Генерал Деникин - Владимир Черкасов-Георгиевский

Простите меня, но это уже слишком наивно. Наивно, войдя в деловые отношения с партнером, предупреждать, что вы его обманете, и наивно рассчитывать на его безусловное доверие. Не повернете вы ваших штыков, ибо, использовав вас в качестве агитаторов, переводчиков, тюремщиков, быть может, даже в качестве боевой силы – заключенной в клещи своих пулеметов, – этот партнер в свое время обезвредит вас, обезоружит, если не сгноит в концентрационных лагерях. И прольете вы не «чекистскую», а просто русскую кровь – свою и своих – напрасно, не для освобождения России, а для вящего ее закабаления».

Считая войну Германии с СССР неизбежной, Деникин в этом докладе пытался обозначить возможности и шансы эмиграции в «русском деле». Д. В. Лехович в своей книге так это излагает:

«В главном прогнозе своем он ошибся. Ему казалось невозможным, чтобы русский народ, вооруженный во время войны, не восстал бы против коммунистической власти, поработившей его. В таком случае, считал он, место эмиграции там, в рядах армии и народа, сбросивших советскую власть, чтобы стать на защиту родины.

Считал он также, что Красная армия под ударами внешнего врага разложится и в стране наступит хаос, с повторением во втором издании, под другими именами, но в той же сущности происходившего в России в 1918 году. И в этом новом калейдоскопе гражданской смуты, так же, как и тогда, предполагал он, выделится вооруженное национальное движение, в котором сольются лучшие элементы армии и народа. И если стимулом этого движения будет «свержение советской власти и защита родины», то место эмиграции в ее рядах.

Но если бы этого не случилось?

«Что делать, – ставил он вопрос, – если в случае войны народ русский и армия отложат расчеты с внутренним захватчиком и встанут единодушно против внешнего (врага)?»

На этот вопрос Деникин дал следующий ответ: «Я не могу поверить, чтобы вооруженный русский народ не восстал против своих поработителей. Но, если бы подобное случилось, мы, не меняя отнюдь своего отношения к советской власти, в этом случае, только в этом единственном, были бы бессильны вести прямую борьбу против нее. Для нас невозможно было бы морально, ни при каких обстоятельствах, прямое участие в действиях той армии, которая ныне именуется «Красной», доколе она не сбросит с себя власть коммунистов. Но и тогда наша активность, тем или другим путем, должна быть направлена не в пользу, а против внешних захватчиков».

Д. В. Лехович подытоживает:

«Таким образом, эмигрантская программа генерала Деникина фактически оставалась формулой белого движения. Но призыв его к «свержению советской власти и защите России» многим казался странным противоречием. Критики Деникина указывали на то, что нельзя защищать Россию, подрывая ее силы свержением власти, также как и нельзя свергнуть советскую власть без участия внешней силы. Словом, «или большевистская петля, или чужеземное иго». На этот упрек Антон Иванович отвечал:

«Я не приемлю ни петли, ни ига!»

В общем, перед Второй мировой войной А. И. Деникин пытался найти некий третий выбор, какого в «Быть или не быть?» не выпадает. Он знал лишь то, что «не нужно», а требовалось суровое «Надо!», та конкретика, какой всегда отличался, например, последний главком белых Врангель, тот твердокаменный оселок, на каком коммунисты поработили Россию.

Деникин же и на седьмом десятке своих лет перед очередной судьбоносной вехой в истории Отечества все цеплялся за «формулу белого движения», ведущую в прежнюю туманную пропасть «непредрешенчества», куда когда-то уже идейно свалилась вверенная Антону Ивановичу Белая армия.

Часть десятая (1939–1947 гг.)

«Россия спасется!»

Начало Второй мировой войны. Гитлеровская «опека». Русское Освободительное Движение. Эмигрантский разрыв. В США. Последний поход.

В 1939 году часто появляющийся на людях 66-летний А. И. Деникин выглядел по-парижски, в торжественных случаях он надевал под пиджак фрачную рубашку со стойкой воротничка, загнутого по углам, хотя и повязывал на него элегантный галстук в толстую косую полосу.

Концы деникинских белых усов по-прежнему подкручивались, уступом торчала белоснежная бородка, темные густые нависшие брови генерала ни за что не хотели седеть. Две глубокие морщины на лбу, небольшие мешки под глазами никак не заявляли о нездоровье, а гладко выбритый череп и матовый Георгиевский крест в петлице пиджака Антона Ивановича словно б подчеркивали армейскую опрятность и неувядаемый боевой дух бывшего главкома.

