Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

состоянии досконально выполнить все предписанные формальности, сложилась обычная практика соблюдать их только на бумаге. Чиновники удостоверяли факты, которые и не собирались проверять, и секретари всерьез составляли протоколы заседаний, которые никогда не проводились! Таким образом, в вышеупомянутом случае печку на самом деле починили задолго до того, как архитектор получил официальное разрешение приступить к работам. Тем не менее комедию усердно разыграли от начала до конца, так что всякий, кто впоследствии проверил бы документы, обнаружил бы, что все сделано по всем правилам.

Возможно, самый изощренный способ предотвращения чиновных злоупотреблений изобрел император Николай I. Прекрасно осознавая, что его регулярно и систематически обманывают рядовые чиновники, он создал хорошо оплачиваемую службу, называемую жандармерией, и разослал жандармов по всем городам и весям, приказав им сообщать непосредственно его величеству все, что покажется им достойным упоминания. Эта придумка вызвала восхищение в бюрократических умах; и царь не сомневался, что с помощью этих официальных наблюдателей, не заинтересованных в сокрытии истинного положения дел, он будет все узнавать и исправлять все нарушения чиновников. В действительности же этот замысел имел весьма пагубные последствия. Хотя все это были отборные служаки на хорошем жалованье, все они в той или иной степени поддались господствующим настроениям. Они не могли не чувствовать, что в них видят шпионов и наушников – унизительное ощущение, никак не способное развить в них то чувство самоуважения, которое лежит в основе честности, – и что все их усилия пойдут прахом. По сути, они находились примерно в том же положении, что и генерал-прокурор Петра Великого, и с истинно русским добродушием не любили разорять людей, которые были не большими преступниками, чем большинство их соотечественников. Кроме того, согласно принятому кодексу чиновной морали, неповиновение считалось куда более страшным грехом, чем продажность, а наигнуснейшим злодеянием считались политические преступления. Поэтому жандармы закрывали глаза на распространенные злоупотребления, считая их неисправимыми, и занимались реальными или мнимыми политическими провинностями. Притеснения и вымогательства оставались незамеченными, а вот неосторожное слово или глупая шутка в адрес властей слишком часто раздувались до размера государственной измены.

В конце правления Александра II (1880 г.), когда граф Лорис-Меликов с санкции и одобрения своего августейшего владыки готовился провести либеральные политические реформы, предполагалось упразднить жандармерию как орган политического шпионажа, и в соответствии с этим руководство им было передано из так называемого Третьего отделения Канцелярии его императорского величества Министерству внутренних дел; но когда через несколько месяцев доброжелательный монарх погиб от рук революционеров, проект, естественно, был заброшен, и жандармский корпус, оставшись в ведении министра внутренних дел, вернул себе значительную часть прежней власти. Ныне он служит своего рода дополнением к обычной полиции и, как правило, используется для таких дел, где требуется соблюдение секретности. К сожалению, он не связан теми законными ограничениями, которые защищают общественность от своеволия обычных властей. Вдобавок к обычным обязанностям он выполняет некую ясно не сформулированную разъездную работу, ведя наблюдение и арестовывая всех лиц, которые кажутся ему в каком-либо роде опасными или подозрительными, и этих лиц могут содержать под стражей неопределенный срок или сослать в какие-нибудь отдаленные и негостеприимные части империи без обычного суда и следствия. В двух словах, это типичный инструмент для наказания политических мечтателей, подавления тайных обществ, противодействия политическим волнениям и в целом выполнения не предусмотренных законами распоряжений правительства.

C этой аномальной ветвью власти я сам имел несколько своеобразные отношения. После того случая с новгородским вице-губернатором я решил оградить себя от всяких подозрений и с этой целью обратился к шефу жандармерии с просьбой выдать мне какую-нибудь официальную бумагу, которая доказывала бы всем должностным лицам, с которыми меня могла бы столкнуть жизнь, что я не имею никаких противозаконных замыслов. Мою просьбу удовлетворили, и я получил необходимые бумаги; но вскоре оказалось, что, пытаясь избежать Сциллы, я попал в Харибду. Устранив сомнения со стороны чиновников, я нечаянно навлек на себя подозрения совсем иного рода. Документы, подтверждающие, что я пользуюсь защитой со стороны правительства, внушили многим мысль, что я – жандармский агент, и чрезвычайно осложнили мои попытки получить сведения из частных источников. Поскольку частные источники были для меня важнее официальных, я больше уж не просил покровительства у властей и ездил по стране как обычный путешественник без особой защиты. Какое-то время у меня не было никаких причин жалеть об этом решении. Я знал, что за мной довольно внимательно следят и что мои письма иногда вскрывают на почте, но в остальном препятствий мне не чинили. Наконец, когда я почти что позабыл о Сцилле и Харибде, однажды ночью я неожиданно столкнулся с первой и, к своему изумлению, оказался под арестом! Все это случилось следующим образом.

Я был в поездке по Австрии и Сербии и после короткого отсутствия вернулся в Россию через Молдавию. Прибыв к Пруту, по которому проходила граница, я нашел офицера жандармерии, в обязанности которого входило проверять паспорта всех проезжающих. Хотя мой паспорт был в полном порядке и должным образом подтвержден британскими и русскими консулами в Галаце, этот господин подверг меня тщательной проверке в том, что касалось моей прошлой жизни, нынешнего рода занятий и намерений на будущее. Узнав, что я более двух лет путешествовал по России за свой счет с простой целью сбора разнообразной информации, он поглядел на меня недоверчиво и, казалось, несколько усомнился в том, что я действительно британский подданный; но когда мои слова подтвердил мой спутник – друг из России, который обладал повергающими в трепет полномочиями, он подписал мой паспорт и позволил нам ехать дальше. Таможенники скоро закончили досмотр нашего багажа; и по дороге в близлежащую деревню, где мы собирались переночевать, мы поздравляли себя с тем, что на какое-то время ускользнули от всяких контактов с государственными органами.

Как оказалось, мы кое-чего не предвидели. Когда в ту ночь часы пробили двенадцать, меня разбудил громкий стук в дверь, и после долгих переговоров, во время которых кто-то намеревался силой ворваться внутрь, я открыл засов. Вошел тот самый офицер, который подписал мой паспорт, и сказал суровым официальным тоном:

– Я должен просить вас остаться здесь на сутки.

Немало изумленный его заявлением, я отважился спросить о причине столь неожиданной просьбы.

– Это уж мое дело, – последовал лаконичный ответ.

– Возможно, и так; но все же, по зрелом размышлении, вы должны признать, что дело некоторым образом касается и меня. К моему величайшему сожалению, я не могу удовлетворить вашу просьбу и должен уехать на рассвете.

– Вы не уедете. Давайте сюда ваш паспорт.

– Если только меня не задержат силой, я намерен