Письма на воде (СИ) - Гринина Наталья "NataBusinka"

По какому праву Ён Хва вообще здесь торчит? Лекарь сказал – не беспокоить? Вот пусть и не беспокоит! И его в том числе. Она здесь абсолютно не нужна. Она здесь чужеродна, как и любой другой человек, кроме него самого. Лишь он один может находиться подле его матушки!

По праву императора.

По праву сына.

– Я сам позабочусь о королеве-матери, – холодно процедил Ван Со. – Без моего позволения сюда никто не должен входить.

Его слова прозвучали как недвусмысленный приказ убраться вон.

Не глядя забрав из рук служанки полотенце, смоченное в прохладном травяном настое, он сел на край постели:

– Скорее поправляйтесь, матушка.

Матушка…

Ван Со смаковал это слово, повторяя его вновь и вновь, пока в тишине пустой комнаты ухаживал за ней, никого не допуская внутрь, кроме лекаря, и того едва терпел, понимая, что толку от его примочек нет никакого. Уже нет.

Но ему было почти всё равно.

Он наслаждался каждым днём, что проводил сейчас в заботах об умирающей матери. Это было ненормально, и Ван Со это осознавал, но ничего не мог с собой поделать.

Королева Ю отворачивалась, не желая смотреть ему в лицо, отказывалась принимать из его рук пищу и питьё, не сказала ему ни единого слова, сжимая губы в неистовой злобе. А Ван Со был почти счастлив. Счастлив тем, что в целом мире сейчас был лишь он и его матушка – и никого больше. Он отлучался от неё на короткое время, под страхом смерти запретив кому-либо входить в его отсутствие. Ел тут же, спал рядом, на полу, положив голову на край постели и изредка касаясь неподвижной материнской руки трепетным, бережным жестом.

В ночном рваном сне и дневном бреду королева, не узнавая его, хрипло шептала:

– Чжон, мой Чжон… Мой сыночек… Любимый…

Ван Со пропускал мимо ушей имя брата и слышал только «мой сыночек». Он примерял эти слова на себя и наслаждался ими, повторяя мысленно каждый раз, когда королева умолкала.

Он позволил себе играть в эту дикую больную игру, не думая о том, что всё это слишком похоже на сумасшествие. Он готов был сойти с ума, лишь бы услышать «сыночек, любимый», лишь бы почувствовать, каково это – когда к тебе обращаются так. Он с готовностью тонул в этом жалком самообмане и чувствовал себя на небесах от счастья, когда в сумраке ночи матушка, просыпаясь, невидяще смотрела на него:

– Сынок, любимый… ты здесь?

– Я здесь, матушка. Я рядом. С вами, – улыбался сквозь слёзы Ван Со, отказываясь слышать, как проваливаясь в забытьё, королева шептала: «Чжон… Мой Чжон…»

Отрезвление наступало днём, когда умирающая ненадолго приходила в себя, узнавала его – и её лицо тут же преображалось, а глаза наполнялись такой ненавистью, что Ван Со хотелось кричать от отчаяния и боли. Но и тогда он улыбался, пытаясь накормить её, упрямо сжимавшую бескровные губы, смочить травяным настоем её пергаментную кожу. И неизменно при этом повторял:

– Матушка, я здесь, рядом. Всё хорошо…

Ему было известно, что Чжон, нарушив его приказ, вернулся в Сонгак и вот уже которые сутки стоит у входа во дворец, требуя, чтобы его пропустили к матери. Что Бэк А приносит ему воду, но тот не берёт в рот ни капли, выливая всё себе на голову. Эти ежедневные доклады, вести о том, что четырнадцатый принц не двигается с места, доставляли Ван Со истинное садистское удовольствие.

Пусть стоит! Пусть мучается от невозможности увидеть мать! Пусть знает, каково это!

Он расправится с Чжоном позже, а пока останется с нею. Сам.

В единственный вечер, когда он за ужином присоединился к Хэ Су, которую не видел несколько дней, она сама завела неприятный разговор.

– Позвольте Чжону вернуться, – умоляла она. – Если что-то случится с королевой-матерью, он вас не простит!

Ван Со грохнул кулаком по столу, не дав ей договорить.

– Ты послала за Чжоном? – глухо осведомился он, стараясь унять клокотавший в груди гнев и заранее зная ответ. – Я всем запретил связываться с ним. Только ты могла ослушаться меня!

– Да, – опустила глаза Хэ Су. – Это я отправила ему весть.