В марте 1939 года Германия полностью оккупировала Чехословакию, в апреле ее союзница Италия заняла Албанию. Летом советскому правительству на Московских переговорах не удалось договориться об антигитлеровском блоке с французами и англичанами, и в августе СССР заключил дружественный договор с германскими нацистами. Многоопытный Деникин среагировал на это однозначно:

– Кто первым нарушит договор? Кто кому воткнет в спину нож?

А.И.Деникин в последние годы

Вторая мировая война началась нападением Германии на Польшу в сентябре, а по Франции гитлеровцы ударили 10 мая 1940 года. Во второй половине мая стало ясно, что французская армия будет разгромлена, в стране началась паника. Большинство беженцев устремилось на юг и запад.

Деникины хорошо знали одно местечко в том направлении, где жили в летнее время в 1937 году. Это Мимизан на берегу Бискайского залива Атлантики, под Аркашоном, невдалеке от Бордо. Там можно было остановиться и в вилле родителей подруги Марины Деникиной.

Сговорились с владельцем машины и стали ее набивать, обвязывать скарбом, как могли. В самом конце мая, когда уже капитулировали Бельгия, Нидерланды, а остатки французских частей с прикрывавшими их англичанами дрались в немецком окружении под Дюнкерком, Деникины выехали из Парижа. Спереди в машине сидели водитель с дочкой, сзади втроем уселись Деникины. Вернее, вчетвером – на коленях мяукал старожил семьи кот Василий.

Изнурительно пришлось двигаться им в хаосе запруженной беженской дороги на юго-восток. Была жара, отдохнуть в переполненных гостиницах по пути невозможно. Только в Шаранте пригодилась известность Деникина. Знаменитого русского генерала узнала француженка, хозяйка местного имения, где удалось пообедать и переночевать.

Побережье Мимизана встретило их знойными бескрайними песчаными дюнами. На одной из них и стояла предоставленная Деникиным по линии 21-летней Марины, принятой в состоятельных парижских кругах, комфортная вилла. Едва ли не впервые за эмигрантскую жизнь ее матери и отцу несчастье на такое счастье подвело. Из дома пленял чудесный вид на океан.

Коротким оказался этот роскошный привал. Немцы вскоре заняли Бордо. Антон Иванович сообразил, что их части должны в первую очередь встать и по всему побережью до испанской границы, расположившись в прибрежных зданиях и пунктах. Надо было уходить в глушь, так как генерала Деникина, всю жизнь антигерманца, мгновенно опознали бы не хуже той французской дамы из Шаранта, но уже с неприятностями.

Потянулась семья вглубь от океана к небольшому озеру Мимизан. Оно лежало в сосновых перелесках, насаженных здесь, чтобы остановить дюны. Нашли там барак, куда уже набились беженцы, и сложили вещички. Постоянным полезным развлечением в окрестностях могла быть только рыбалка, о чем Антон Иванович сразу и подумал. Тут Деникиным предстояло в крайних лишениях тянуть свою жизнь до 1945 года, о чем они даже в своих беспокойных, тяжелых снах не могли предположить.

Ксения Васильевна в этих условиях будет вести дневниковые записи, где генерал Деникин превратится в «Иваныча». Тетрадки С ними придется прятать от немецких обысков, зарывать в землю, но они на нашу удачу сохранились.

15 августа 1940 года

Поселились мы на окраине местечка, у самого леса, но далеко от моря. Квартира самая примитивная, в длинном бараке для немецких военнопленных прошлой войны; колодезь и уборная за хозяйским курятником, но электричество, слава Богу, есть… Посреди барака живут старики хозяева, а в том конце другие жильцы.

10 сентября 1940 года

Ни парижских газет, ни радио. Жизнь очень судилась.

Наш бедный аппарат раздавили в автомобиле, и немудрено: так было всего напихано в машине. Я всю дорогу сидела скрючившись, колени к подбородку, за спиной тюк с подушками, под ногами чемодан с книгами, на коленях корзина с котом. А без радио в такие времена очень плохо.

За хлебом уже надо стоять в очереди, говорят, скоро карточки будут… Жизнь глухого местечка входит в свою колею и течет тихонько, но с некоторой оглядкой, ибо параллельно начинает налаживаться жизнь завоевателя.

Сентябрь 1940 года

В воскресенье я себя чувствовала немного лучше, и Иваныч решил меня «вывести в шумный свет». Потихоньку поползла с ним до озера и там села у кафе под соснами пить «оператив», как он говорит. Смотрели, как местные жители играли в какую-то игру, бросали деревянный шар в три стоящие штуки (не знаю, как называются) вдоль одной из стенок дощатого угла. Иваныч говорит, что это нечто вроде наших русских «городков». Играли дяди больше уже на возрасте… и игра их очень увлекала.