Львы Сицилии. Закат империи - Стефания Аучи

колени судостроение Юга, в первую очередь верфь в Палермо, все еще недостроенную. Итальянская судоходная компания «Генеральное пароходство» прерывает работы, Иньяцио вынужден уволить сотни рабочих.

В ситуации, которая еще больше осложняется после покушения, в результате которого погибает король Умберто I, нет смысла обращаться в Рим, откуда шлют лишь пустые заверения и сигналы тревоги по поводу вероятного мятежа, а значит, нужно следить за возможными провокаторами и в случае необходимости арестовывать их немедленно. Палермо лишают даже нищенского подаяния: префект подает прошение на выдачу пособий для бедствующих семей, но его отклоняют. В итоге префект сам забирает прошение, испугавшись своей смелости.

Количество безработных растет, в начале 1901 года их насчитывается почти две тысячи. Растут и городские налоги – неумелая попытка властей сбалансировать хронически дефицитный бюджет.

И на волне долгого, нескончаемого голода, глубочайшего отчаяния, гулкой тревоги то и дело разносится эхом единственная фраза, которую нашептывают все, от рабочих «Оретеа» до служащих, ремесленников, грузчиков и моряков корабельной верфи. Фраза, звучащая безжалостным обвинением: «Иньяцио Флорио – лжец».

Судоверфь принесет городу благосостояние, заверял он. Экономика получит новый импульс, утверждал он. У всех будут хлеб и работа, обещал он.

А в конечном счете Палермо пребывает в бездействии и лишь издалека смотрит на гигантскую незаконченную стройку, технически устаревшую еще до введения в работу.

И виноват во всем Иньяцио Флорио.

* * *

Рассвет 27 февраля 1901 года пришел с ознобом, с шалями, наброшенными на плечи, с белыми пятнами снега на верхушках гор и свинцовым небом. Только в феврале на Сицилии бывает по-настоящему холодно.

И этот холод пробирает виллу в Оливуцце, просачивается сквозь стены и окна, утепленные кусками шерсти, чтобы не дуло, и, несмотря на теплые грелки, добирается до Иньяцио, укрытого одеялами.

Для него непривычно просыпаться так рано. Да он, можно сказать, и не спал. Ему тридцать, но сегодня утром он чувствует себя в два раза старше.

Дрожа, он встает с постели, надевает халат и идет в кабинет. Просит подать ему кофе и коньяк и велит не беспокоить.

Смотрит на стопку папок на письменном столе: листы бумаги, к которым он не хочет прикасаться. И тем не менее они здесь, и ему придется вникнуть в расчеты. Долги банкам, прежде всего Итальянскому коммерческому, который ссудил ему денег на улаживание проблемы с «Кредито Мобильяре». В качестве гарантии он вынужден был заложить часть акций «Генерального пароходства».

А теперь он узнал, что заказы на военные корабли, на которые он рассчитывал после прекращения правительством выплат на строительство гражданских, отдали верфям в Неаполе и Генуе. Палермо и Флорио вычеркнули. Им не досталось ничего, даже крошек со стола.

Поэтому сейчас его акции подешевели, сильно подешевели, и банки хотят других залогов, других гарантий.

Иньяцио звонит в колокольчик.

– Вызовите Морелло в редакцию газеты, срочно! – приказывает он слуге, появившемуся в дверях.

Потом садится за стол, испытывая ощущение, будто почва уходит у него из-под ног и не за что ухватиться, чтобы не упасть.

Внезапно слышит какой-то шум, похожий на слабый стон.

Вот он, этот скрип, предвестник крушения.

Иньяцио стучит кулаком по столу. Если б только он навел справки и убедился в надежности банка «Кредито Мобильяре» несколько лет назад, вместо того чтобы вкладывать туда капиталы. Надо было слушать тех, кто советовал ему держаться от него подальше, когда разгорелся скандал с «Банка Романа». Не следовало возмещать потери вкладчиков из собственного кармана…

Вот уже восемь лет дом Флорио расхлебывает последствия тех решений.

Помощь из Рима мизерная, и, как он уже понял, будет еще меньше. Политика стала бесконечной подковерной игрой, а союзы – временными и некрепкими. В правительстве постоянно меняются лица – на смену Луиджи Пеллу пришел немолодой уже Джузеппе Саракко, а несколько дней назад вместо него назначен Джузеппе Дзанарделли, еще один чиновник с Севера, – и теперь почти невозможно завязывать долгие и выгодные отношения с министром или замминистра, чья деятельность сводится к тому, чтобы взять все, что плохо лежит, и защитить интересы собственные и тех, кто оказывает им услуги.

Да, вся политическая власть уже в руках промышленников Севера. У них фабрики, судоверфи и передовая металлургическая промышленность. Они имеют возможность загрузить в поезда свои товары и мгновенно доставить их куда угодно. И плевать они хотели на сложности морских перевозок.

На какое-то мгновение у Иньяцио сводит желудок, будто вместо воздуха в легкие попал железный порошок. И тут же он выталкивает его с хрипом, похожим не то на сдавленный крик, не то на всхлипывание.

Как мы дошли до такого? Как я дошел до такого? – спрашивает он себя. Его взгляд останавливается на полотне с изображением «Валькирии»: эту картину он заказал незадолго до продажи яхты. Она напоминает ему о счастливых моментах вольной, беспечной жизни, в которой были регаты, турниры и лаун-теннис. От тех времен мало что осталось: праздники, естественно, и маленькие… шалости, которые он иногда себе позволяет.

Он всегда любил жизнь, спорт, приключения, а теперь вынужден безвылазно сидеть за столом, как и его отец, и пытаться найти выход из безвыходного положения, в чем никто, никто, похоже, не хочет ему помочь. Даже Алессандро Таска ди Куто, ставший влиятельной фигурой среди социалистов, не намерен войти в его положение. В последнюю их встречу сказал ему, что из-за его гигантомании судьба верфи была предрешена, а рабочие заплатили за последствия его безответственных действий. Под конец, уже в дверях, бросил упрек: «Люди боятся все потерять, Иньяцио. А из страха рождается хаос. Запомни это». И ушел не попрощавшись.

Люди?

Это я боюсь все потерять.

Потому что судоверфь Палермо может остаться недостроенной.

А он может обанкротиться.

– Нет, – говорит он вполголоса и хлопает ладонями по столу. – Не бывать этому.

Надо действовать. Но как? У кого просить помощи?

Как они посмели нанести подобное оскорбление мне? Семье Флорио?

* * *

28 февраля 1901 года в газете «Л’Ора» выходит передовица за авторством Растиньяка – псевдоним Винченцо Морелло – под очень выразительным названием: «Забытая».

Итак, Сицилия забыта!.. К Палермо у государства особое отношение, поэтому оно лишило его благ, которыми пользуются или еще воспользуются другие области… В законах и постановлениях вечно забытой остается именно Сицилия, тогда как на острове, в отличие от других областей, разразился тяжелейший кризис, тогда как предприятия Палермо давно стоят.

Статья усилила страхи города, которому отказано во всем: в славе его прошлого, в возможности на что-то расчитывать в настоящем, в надежде на развитие в будущем.

В таких обстоятельствах Палермо поднимает голову. И делает это со злостью и яростью, которые да,