На свои круги (СИ) - Турлякова Александра Николаевна

- Нет! Нет, я не верю вам!- Он снова поднялся на ноги.

- Я могу показать тебе её могилу...

- Нет!

Настоятельница молчала, со скорбным выражением лица смотрела на молодого человека, видела его смятение, боль в глазах, неверие, несогласие со случившимся. Ей казалось, что за этот миг он стал старше даже больше, чем за эти два прошедших года. Бедный, бедный мальчик... Он в самом деле её любил...

- Это они, да? Это люди Марда?..

Он хорошо знал обстоятельства её прошлого, знал, как боялась она насилия. Она бы ни за что не позволила снова поступить с ней так, она бы боролась с насильниками, она бы сопротивлялась до последнего.

- Это они убили её, да?- Он ждал ответа.

- Нет, она умерла ещё за год до этого... Но ты прав, она бы не пережила того, что было здесь осенью...

- За год? Ещё в позапрошлом году, что ли?

Всё это время он думал о ней, как о живой, он советовался с ней мысленно, всё запоминал, чтобы рассказать, он сравнивал других девушек с ней, он вспоминал её голос, её взгляд... А её, оказывается, уже больше года нет среди живых... Нет!

«Моя Ллоис... Где моя Ллоис? Верните её мне! Что вы сделали с ней?.. Почему вы не уберегли её?..»

Он сделал усилие над собой и прислушался к словам говорившей что-то настоятельницы, слова долетали сквозь пелену обрывками фраз.

- Она болела... Долго болела... Это родовая горячка... Лихорадка, никто не смог ей помочь... Такое бывает... Многие девушки умирают от этого... Болезни... От них столько умирало и умирает... Ты должен смириться... Так Господу было угодно... Это Его воля... И ты ничего не можешь изменить... Эрвин, сын мой... Смирись...

Он не слушал её. На сердце навалилась такая нестерпимая боль, что он понял, что не может больше и мига находиться здесь. Ему стало противно всё здесь, он не мог выносить вида этих стен, этих лиц, даже доброй матушки, добрее которой, ему раньше казалось, и нет никого.

Прочь! Прочь отсюда сейчас же!

Бегом... Забыть это всё... Это проклятое место... И зачем только он послушал этого барона? Зачем он приехал сюда? Забыть! Выбросить из головы!

Пусть! Пусть в памяти всё будет по-прежнему, пусть по-старому растут тут фруктовые деревья, пусть, как и раньше, смеются мальчишки, пусть где-то тут всё так же ждёт его живая здоровая Ллоис...

Нет! Он не был здесь никогда! Это всё безумный сон, страшный кошмар! Ничего этого не было!

- Эрвин! Эрвин, вернись! Куда ты? Постой!

Она хрипло по-стариковски звала его, а он ничего не слышал. Вылетел во двор, вскочил в седло и, не дожидаясь своих сопровождающих, полетел галопом вон из обители бегинок. Два всадника, ничего не понимая, поехали следом.

* * * * *

Он вернулся уже несколько дней назад, вернулся, на себя прежнего непохожий. Угрюмый, подавленный, замкнулся в себе и молчал. Орвил не узнавал его. Какое там обаяние? Если бы он был таким с самого начала, то человека более хмурого было бы не найти во всём мире.

Он не выходил к столу, да и почти ничего не ел. Слуги, что топили камин в его комнате, сказали, что он просто молча сидит или лежит, отвернувшись к стене. Он не ходил в кузню, не занимался с оруженосцами, не ездил верхом на свои любимые прогулки, он словно пропал, будто и не было.

Что такое могло случиться? Что так подкосило его?

Неужели любимая девушка бросила его? Отказала ему во взаимности или вышла замуж за другого?

Орвил-то надеялся увидеть её, представлял, какой она должна быть, чтобы он полюбил её. Как девчонки вздыхали по нему, то он мог выбрать любую. А какую выбрал? Какую любил? Это и было интересно.

А уж то, что он её в самом деле любил сомневаться теперь не приходится. Так мучить себя и страдать без любви вряд ли будешь.

Как ни пытался Орвил заговорить с ним – бесполезно. Просто немое молчание, как со стеной. Ладно, думалось ему, всё это он переживёт, нужно только время, и каждому свой срок.

