Ее внутреннее эхо - Ольга Пряникова

мать, но и эту информацию добыть было очень трудно. По анкете и по возрасту было легко догадаться, почему в пятнадцать лет она отказалась от ребенка. И кто был злым гением – тоже было ясно, не хотели позорить знаменитую фамилию внебрачным отпрыском. Но больше ничего, включая личность отца, Катя не знала.

Не смог этого узнать и Георгий, хотя, при его возможностях он мог бы достать любую информацию и с того света.

Обнаружив такую необычную деталь в биографии девушки, он растерялся, часами сидел над бумагами, пытаясь сопоставить факты. Работа отошла на второй план, Катю он боялся тревожить, а Соня уже давно перестала его интересовать.

Жалость к маленькой сироте вызывала в нем новые, не испытанные раньше чувства. Он представлял ее в больнице, без вещей, в казенных, огромных тапочках, одинокую, решившуюся бросить все ради чего-то, что было для нее важным. Он полагал, что причина в деньгах, хотя, проверка показала нехарактерные прибыли для такого своеобразного бизнеса.

Одним словом, Катя его интриговала.

Жалел ее и Митя.

Она часами корила его за то, что он бросил ее одну в больнице, ни разу не навестил. Он не оправдывался, он был кругом виноват.

Виноватым он от нее и ушел, едва успев в аэропорт к жене, виноватым был и перед Машей, которая нашла дома хаос и голодного кота. Виноват он был и перед старенькой матерью, которая одиноко жила в маленьком поволжском городке, нуждалась в помощи, а после смерти отца – еще и в постоянной компании.

Ничего этого не было – Митя крутился в Москве, утопая в работе, в отношениях со своими женщинами, в собственной бесконечной вине.

Жена предложила приехать всей семьей к его маме на Новый год, который уже совсем подступал. Позвали и взрослого сына – у Маши были с ним прекрасные отношения, может, потому, что они были ровесниками.

Маша была Митиной уже далеко не первой или второй женой, а сын недавно женился сам, поэтому обид на отца не держал.

Словом, это была современная и дружная семья. И только один червь точил его душу – Катя.

Узнав про его отъезд на праздники, она впервые устроила ему истерику.

Нет, она понимала, что Новый год он проведет не с ней, но Митя собрался уехать с семьей на целых две недели.

Она опрокинула елку со всеми игрушками, закрыла за ним дверь и прорыдала до самого утра.

Никогда он не был праздником – Новый год. Но все вокруг подогревало интерес и ожидание чуда.

Чуда не происходило, ожидание закономерно сменялось разочарованием.

Годами Катя не поддавалась на все эти уловки, убеждала себя, привыкала к одиночеству. Но в тот год появление Мити что-то сдвинуло в ее голове. Она почему-то ждала, что он проведет этот вечер с ней. Или приедет ночью, когда его жена заснет. А он собрался уезжать…

Он обещал быстро вернуться, наврав что-то жене, ведь его работа позволяла это. Но сначала он должен был приехать к ней.

Она не умела готовить, поэтому всю еду просто заказала в ресторане на первом этаже. Вместе с посудой.

Тридцать первого она с раннего утра собирала разбитые игрушки, пытаясь вернуть елке былую красоту. Продуманно оделась сама, накрыла на стол.

Его все не было. Но всего полчаса опоздания.

Она очень хотела позвонить, но боялась окончательно все испортить.

Потом уже не боялась, но его телефон был отключен. Катя еще не поняла. Не могла поверить, надеялась, как любая наивная женщина, придумывала массу оправданий и обстоятельств.

Звонок раздался за полчаса до боя курантов. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда она бежала к двери, надевая туфли.

В дверях, как безбородый Дед Мороз, стоял Георгий. И по ее лицу сразу понял, что очень зря пришел. Для него этот новогодний вечер не был большой жертвой – еврейский Новый год давно прошел в кругу семьи, а первое января не значило ничего абсолютно. Но он чувствовал, что эта грустная девочка хочет праздник, она его заслужила, и ему ничего не стоило этот праздник подарить.

Она явно ждала другого человека, Георгий понял это, как только прошел в комнату, и смутился. Он был мужчиной основательным, семейным и даже пожилым. Любовницы у него были, но он их не искал, страстно не увлекался, скорее, встречался с ними для смены обстановки. Но Катя что-то затронула в его душе, какие-то особенные струны, молчавшие много лет. Это было приятно. Приятно было мысленно называть ее «ребенком», хотя своих детей у него было шестеро. Все они, как и он сам, жили на три страны, были разбалованы, плохо воспитаны, страдали от вседозволенности. Катя же виделась ему совсем другой. Она явно ничего не хотела от него, была равнодушна к его деньгам, власти, не стремилась его соблазнить, заполучить.

Наоборот, как настоящий обиженный ребенок, она видела, что Дед Мороз – фальшивый. Стояла в коридоре, надув губы, почти готовая заплакать.

Надо было уходить. Он почему-то медлил, хотя ситуация была пошлейшая, очень неловкая. И сказать было нечего.

Он молча направился обратно к дверям.

Вдруг она, наконец, заговорила:

– Останься.

Митя ничего не узнал об этом, но все почувствовал. Ее не винил, винил себя.

Каждый вечер выдерживал атаки матери, капризы жены, ждал, когда все заснут, кидался к ноутбуку: «Маленькая… ты здесь?»

О, она была там. И тоже ждала. Всегда.

Она вникала во все подробности его жизни, искала рецепты травяных сборов для лечения его мамы, сочувствовала, давала советы.

Они никого больше не замечали на сайте, всю ночь, до красных глаз, проводя друг с другом. Это было их законное время, неявка при любых обстоятельствах стала бы поводом для беспокойства.

Сайт с четырех утра отключали на профилактику. Приходилось полчаса ждать, заниматься другими делами, в нервной надежде постоянно обновляя страницу.

Вскоре они стали ссориться именно в это время. Митя считал, что эта вынужденная тридцатиминутная разлука заставляет их обоих так нервничать, что после нее нервы уже расшатаны, и любой повод становится катализатором для ссоры. Может, так оно и было, но ссоры становились частыми, ежедневными, их разговоры все время сводились к одному – что делать дальше.

Когда Митя вернулся в Москву, их редкие встречи тоже стали заканчиваться взаимными упреками. Катя скандалила каждый раз, когда ему надо было уходить, а уходить ему надо было всегда.

Его чувства постепенно из страсти перерастали в какие-то тяжелые обязательства, Катя усиленно подогревала его чувство вины. И не оставляла надежд на совместное будущее.

Разговоры об этом и