Мир Мрака 2027 - Иван Косолапов

  Тогда я предполагал, что сразу провалюсь в сон. Как же я был наивен: мысли нахлынули моментально.

  Я скорее не думал, а вспоминал. Вспоминал прошедший день, который так хотел забыть.. но ничего не выходило, ситуация лишь усугублялась сама собой.

  Я помнил многое, а хотелось бы поменьше.

  Я помнил, как тащил за собой кричавшего во всё горло от горя Ивана, как он сопротивлялся и тянул руки к обрыву моста. Как он плакал, задыхаясь от своих рыданий.

  Я сам хотел плакать, но бежал. Бежал за Антоном понимая, что это единственный способ выжить. Ноги подкашивались, руки скользили по лямке рюкзака подростка. Один раз он вырвался и с рёвом ринулся назад, тогда я опрометью локтевым сгибом схватил его за шею, сдавив кадык, из-за чего тот, чуть не захлебнувшись слюной и соплями, на секунду притих, будучи в силах издавать лишь булькающие неразборчивые звуки, но затем всё продолжилось. Как и мой ход вперёд за куда-то исчезнувшим Антоном, однако меня почему-то это мало взволновало, ибо я просто знал, что надо было бежать вперёд.. и что надо было как-то заставить Ивана затихнуть.

  Пробегаю одну из множества разбросанных по дороге машин, меня кто-то резко схватил за свободную руку и потянул к себе: вниз, к земле, за багажник автомобиля.

  Это и был молодой охотник. Он, привалившись спиной к остову, бессмысленным взглядом смотрел вверх, на плачущие небеса.

  Я же, приземлившись рядом, начал сразу же успокаивать сокрушенного брата.

  Я не знал, что делать и что говорить, поэтому просто начал закрывать ему рукой рот, при этом шепча что-то вроде: “Тихо, тихо, тихо…”. С ужасом понимая, что сам вскоре разревусь.

  Чувства утраты, страха смерти и адреналин от недавно произошедших событий смешались внутри. Отчего нутро было готово разорваться на части, так плохо мне давно не было.

  Даже с закрытым ртом, Ваня, конечно же, продолжал плакать. Ему было больно, а мне страшно, что нас заметят. Наверное, это как-то передавалось от меня к нему, поэтому спустя несколько минут он чуть успокоился, хоть слёзы всё ещё текли из его глаз. Тогда и я дал себе слабину: голову парня располагалась на уровне моей, поэтому первым местом, в которое я мог уткнуться, мне показался локтевой сгиб руки, которой я по-своему успокаивал Ивана.

  Слыша сбивчивый плачь подростка и нервное дыхание рядом сидящего Антона, я, упиравшись закрытыми глазами в грязную ткань мастерки, заплакал сам, при этом зачем-то прикусив губу. Зачем? Чтобы было больнее? Не знаю, и так же неимоверно больно.. только на душе…

  Сколько мы там просидели, я не знаю. Как мы добрались до Цирка я тоже не помнил, помнил только невероятную пустоту в груди.

  Затем бессонную ночь и неспокойное “утро”, в которое нас разбудил один из местных докторов для ознакомления с результатами обследования Гоши. Уже по его голосу было ясно, что всё не слишком радужно.

  Обмывшись и сходив по своим делам в тутошнюю уборную, на половину разрушенную и оставшуюся ещё с тех времён, когда в Цирке показывали номера, мы чуть поели, взяв по паре консервов из оставшихся запасов. Конечно, мясо шло плохо, однако оставаться голодным – не вариант, учитывая что я уже даже и не помнил, когда мы вообще последний раз ели. После этого я с Антоном подошли к коморке главврача, у которой нас ждал его ассистент, который и отвлёк меня с напарником от тяжелого полудрёма. Тот, поприветствовав нас двоих, – куда делся Иван, я не знал, – повёл куда-то в обратную сторону от кулуара Кирилла Валерьевича, попутно рассказывая  том, что результаты оказались далеко не положительным.

  Собственно в данный момент мы этот рассказ и слушали, медленно идя по пустынным большим “коридорам”, в которые будто проник туман, затуманив взгляд существующих тут живых существ.

  – Понимайте… Я точно не знаю как, но споры грибка попали ему прямо в кровь. То есть, они не осели на внешней оболочке, а неким образом сразу очутились внутри, из-за чего стали невероятно быстро прогрессировать… Я.. я такого раньше не видел и даже не знаю, что делать. Извините… – всё это мед-брат рассказывал не поворачиваясь: пряча лицо. И я его понимал, так ему было легче говорить, но, по той же причине, я в нём ничего и не запомнил, кроме его звонкого, но какого-то тягучего голоса. – Однако знайте, благодаря электроприборам, которые вы принесли, я думаю мы сможем что-то сделать. За что вам конечно спасибо…

  Он явно пытался найти для нас ещё какое утешение, да вот только нам это было не нужно.

  – Там все компьютеры работают? – вдруг спросил Антон, явно вспомнив те условия, в которых мы нашли.

