Генерал Деникин - Владимир Черкасов-Георгиевский

Генерал Б. Хольмстон-Смысловский напишет после войны:

«Власов был продолжателем белой идеи в борьбе за национальную Россию. Для большевиков это было страшное явление, таившее в себе смертельную угрозу. Если бы немцы поняли Власова и если бы политические обстоятельства сложились иначе, РОА одним своим появлением, единственно посредством пропаганды, без всякой борьбы, потрясла бы до самых основ всю сложную систему советского государственного аппарата».

Гитлеровцы предпочитали видеть «антисовстско»-русских лишь в форме вермахта, они не шли на создание русского национального правительства и предложили сначала эмигрантам-казакам, российским нацменьшинствам, потом военнопленным вступать в «Земляческие объединения» под немецкой эгидой или идти «добровольцами» в немецкие части.

К 5 мая 1943 года добровольческие объединения в рамках германского вермахта насчитывали 90 русских батальонов, 140 боевых единиц, по численности равных полку, 90 полевых батальонов восточных легионов и массу мелких подразделений, а в немецких частях было от 400 до 600 тысяч добровольцев, как сообщает в своей книге немецкий исследователь Й. Хоффманн «История Власовской армии».

Под германским командованием состояли и крупные «русские» формирования: 1-я казачья дивизия, несколько самостоятельных казачьих полков, калмыкский кавалерийский корпус. Имелись уже тогда зачатки национальных русских вооруженных сил под русским командованием, которые частично носили русскую форму. Это были РННА – Русская национальная народная армия, РОНА – Русская освободительная народная армия, бригада «Дружина», полк «Варяг», Русский корпус в Сербии, 120-й полк донских казаков.

С сентября 1942 года у немцев начал действовать захваченный в плен талантливый советский генерал А. А. Власов. В апреле 1943 года его стараниями появилось официальное понятие «Русская освободительная армия» (РОА) как соборное обозначение всех находившихся в немецких войсках солдат русского происхождения, в отличие от легионов нацменьшинств. Такое формирование русского центра и русской армии напугало Гитлера, и фюрер политически нейтрализовал Власова. Его «Русский комитет» и РОА так и останутся пустышками по своему влиянию. Гитлер даст указание, чтобы даже Восточные войска не расширять, а сохранить лишь в самом необходимом объеме.

Российский исследователь В. Александров («От войны гражданской к войне мировой». Ex libris, «Независимая газета», 26. 11. 1988) в рецензии на издание «Материалы по истории Русского Освободительного Движения. Выпуск 2» уточняет:

«Собственно «власовское» движение являлось лишь небольшой составной частью внутри РОД (Русского Освободительного Движения), а возглавляемая А. А. Власовым Русская освободительная армия (РОА), численностью около 5 тысяч человек, составляла и вовсе небольшую долю в общей массе русских антикоммунистических сил».

Вот какие русские пожаловали в Мимизан, что Ксения Васильевна оживленно рассказывает:

7 ноября 1943 года

Ну и чудеса творятся! Всего мы ожидали, только не этого! Вновь прибывшие немецкие солдаты, с лошадьми, обозом, занявшие школу, заполнившие улицы местечка, – оказались наши соотечественники, прибывшие прямо из России! Набрали их немцы из военнопленных… считаются «добровольцами», но к так называемой армии Власова (РОА) отношения не имеют. Они, конечно, от местного населения узнали, что тут есть русские, и приходят к нам. Приходят неловкие, несмелые, не очень знающие, как говорить с нами. Так нелепо, странно видеть этих русских людей в немецкой форме, а сказать прямо, как же это так? Понимаете ли, что врагу России служить – нельзя… Нельзя!

И мы, и они в лапах волка. Говорим обиняками, недомолвками, но, однако, они понимают: рассказывают о безвыходности положения, об ужасах плена, где из лагеря каждое утро выносили десятки трупов, как бревна, и, чтоб избегнуть этой лихой смерти, – выход был всего один. Говорят и про страшную каторжную жизнь большевизма. Но это больше старшие, седые, некоторые из них сражались в рядах нашей белой армии. А из молодых есть такие, что не находят, что было так уж плохо. Они ведь прежней жизни не знали и судить не могут. Большинство донские и кубанские казаки, но есть и сибиряки, и псковские, и астраханские, и курские, со всей России-матушки.

9 ноября 1943 года

Все встречаемся и беседуем с компатриотами. Они, большинство по крайней мере, чувствуют неловкость своего положения, многие как-то подавлены… Ставят невероятные вопросы, удивляются, что нет бедно одетых, что все так чисто живут. Ведь они еще никакой «заграницы» не видели, прямо из России их в наше местечко привезли…

Когда мы им рассказали, что тут, рядом, есть русские военнопленные в лагере, они приняли известие очень сдержанно, даже с неловкостью. Молодой студент вздохнул: «Да вот мы одни русские, вы – другие, а они – третьи!»

