Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

Отец Иоанн помолчал немного. О чём-то своём, личном, подумал.

– Истинно счастлив лишь тот, кто печётся не о своём животе, а болеет душой за ближнего своего. Посмотрите, сколько вас здесь! Вы все пришли сюда, в храм, не корысти ради, а по искреннему движению души вашей захотели поклониться той, которая отдала вам когда-то частицу своего сердца, кроху своей любви. Я в мирской жизни тоже был хирургом и знаю, что такое врачевать с любовью и без… Равнодушных врачевателей народ "коновалами" называет. И поделом. А эта слабая и красивая женщина на фронте среди крови и грязи, среди матерщины и уродства смерти сумела сохранить своё высокое предназначение – любить и быть любимой. Вечная ей память!.. И да упокоит Господь нежную душу её в горних селениях Своих! Аминь!..

Многие, слушая отца Иоанна, плакали. Серёжа держался из последних сил. Алексей Иванович смотрел на сына, болел за него душой и радовался – горе своё мальчишка переносил с удивительным достоинством. И только на кладбище, когда по крышке гроба заступали молотки, он не выдержал и разрыдался.

– Не смущайся… Плачь, мальчик мой, плачь, – отец прижимал его к себе, гладил по волосам. Израненное сердце его разрывалось от нежности и любви.

Красный уголок не смог вместить всех, пришедших помянуть Наталью Григорьевну Большакову. Люди толпились в коридоре, им со стола через головы передавали разведённый спирт и закуску. Громких речей никто не говорил, и, может поэтому, создавалось впечатление, что тут собралась огромная семья.

К Богомолову с трудом протиснулся Иван Савушкин.

– Давай, Лексей, Наташку помянем!.. Я ведь её тоже любил без памяти и завидовал тебе до чёртиков!.. Но куда мне?.. Со свиным рылом в калашный ряд!.. Да она и не знала об этом…

Не чокаясь, они выпили.

– Что думаешь дальше делать?

Алексей Иванович почесал затылок, вздохнул.

– Если бы знать!..

– А я тебе так скажу, – казалось, Савушкин без его ведома уже принял решение, – забирай Серёгу и увози в деревню к себе. Мальчишке оклематься надо, а здесь не получится. Слишком многое напоминать о матери будет.

– Я бы с радостью, но не так-то это просто, дядя Ваня. А школа?

– Что школа?.. У вас в деревне что?.. Школы нет?

– Почему?.. Есть.

– Так что же тебе мешает? – удивился Иван Сидорович.

– Умная голова, сам посуди: какая школа в Москве, а какая в Дальних Ключах. Разве можно сравнить?.. А ещё – театры, музеи, развлечения… Нет, это, я думаю, не вариант…

– Для Серёги сейчас главное – нервишки в порядок привести, а не достоинствам московского образования умиляться. И потом, ты же не навечно его к себе забираешь. После Нового года привози обратно, если так столичная жизнь тебя манит. А что уехать ему сейчас отсюда надо, это точно. Поверь.

Домой отец с сыном возвращались пешком. Савушкин предлагал воспользоваться всё тем же стареньким «ЗИС» ом, но Сергей наотрез отказался.

– Мы как-нибудь сами, дядя Ваня, домой доберёмся.

И вот теперь они шли по мокрой после дневного дождя Сретенке и молчали. Серёжа глубоко засунул руки в карманы пальто, поднял воротник, так что, глядя на него сбоку, можно было увидеть только кончик носа и выбившуюся из-под фуражки прядь каштановых волос. О чём он думал?.. Что творилось в его душе?.. Алексей Иванович ни о чём не спрашивал, не пытался вызвать сына на разговор. Ждал. Придёт время, сам заговорит, а если не заговорит, значит, не признал ещё в Богомолове близкого человека.

У Сретенского бульвара, на перекрёстке, горел красный свет, и они остановились, дожидаясь зелёного.

– Погоди, у тебя шнурок развязался, – сказал Алексей Иванович и присел на корточки, чтобы завязать.

– Пап, а что ты скажешь, если мы с тобой поедем в деревню?.. К тебе…

Богомолов опешил, поднял голову и снизу вверх посмотрел на сына:

– Ты не шутишь?..

– Как ты к этому относишься?.

Алексей Иванович совершенно растерялся. Что ответить?.. Конечно, он был бы счастлив, безконечно счастлив уехать с сыном домой, в Дальние Ключи и не маяться больше длинными зимними вечерами от безпросветного одиночества и тоски. Но сколько сразу возникало проблем!.. И все они казались неразрешимыми… Бросить школу?.. Квартиру?.. Налаженный городской быт?.. Товарищей… То есть, по сути, начать новую жизнь?.. Возможно ли это?!.. Выдержит ли городской парнишка все неудобства непростой деревенской жизни?.. На его счастье, мокрый шнурок всё время выскальзывал из рук, никак не хотел завязываться, и за этим занятием отец пытался скрыть своё замешательство.

– Пусти, я сам, – мальчишка тоже присел на корточки и в одну секунду завязал непослушный шнурок. – Ты мне не ответил.

