Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

class="p1">Чуть левее сидит высокий, сухопарый мужчина немного старше средних лет – князь Васильчиков. Его фамилия тоже прославилась в истории, но превыше всего он ценит личную независимость и в силу этого всегда держался в стороне от императорской администрации и двора. Сбереженное таким образом время он посвятил образованию и написал несколько ценных трудов по политическим и общественным наукам. Энергичный, но при этом хладнокровный аболиционист времен отмены крепостного права, с тех пор он непрерывно стремился улучшить положение крестьян, выступая за широкое начальное образование, создание сельских кредитных союзов в деревнях, сохранение общинных учреждений и многочисленные важные реформы в финансовой системе. Говорят, что оба этих господина великодушно раздали крестьянам больше земли, чем были обязаны по закону об освобождении. На собраниях князь Васильчиков выступает часто и всегда привлекает внимание; он – ведущий член всех важных комитетов. Будучи горячим защитником земских учреждений, он считает, что их деятельность должна ограничиваться сравнительно узкой областью, и этим отличается от некоторых своих коллег, готовых пускаться в рискованные, если не сказать фантастические, проекты развития природных ресурсов губернии. Его сосед господин П. – один из способнейших и энергичнейших членов собрания. Он председательствует в исполнительной управе в одном из уездов, где основал множество начальных школ и несколько сельских кредитных ассоциаций по образцу тех, что носят имя Шульце-Делича в Германии. Господин С., сидящий рядом с ним, несколько лет служил арбитром между помещиками и освобожденными крепостными, затем – в губернской управе, а теперь служит директором банка в Санкт-Петербурге.

Справа и слева от председателя, который также является губернским предводителем дворянства, сидят представители управы. Господин, который читает долгие доклады, – это мой друг «премьер-министр», который начал карьеру кавалерийским офицером и через несколько лет военной службы ушел в отставку и уехал к себе в поместье; он умный, способный администратор и весьма начитанный человек. Его коллега, который помогает ему читать доклады, – купец и директор муниципального банка. Следующий член – тоже купец и в некоторых отношениях самый примечательный человек в зале. Он родился крепостным, но, несмотря на это, уже в зрелом возрасте стал важной фигурой в мире российской коммерции. Ходят слухи, что основу своего состояния он заложил тем, что однажды купил медный котел в деревне, через которую проезжал по пути в Санкт-Петербург, где надеялся немного заработать на продаже телят. За несколько лет он накопил огромное состояние; но осторожные люди считают, что он слишком любит опасные спекуляции, и пророчат, что он кончит жизнь таким же бедняком, как и начинал.

Все эти люди принадлежат к тому, что можно назвать партией прогресса, которая горячо поддерживает все предложения, признаваемые «либеральными», и в особенности все меры, которые могут улучшить положение крестьянства. Их главный противник – вон тот человечек с коротко остриженной, яйцеобразной головой и мелкими пронизывающими глазками, которого можно назвать лидером оппозиции. Он осуждает многие из предложенных проектов на том основании, что губерния и так уже стонет под бременем налогов и что расходы следует сократить до минимально возможной суммы. В уездном собрании он с большим успехом проповедует эту доктрину, поскольку там крестьяне составляют большинство, и он умеет пользоваться тем лаконичным народным языком с вкраплениями пословиц, который гораздо сильнее влияет на деревенское сознание, чем научные принципы и логические рассуждения; но здесь, в губернском собрании, его сторонники составляют лишь уважаемое меньшинство, и он ограничивается тактикой обструкции.

Новгородское земство имело тогда репутацию одного из самых просвещенных и энергичных, и надо сказать, что заседания там проводились деловито и эффективно. Подробно рассматривались отчеты, все статьи годового бюджета подвергались тщательной проверке и критике. В нескольких губерниях, где я впоследствии побывал, дела, как оказалось, велись совсем по-другому: кворум составлялся с огромным трудом, а рассмотрение вопросов, когда оно наконец начиналось, считали простой формальностью и старались разделаться с ним как можно быстрее. Характер собрания, конечно, зависит от степени заинтересованности участников в местных общественных делах. В одних уездах этот интерес велик; в других близок к нулю.

Рождение этого нового института в 1864 году было встречено с энтузиазмом и вызвало большие надежды. В то время большая часть образованных русских классов имела простой и удобный критерий для всех видов государственных органов. Они исходили из той самоочевидной аксиомы, что эффективность института всегда пропорциональна его «либеральному» и демократическому характеру. Мало кто задумывался о том, насколько это соответствует имеющимся условиям и характеру народа и не окажется ли, что этот принцип, хотя и достойный сам по себе, обойдется слишком дорого для той работы, которую необходимо выполнить. Любую организацию, основанную на «избирательном принципе» и предоставляющую арену для свободной публичной дискуссии, обязательно должен был ждать хороший прием, и земство как раз и укладывалось в эти условия.

Общество обуревали самые разные ожидания. Те, кого больше волновал политический, а не экономический прогресс, видели в земстве основу безграничной народной свободы. Князь Васильчиков, например, хотя от природы отличается флегматичным характером, на какое-то время проникся энтузиазмом и написал следующие слова: «Мы со смелостью, беспримерной в летописях мира, выступили на поприще общественной жизни». Если местное самоуправление в Англии, несмотря на его аристократический характер, создало и сохранило политическую свободу, как это доказали несколько ученых немцев, чего же можно ожидать от институтов гораздо более либеральных и демократических? В Англии никогда не было парламентов графств, а местными делами всегда управляли крупные землевладельцы; тогда как в России у каждого уезда будет свое выборное собрание, где крестьянин будет стоять наравне с богатейшими помещиками. Те, кому привычнее было думать об общественном, а не политическом прогрессе, ждали, что вскоре они увидят страну с хорошими дорогами, прочными мостами, многочисленными деревенскими школами, хорошо оснащенными больницами и всеми остальными необходимыми условиями цивилизации. Сельское хозяйство станет более научным, торговля и промышленность будут быстро развиваться, и материальное, интеллектуальное и нравственное состояние крестьянства значительно улучшится. Осоловелая апатия провинциальной жизни и врожденное безразличие к местным общественным делам вот-вот развеется, думали они; в ожидании этих перемен матери-патриотки брали детей на ежегодные собрания, чтобы с ранних лет приучать их интересоваться общественным благосостоянием.

Понятно, что эти завышенные ожидания не оправдались. С самого начала существовало недопонимание относительно характера и функций новых институтов. В короткий период всеобщего энтузиазма по поводу реформ высокие сановники неосмотрительно употребили несколько расплывчатых либеральных фраз, которые тогда были в моде, однако они никогда всерьез не собирались давать младенцу, коего приносили в мир, долю в управлении страной; и как только они приступили к практическим реформам, их сентиментальный либерализм сразу же испарился, а примиренческий дух быстро пошел на убыль. Поэтому, когда это бойкое дитя