбилась.

– Я? В Таля? – Янке даже смешно стало. Но Анюта смотрела очень серьёзно, строго. И Янка ответила тоже серьёзно: – Нет, мы просто дружим. Друзья ведь помогают друг другу.

– Ну да, – недобро усмехнулась Анюта. – А что, в Таля влюбиться нельзя? Он ведь хороший.

– Хороший, – согласилась Янка. Она вдруг подумала, что они с Анютой похожи. И если бы Анюта была постарше, они бы стали подругами.

Пашуня рос улыбчивым и крепким. Тётя Нияра отошла, научилась снова улыбаться, отвечая на каждое Пашунино курлыканье, и Дашина мама, тётя Ганна, говорила, что в жизни не видела такого красавца. Даша тоже часто приходила нянчиться. Она была единственным ребёнком и давно перестала мечтать о братике или сестрёнке.

– Папа говорит, что сегодня и одного-то не прокормить, – ворчала она. – Сколько людей прокармливают и ничего!

– Зато у тебя всё самое лучшее, – усмехнулась Янка.

Даша вмиг погрустнела, потемнела лицом.

– Ну и что? Зато с маленьким так хорошо понянчиться…

– Ага, – хмыкнула Янка, которая с утра сегодня опять разругалась с Ростиком, – это сначала хорошо, когда он тебе в ответ только улыбаться или кукситься может, а потом подрастёт и начинается… Мне вон сегодня братец такого с утра наговорил, чуть не убила! И раньше тоже: всё лучшее – Ростику, конечно, «он же младший»! А все шишки на меня, «ты же старшая»! Нет уж! У меня будет один ребёнок.