– Я бы, Серёжа, с радостью, но школа… – Алексей Иванович схватился за первое попавшееся.

– Что школа?.. У вас в Дальних Ключах что, школы нет?..

– Есть, но разве сравнишь её с московской?

– Ерунда!.. Если человек с головой, в любой школе учиться можно… Короче, ответь мне прямо: ты хочешь чтобы мы уехали из Москвы вместе?.. Если нет, скажи, не стесняйся, – строго, с каким-то вызовом Серёжка спросил отца.

– Очень хочу, – выдохнул тот.

– Вот и отлично! – Сергею было абсолютно до лампочки, что будет со школой, с квартирой и со всей прочей ерундой, которая для взрослых почему-то представлялась такой значительной, важной. – Значит, завтра идём на вокзал и покупаем билеты. Согласен?..

Честно говоря, не знал Богомолов, радоваться ему или сокрушаться.

Впрочем, какое это имело теперь значение?..

КОНЕЦ ПЕРВОЙ части

Часть Вторая

Пётр

В наше время «озверение» мира приняло страшные размеры… Имя нашему веку – АПОСТАСИЯ (отступление). И я боюсь, что только умножение бедствий теперь может привести людей к тому страданию, которое вызовет в них снова способность воспринимать свое первобытное, по образу Божию, естество. Тогда воцарится мир на земле… Необходимо прежде всего возрождение человека в духе, необходимо очеловечение сего звериного мира…

Архимандрит Софроний, «Письма в Россию», 3 июня 1966 г., Свято-Иоанно-Предтеченский монастырь.

1

Повсюду в городе чувствовалось приближение Нового года. Сквозь заиндевевшие по краям витрины магазинов проглядывали важные деды-морозы из папье-маше с мешками подарков за спинами и разнокалиберные снегурочки, стоящие посреди ватных сугробов. Еловые лапы, подвешенные к потолкам серебряной канителью, лениво роняли на их головы зелёные иголки, а лёгкий морозец на улице приятно пощипывал раскрасневшиеся щёки горожан, торопливо снующих по заснеженным тротуарам в поисках дефицитных продуктов для новогоднего стола. В самых неподходящих местах возникали стихийные очереди: то, глядишь, шпроты «выбросили», то голубых от хронического недоедания голых цыплят, а то и свиные «голяшки» для холодца. На ёлочном базаре возле кинотеатра «Призыв» торчали облезлые палки «зелёных красавиц», а совсем рядом, в подворотне, ловкие молодые люди предлагали пушистые ёлочки любого калибра по коммерческим ценам. Горожане негодовали, злились, но… Что поделаешь?!.. Не встречать же Новый год под корявыми обсыпавшимися палками!.. И, проклиная городские власти, выкладывали из худеющих кошельков полусотенные купюры на радость оборотистым барыгам. Но вся эта суета вовсе не раздражала, как обычно, а создавала волнующее ощущение грядущего праздника. На площади, перед горкомом партии, установили громадную ель, залили небольшой каток, и целый день до позднего вечера под хриплые звуки динамиков, спрятанных среди разлапистых веток, по его блестящей поверхности скользила счастливая детвора.

Ура!.. Каникулы!..

Но у первого секретаря Краснознаменского горкома партии Петра Петровича Троицкого настроение было отнюдь не праздничное. В его кабинете шло экстренное заседание бюро горкома. Собралась городская партийная элита для того, чтобы обсудить подготовку к празднованию юбилея Петра Петровича, который намечался на третье января, но обсуждать членам бюро пришлось отнюдь не праздничную программу.

В городе случилось ЧП! В это трудно было поверить, но… Герой соц-труда, член ЦК КПСС, депутат Верховного Совета РСФСР Андрей Николаевич Новосельский попал… в медвытрезвитель!.. Казалось бы, ну что тут особенного?.. Слесарь-наладчик моторного завода перебрал маленько… С кем не бывает?.. Не только безнадёжные алкаши, но и вполне уважаемые и законопослушные граждане нет-нет да и попадают изредка в цепкие объятья "зелёного змия", и, как правило, никто этому факту сколько-нибудь серьёзного значения не придаёт. Но на этот раз рядом с Андреем Николаевичем в "Медвытрезвителе № 1" совсем некстати оказался корреспондент областной комсомольской газеты "Смена", некто Семён Ступак. Этот пронырливый бумагомарака не только не постеснялся признаться, что был доставлен в вытрезвитель милицейским нарядом, хотя на самом деле был абсолютно трезв и выполнял редакционное задание, но и написал ядовитый фельетон о своём соседе по вытрезвительской койке и выставил гордость городской партийной организации на всеобщее осмеяние. Фельетон был коротенький, и Андрей Николаевич фигурировал в нём не под своим именем, а под кличкой "Герой", но легче от этого не становилось. Героев в городе только двое: он да ткачиха Ольга Пастухова, которая никогда прежде в неумеренном употреблении алкоголя замечена не была, поэтому ушлые горожане безошибочно определили, о каком именно "герое" идёт речь.