На свои круги (СИ) - Турлякова Александра Николаевна

- Её нет уже больше года... А я не знал... Мне казалось, что всё по-старому, она там, и всё как было... А оказывается...

- Её убили?- Барон всё же не удержался и задал вопрос.- Хотя нет, если больше года... В то время наших там никого не должно было быть...

- И что теперь мне делать?

Прозвучавший вопрос поставил Орвила в тупик, действительно, а что теперь делать? Потерять любимого человека – это не шутка, это испытание, это наказание – думай, как больше нравится. Каждому своё...

- Ты переживёшь эту потерю...- прошептал, понимая и сам, что это простые слова, которые сейчас пока ничего не значат. Нужно время.- Ты же взрослый, здравомыслящий человек, а не сопливый мальчишка, чтобы травиться или выбрасываться из окна... Ведь, так? Ты найдёшь в себе силы, чтобы пойти дальше... Чтобы жить...- Эрвин перебил его:

- А смысл? Зачем это?

Уж на это Орвил ответа не знал и промолчал, думая.

- Я всё потерял, у меня ничего нет... Была только она... А теперь и её нет... Зачем мне идти куда-то дальше? Куда? Какой в этом смысл?

- Я не знаю.- Пожал плечами.- Может быть, он ещё появится...

Эрвин громко усмехнулся, как над великой глупостью, сейчас ему всё казалось пустым и не имеющим значения. Они оба молчали, потом Орвил спросил вдруг:

- Больше года назад... Отчего? Что случилось?

- Заболела...

- Чем? Чем заболела?

- Какая разница?

- Ты даже не спросил? Я знаю, выскочил, как укушенный, бегом на коня и полетел...

Эрвин дёрнулся всем телом, потому что всё именно так и было, как говорил этот барон сейчас. Он толком и не помнил, что говорила ему настоятельница, сорвался и убежал. Обрывки слов витали где-то рядом, но они не имели для него значения, главным было только одно – её больше нет...

- Лихорадка... Родовая горячка... Так мне сказали... Мне всё равно, что это было... Разве это важно? Какая разница?

Орвил нахмурился и переспросил:

- Родовая горячка? Она умерла после родов?

Эрвин поджал губы, и взгляд его стал мрачным из-под нахмуренных бровей, он даже не думал об этом. И этот факт разозлил его.

- А что с ребёнком? Ты хоть узнал, он жив?

Эрвин долго молчал, сжимая и разжимая зубы. Потом прошептал чуть слышно, но твёрдо и с нажимом:

- Уйди, пожалуйста, оставь меня.

Лёг на кровать и отвернулся, подставляя спину, всё, разговор окончен, сколько ни спрашивай – ответов больше не будет.

Орвил какое-то время не двигался с места, обдумывая услышанное. Родовая горячка... Она должна была родить ребёнка. Кто отец этого ребёнка? Могли ли быть у этой девушки, у этой бегинки, другие мужчины, кроме этого Эрвина? От кого она родила ребёнка? Он хоть сам задумывался об этом? Спросил, не удержавшись:

- Это твой ребёнок? У неё могли быть другие мужчины, кроме тебя? Эрвин? Это важно! Ответь мне!

Но Эрвин только лопатками повёл, не удостоив и словом. Орвил нахмурился. Это обитель бегинок, почти монашек, там, по идее, одни женщины, откуда там взяться мужчинам? Но Эрвин-то этот там как-то жил, может, там и другие тоже жили...

Кто отец её ребёнка? Кто там? Мальчик или девочка? И жив ли он, этот ребёнок, если всю обитель разорили? И почему ты сам не узнал об этом? Ты же был там. И это далеко.

Вздохнул. Нельзя так разбрасываться своими детьми. Пусть они будут бастардами, но нельзя вот так вот бросить ребёнка там, где полное разорение, голод и холод. У этого ребёнка даже матери нет, а глупый отец и слышать ничего не желает. Замкнулся, значит, в своей потере, только твоё личное горе на первом месте. Эх, молодёжь, молодёжь... Чем вы только думаете? А, может, других детей у тебя и не будет. Об этом ты думал? Ничем ты не думал... А не признаешь его, останется здесь, подрастёт, при замке заделье ему найдётся...

Развернулся и ушёл.