  Молодой человек повернул ухо на звук, а затем, лика своего не показав, обернулся обратно и, почёсывая затылок, медленно начал признаваться:

  – Мы ещё не все проверили.. но…

  – Ясно, – оборвал того охотник, и, как по мне, правильно сделал.

  Не знаю почему, но сейчас какая-то подспудная злость пылала у меня внутри. Я был зол на весь мир, хоть отлично понимал, что толком-то злится и не на что… Глупо, но такова природа человека.

  Подойдя к одной из занавесей в ряду, находящемся позади ещё одного такого же, я увидел приклеенную мелким куском изоленты бумажку с накаляканной на ней крупной буквой “Н”.

  – Ну вот.. удачи, – поглядев на лист, а затем резко пожелав нам блага, удалился в перпендикулярный “коридор” мед-брат.

  Я так и не увидел его лица.

  Мы стояли с Антоном и смотрели на эту грязную пластиковую занавеску бледно-желтого цвета, ввиду пятен ставшем преимущественно черным…

  Я взглянул на листомана, тот, будто предугадав, посмотрел на меня. Я хотел  узнать у него, что он думает. Однако по глазам понял: также, как и я. Ровным счётом ничего. Мы уже просто не знали, что думать, предполагать.. или ждать. Поэтому, боле не мудря лукаво, резко зашли, отстранив занавесь.

  Гоша лежал под потёртым одеялом на капище мешков с песком и, смоля сигарету, смотрел на далёкий потолок. К его раненной ноге от какого-то громоздкого прибора шла трубка откачивания крови – это я понял по перегоняемой жидкости характерного цвета. Украдкой взглянув на нас, Георгий перевёл взгляд обратно, усмехнулся и сказал:

  – Кто же ещё мог навестить старого балбеса…Вы уже всё знайте? – его взгляд перешёл на нас.

  Конечно, он находился в горизонтальном положение, но из-за его приподнятой его же рюкзаком головы скачущие зрачки были видны хорошо.

  Поэтому мы молча кивнули. Почему-то я смотрел на него с некой злобой.. за что, за то что он умирал? Наверное – да. Я был обижен на него за это, хоть и понмиал, что он не виноват… Опять глупо.

  – Тогда уже нечего устраивать маскарад, – напарник поднялся, взял сигарету изо рта и, затушив её об плотную ткань мешков, сел, свесив только одну, здоровую, ногу.

  На нём были его штаны и свитер: тут было ничуть не теплее, чем на снаружи.

  – Как по вашему, сколько мне ещё осталось? – товарищ с грустью посмотрел на нас обоих.

  Но мы не отвечали, продолжая с неподдельной обидой глядеть на того. Спустя секунду, резко выдохнув носом, я поджал губу, пытаясь сдержать слёзы, предательски накатывающие на глаза.

  Ещё секунду посмотрев, Гоша перевёл взгляд на пол и, с грустью усмехнувшись, констатировал:

  – Ха, не хотите отвечать… А я не хочу об этом думать…

  И тут, чуть задыхаясь, Антон спросил:

  – Ты сможешь? – я, от неожиданности, резко обернулся на него.

  Его щеки были красны, а по правой и вовсе медленно катилась слеза, в то время как сам охотник всеми силами пытался остановить остальными, быстро вдыхая и выдыхая носом спёртый воздух и притом, подобно мне, только сильней, поджав губу. И тогда я увидел в его очах самое сильное чувство, что когда-либо за ним наблюдал: во влажных глазах так и пылала надежда…

  Георгий обернулся на вопрос и, спокойно отреагировав на изменение Антона, ответил, устремив взгляд вновь в треснутую плитку “палаты”:

  – Смогу ли я? Ха, теперь это не от меня зависит… Я.. я не хочу умирать, однако сейчас моя жизнь находится в чужих руках, – его глаза тоже наполнились слезами и он, пытаясь скрыть их от нас, быстро поднял лицо к потолку и медленно задышал ртом. – Ведь.. все боятся смерти, даже те, кто это отрицает. Они просто врут, потому как того, что ты не знаешь, ты не можешь не опасаться. А смерти не знает никто…

  Я сглотнул, всё ещё храбрясь и пытаясь не показывать чувств. Но как всегда получалось плохо.

  Вдруг Гоша, всё ещё не “снимая” взгляд с верха, произнёс:

  – А-ха-ха, а вы всё-таки молодцы. Вернулись, да и сами справились.. я верил.

  Его губы озарились лёгкой улыбкой а по щеке, отражая неровный свет тихо горящей свечи, стоящей на плохо сколоченной тумбе у кровати, потекла одинокая слеза.

  – С тобой бы сделали лучше, – еле выговорил Антон, силой не переходя навзрыд.

  На этот раз я не посмотрел на своего напарника: казалось, будто соверши я хоть какое движение, влага, накопившаяся в глазах и уже выходящая за нижнее веко, ринется вниз, попутно унижая моё мужское достоинство… Опять же очень глупо, однако гордыня никак не отступала.