Через пару дней Орвил оставил попытки узнать, что случилось от него самого, и приказал принести в его комнату пергамент, тушь и перья. Он же пишет стихи, пусть пишет, пусть выливает свою боль в стихах, может, это ему поможет. И просто ждал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

От ребят, что сопровождали Эрвина в дороге, барон узнал, что обитель выглядит разорённой, будто и живых там нет. Может быть, что серьёзное случилось? Ведь шла война...

Эти мысли заставили барона попытаться заговорить с этим Эрвином ещё раз, и он пришёл в его комнату. Был вечер, в камине рдели угли, на столе светило три свечи в одном подсвечнике. Эрвин сидел на кровати и смотрел мимо в закрытое наглухо по-зимнему окно. На вошедшего хозяина замка вообще не обратил внимания.

Орвил подошёл к столу, глянул на разбросанные куски пергамента. Это те, что он ему сам отдал, остатки от хозяйственных документов да писем. Взял один посмотреть. Аккуратные строчки стихов, что-то зачёркнуто, что-то уже не аккуратно, размашисто, раздражённо. Глаза выхватили четыре строчки того, что более-менее читалось:

Разве может боль быть больней, чем сейчас?

Разве может ночь быть чернее, чем есть?

Разве может птица взлететь и упасть?

Разве может ручей просто так пропасть?..

Неплохо. Но грустно. Очень грустно.

Обернулся к автору строк.

- Ты бы хоть поел...

Но Эрвин только смерил его долгим взглядом и ничего не сказал. Орвил сел на ручку кресла, вытянул ноги в высоких сапогах, сложил руки на груди и посмотрел на бывшего оруженосца исподлобья. Заговорил негромко:

- Давай, сделаем так... Я не уйду отсюда, пока ты не расскажешь мне, что случилось, хорошо? Я поговорил с охраной, что была с тобой, они говорят, обитель разорили и многое пожгли. Ты хоть смог там кого-нибудь найти? С кем-нибудь говорил?

Но ответом ему было одно молчание и взгляд. Никаких эмоций, словно и вопросов он не слышал. И Орвил продолжил:

- Я понимаю, что ничего хорошего тут быть не может, и твоё поведение мне очень не нравится. Я могу ожидать, что всё плохо...- Вздохнул и сделал вывод, исходя из этого всего:- Её убили, да?

Долгое молчание было ему ответом. Не дождавшись ничего другого, барон снова заговорил:

- Иногда в жизни события происходят сами собой, и от тебя ничего не зависит. Тебе кажется, что ты можешь, мог что-то исправить, изменить, сделать так, чтобы всё пошло по-другому, лучше, но... События идут своим чередом.- Усмехнулся, дёрнув подбородком.- Святые отцы на это говорят проще: «На всё воля Господа...» Они говорят, смирись и живи дальше, молись, проси прощения... Ну, и в том же духе... А ты не хочешь мириться, всё нутро твоё сопротивляется, думаешь, нет и нет, неправда!- Вздохнул.- Когда умерла моя мать, я винил отца, я и сейчас его виню, но тогда мне казалось, я ненавижу его, я пойду и убью его тут же. Мне было всё равно, что со мной будет потом, что будет дальше... И я бы сделал это. Подкараулил бы его, когда он будет без охраны или убил бы во сне... Какая разница! Но... Моя старая кормилица как-то догадалась об этом, уж и не знаю как. Пришла и буквально повисла на мне. Знаешь, что она сказала мне? «Ты можешь убить его, можешь сделать, что хочешь, хоть порезать его на кусочки... Можешь с тоски и боли сесть рядом с ним и тоже умереть... Ты свободен делать, что хочешь, но...- Сделал многозначительную паузу.- Но это ничего не изменит. Свою мать ты не вернёшь... Смертью отца ты не поменяешь их местами... Даже своей смертью ты никого не вернёшь...» Она была старой и умной женщиной, она ненадолго пережила мою мать. Я часто вспоминаю её слова. Она была права... Надо уметь отличать одно от другого, что ты можешь исправить, а что не можешь.- Вздохнул, вспоминая прошлое.- То, что случилось у тебя – это как раз то, что исправить ты не можешь...

И тут Эрвин перебил его, заговорив впервые за столько дней:

- Она умерла...

Орвил не стал ничего спрашивать или уточнять: если захочет, он расскажет сам. Чего-то подобного он и ожидал, её больше нет, этой его бегинки... Поэтому сказанное нисколько не удивило его, только подтвердило мысли. Да, ничего хорошего...