«А Россия одна, и русский народ должен быть одним», – сказал им Антон Иванович.

11 ноября 1943 года

Приходят все соотечественники каждый день… очень интересуются фронтом, но свои чувства по поводу советского продвижения мало кто показывает.

Краснолицый, здоровенный черноморский моряк, оставшись последним, спросил: «А вы как соображаете, может кто-нибудь Россию победить?» «Нет, никто Россию не победит», – ответил Антон Иванович, подчеркнув слово «Россия». «И я так думаю, – сказал моряк, – счастливо оставаться, папаша. Может, вместе отселя в Россию поедем». «Может статься, – улыбнулся Антон Иванович, – а может, меня не пустят, а вас нет, или наоборот!» «Всех пустят, чего там. Народу сколько выбили и переморили, вся страна в развалинах лежит, строить-то нужно будет? Все пригодимся. У нас руки вон какие, а у вас – голова. Всякий свое принесет». «Правильно», – обрадовался Антон Иванович, и они еще раз пожали друг другу руки.

Старик, так много боровшийся за Россию, всю жизнь только о ней и думающий, и молодой парень, ушедший от злой жизни на родине, так мало грамотный… поняли друг друга.

14 ноября 1943 года

Вчера русских солдат еще прибыло. Говорят, и Бордо, и все побережье будет занято этими войсками, которые, не знаю, как и назвать, «наши», когда они не «наши», немецкие, когда они не немецкие, а наймитами звать язык не поворачивается, да и по сущности это неправда.

А. И. Деникин написал о том общении что-то вроде очерка:

«Пленным всех народностей приходило на помощь их правительство и Красный Крест. Русские же ниоткуда не получали, ибо московская власть в международном Красном Кресте не состояла, и советские воины были брошены на произвол судьбы своим правительством, которое всех пленных огульно приказало считать «дезертирами» и «предателями». Все они заочно лишились воинского звания, именовались «бывшими военнослужащими» и поступали на учет НКВД, так же, как и их семьи, которые лишались продовольственных карточек…

Эти люди толпами приходили ко мне, а когда германское командование отдало распоряжение, воспрещающее «заходить на частные квартиры», пробирались впотьмах через заднюю калитку и через забор – поодиночке или небольшими группами…

Говорили обо всем: о советском житье, о красноармейских порядках, о войне, об укладе жизни в чужих странах и, прежде всего, о судьбе самих посетителей. Была в ней одна общая черта, выращенная советской жизнью и условиями плена-камуфляжа. Еще перед сдачей все коммунисты и комсомольцы зарывали в окопе свои партийные и комсомольские билеты и регистрировались в качестве беспартийных. Многие офицеры, боясь особых репрессий, срывали с себя знаки офицерского достоинства и отличия и заявляли себя «бойцами». Стало известно, что семьи «без вести пропавших» продолжают получать паек, а семьи пленных преследуются, и многие, попав в плен, зарегистрировались под чужой фамилией и вымышленным местом жительства. Когда вызывали «добровольцев» – казаков, записывались казаками и ставропольцы, и нижегородцы, и плохо говорившие по-русски чуваши…

– Скажите, генерал, почему вы не идете на службу к немцам?

Ведь вот генерал Краснов…

– Извольте, я вам отвечу: генерал Деникин служил и служит только России. Иностранному государству не служил и служить не будет.

Я видел, как одернули спрашивающего. Кто-то пробасил: «Ясно». И никаких разъяснений не потребовалось…

Приходили разновременно и два коммуниста. Один – офицер пытался даже доказывать коммунистические «истины», явно зазубренные из краткого конспекта истории партии, и похваливался советской «счастливой жизнью». Но, уличенный в неправде, сознавался, что пока ее нет, но будет… Другой коммунист, более скромный, нерешительно оправдывался в своей принадлежности к партии.

Я спросил:

– Скажите, чем объяснить такое обстоятельство: вам известно, что, если бы немцы узнали, что вы коммунист, вас бы немедленно расстреляли. А вы не боитесь сознаться в этом.

Молчит.

– Ну, тогда я за вас отвечу. Перед своими советскими вы не откроетесь, потому что 25 лет вас воспитывали в атмосфере доносов, провокации и предательства. А я, вы знаете, хоть и враг большевизма, но немцам вас не выдам. В этом глубокая разница психологии вашей – красной и нашей – белой…