Руки Ван Со затряслись от бешенства, и он спрятал их под столом, чтобы Хэ Су не видела. Будь на её месте кто-то другой – любой другой человек! – Ван Со немедленно придушил бы его за нарушение приказа, за несогласие, за протест. А на неё лишь смотрел, сцепив зубы и чувствуя, как у него сводит скулы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Его матушка в плохом состоянии! – воскликнула Су, игнорируя тяжёлый взгляд императора. – А ему запрещено даже увидеться с ней!

– Он должен быть казнён за то, что вернулся! – жёстко проговорил Ван Со, не желая вдаваться в подробности.

– Но Ваше Величество!

– Забудь об этом! Пусть радуется, что я не убил его сразу, – не в силах больше смотреть в умоляющие о милости глаза Хэ Су, не в силах выносить то, что она просила за Чжона, Ван Со поднялся из-за стола и, уходя, бросил через плечо с тихой и твёрдой угрозой: – Если кто-то посмеет провести его во дворец, я не прощу. Даже если это будешь ты.

Он не лгал ей.

Равно как и не сомневался, что она его не послушается.

 

А королева-мать медленно умирала у него на руках.

– За пять дней вы и глотка принесённой мной воды не выпили, – не сумев сдержать досаду, Ван Со отставил в сторону миску с жидким рисовым отваром, расплескав его по подносу.

Он в который раз пытался накормить мать, но та упорно сжимала губы и лишь протестующе хрипела в ответ на все его уговоры.

– Вы хотите умереть? – всё так же в пустоту спрашивал он, вытирая капли у неё на подбородке.

– Чжон… – сипло стонала королева, соскальзывая в беспамятство и выбираясь из него, не представляя себе, что этими стонами подписывает приговор младшему сыну.

Ван Со отложил полотенце и низко склонился над её красивым измождённым лицом:

– Подумайте, какой сын сейчас забоится о вас, – вкрадчиво проговорил он, с жадностью вглядываясь в безупречные холодные черты, на которых уже лежала печать смерти. Он видел, что мать слышит и понимает его. – Любимый идеальный Ван Ё сейчас в загробном мире. Чжон, которого вы берегли как зеницу ока, не может быть рядом с вами. У вас есть только я. Я! Я стал императором. И только я сейчас забочусь о вас.

Королева с видимым трудом повернула голову, посмотрела на него покрасневшими воспалёнными глазами – и Ван Со вернулся в ту ночь, когда он, уничтожив монастырь наёмных убийц ради её спасения, пришёл к ней, умоляя принять его, признать сыном и улыбнуться ему. Хотя бы раз!

«Обязательно запомните сегодняшний день. Вы вновь вышвырнули меня, но я больше не уйду. Запомните – настанет час, когда вам придётся смотреть только на меня».

Он сдержал своё слово. Это время пришло.

Сейчас по изменившемуся лицу матери Ван Со ясно видел, что она тоже вспомнила. Из глаз её текли слёзы, но это были не слёзы раскаяния. Это была чистейшая бессильная злоба и ненависть, невыразимая словами.

Даже теперь он оставался для неё никем. Выродком, паршивой овцой, гадким родимым пятном на её прекрасном челе, которое не вывести, не спрятать, не забыть…

– Я построю храм в вашу честь, – продолжал он. – Это будет самый большой храм в Корё, который идеально подойдёт вам. А ещё я стану писать и распространять истории о наших отношениях, о том, как вы заботились обо мне и как я любил вас, матушка. И мы будем самой любящей семьёй в стране. Все будут знать об этом. И тогда я наконец стану вашим единственным драгоценным сыном.

На его глазах вскипали жгучие слёзы и струились по лицу, прожигая кожу. Губы тряслись, а дыхание перехватывало в агонии обиды ненужного, нелюбимого сына, которая достигла своего апогея на смертном одре матери.

– Это будет моей местью за то, что вы бросили меня!

Ван Со не смотрел на мать, слыша лишь её надсадные хрипы, и вдруг почувствовал прикосновение. Подняв руку в последнем усилии, королева Ю царапала скрюченными пальцами его щёку, где под слоем краски прятался шрам от нанесённой ею раны. Пальцы её, дрожа, скользили по лицу сына, вновь вспарывая старый рубец на коже и в его душе. И хоть лицо его было сейчас безупречно чистым, душа истекала кровью под этими прикосновениями. Потому что в них не было ни толики любви – одна лишь лютая ненависть и нескрываемое разочарование.