* * * * *

Эта новость просто выбила его из колеи. Родовая горячка... Как он не подумал об этом? Почему не остановился, когда матушка звала его? Господи... Возможно ли, Ллоис и в самом деле родила ему ребёнка! И всё может быть, что он остался жив! Вопреки всему! Вопреки холоду и голоду, нападению и разорению войсками графа Марда, вопреки тому, что он (или она) остался сиротой! Ллоис там все любили и жалели, неужели бы не нашлось ни одной доброй женщины, кто не позаботился бы об одиноком ребёнке?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Сколько сейчас ему должно быть? Больше года. Как дети выглядят в этом возрасте? Что они умеют? Нужна ли им в этом возрасте ещё кормилица? Умеют ли они уже ходить?

Мысли бежали далеко вперёд. Весь его опыт общения с детьми сводился буквально к тому, что он их видел со стороны, на руках матерей или кормилиц. Вот, баронесса Ания носила своего сына, но он ещё маленький, ему где-то только весной, в марте, кажется, будет год, он младше, на полгода, не меньше.

И почему он не остановился? Почему не спросил?

Бедная, бедная моя Ллоис...

Почему? Ну почему всё вышло так?

«Больше года... Тогда, в это время я был уже у барона Элвуда, был оруженосцем, я подумать не мог, что с тобой может что-то плохое случиться...» Казалось, что там, в обители бегинок, время будто остановилось, всё живёт по-старому, никто не болеет и тем более не умирает. Это место казалось местом покоя и тишины, такая тихая мирная гавань, и беды её не касаются, все несчастья обходят стороной. А оказалось...

Два года прошло! Всего два года! Во что за это время превратилось это место! Тишина и покой стали просто обителью смерти и перенесённого насилия, все, кого он знал там, с кем был знаком, кого любил... Никого не осталось!

Матушка – вершина терпения и любви к каждому – превратилась в тень себя. Перед глазами так и стояло, как настоятельница метнулась к стене, не скрывая страха перед ним, каким затравленным стал её взгляд. Эрвин напугал её не на шутку, она до сих пор боится оружия, боится мужчин, боится вооружённых мужчин.

Что же творилось там осенью!

А мысли всё возвращались и возвращались к той, которую он любил. Сознание, чувства все, вся душа его не хотели мириться с тем, что её больше нет. Он помнил, как прощался с ней, как обещал вернуться и забрать её, как предложил ей стать его женой. И как потом он корил себя за это предложение, когда вспомнил о своём графском прошлом, как понимал, что поторопился с предложением, что эта бедная девушка не ровня ему, и никогда она не станет его женой. Кто бы знал, что он вообще её больше не увидит, не услышит её голоса, не коснётся её лица!

Сейчас ему было горько и стыдно вспоминать то прежнее своё самолюбие, свой стыд, что успел позвать её в жёны, что поспешил связать себя с ней, с этой безродной дочерью деревенской ведьмы. Сейчас ему было всё равно, кто она, какого происхождения, и кто её мать, он бы с радостью желал бы связать свою жизнь с ней, быть постоянно рядом, и, как сказал этот барон, наплевать на все запреты и устои церкви и других, лишь бы она была рядом.

И этот титул, и брошенные земли, и предательство родного дяди ушли на другой план, всё стало вдруг каким-то неважным, несерьёзным. Он всё отдал бы разом, лишь бы появилась хоть одна возможность вернуться в обитель бегинок, целую и невредимую, и найти там свою живую и здоровую Ллоис. И ничего ему было бы не нужно от жизни.

Турниры, доспехи, охота, пиры, война... Земли, титулы, замки, вечно крутящиеся вокруг девчонки... Всё это пустое! Всё это неважное! Всё это не имеет значения!

Как когда-то изменился взгляд на войну, казавшуюся прежде чем-то притягательным, геройским, сейчас он видел в ней только кровь и грязь. И смерть! Так и сейчас. Желание вернуть свои земли, свой титул, свой замок затмевали всё, а он мог бы давно вернуться к ней, но...

Что сейчас ему осталось? Кто ждёт его, кто любит? Какая живая душа в этом мире молится за него? Никого. Ничего нет. И этот ребёнок... Да и есть ли он ещё? Что делать ему с ним? Как он может взять его, что он может ему дать? Глупо всё! Всё как-то нелепо сложилось в его молодой жизни.