Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера - Джордж ван Фрекем

«Может быть, дело лишь в случайности произвольной выборки, – пишет Эрик Хобсбаум в своей книге “Эпоха империи: 1875—1914”, – но и теория квантов Планка, и переоткрытие законов Менделя, и “Logische Untersuchungen” (“Логические исследования”) Гуссерля, и “Интерпретация сновидений” Фрейда и сезановский “Натюрморт с луковицами” датируются 1900 годом… Это совпадение во времени коренных нововведений в различных областях все же поразительно». Несколькими страницами позже он походя заметит: «Мы склонны недооценивать моду на оккультизм, колдовство, магию, парапсихологию (которыми занимались некоторые ведущие британские интеллектуалы), а также на различные версии восточного мистицизма и восточных религий, охватившую пограничные области западной культуры»296. Мы, его читатели, этой повальной «моды» не проглядим, ведь она была частью той, еще не получившей названия революции на разломе истории, которая приведет к опустошительному землетрясению Первой мировой.

Видимое и невидимое

Признаком хаоса в западной ментальности, якобы научной и материалистической, является то, что оккультизм по-прежнему остается чем-то подозрительным, в то время как миллионы без вопросов принимают оккультные церемонии собственных церквей, а тысячи представителей социальной элиты являются практикующими масонами. То же недоверчивое отношение преобладает и среди профессиональных историков. «Я изучал историю и психологию в Мюнхенском университете и через несколько лет стал доктором философии, – пишет Петер Орцеховски. – В ходе исследований мне стало ясно, что история, как простая передача фактов, не способна объяснить исторические события. Это в особенности справедливо, когда речь идет об истории Третьего рейха… Существует множество цитат, указывающих на то, что Гитлер задумывал национал-социализм как религию. До сих пор ни один историк не сделал из этого серьезных выводов. Религия национал-социализма для рационального, аналитического ума представляется слишком невразумительной и потому не заслуживающей рассмотрения. Эта религия, по всей видимости, так глубоко погружена в оккультное, что историк не может изучать ее без того, чтобы коллеги не заподозрили в оккультизме его самого»297.

«Иррационализм в его разнообразных проявлениях является одним из фундаментальных фактов любого общества, даже самого “развитого”, – пишет Детлев Розе. – Либерализм и Просвещение, полагая, что человеческие действия направляются исключительно интеллектом, всего лишь принимают желаемое за действительное. Тот, кто отказывается согласиться с тем, что интеллектуальные концепции, мировоззрение и позывы к действию также обусловлены иррациональными силами, упускает из виду один из первоэлементов жизненных реалий»298. Николас Гудрик-Кларк в своей общепризнанной работе «Оккультные корни нацизма» выражает ту же мысль немного осторожнее: «Для историков, которых готовили в университетах исключительно к работе с конкретными событиями, причинами, рациональными целями, этот мрачный мир фантазий может показаться нереальным. Они будут настаивать на том, что политические и исторические перемены совершаются лишь ради достижения реальных материальных целей. Как бы то ни было, фантазии могут достичь причинного статуса, если они организованы в систему верований, ценностей и восприняты социальными группами. Фантазии также являются важным симптомом грядущих культурных перемен или политических акций»299.

Все зависит от того, что считать «фантазиями», способными достичь причинного статуса. Можно даже резонно спросить, а определялись ли вообще действия людей чем-либо еще, кроме фантазий? То, что в современном мире не может быть классифицировано как «научный факт», можно назвать «фантазией». В таком случае все человечество на протяжении всей известной истории, за исключением примерно двух последних столетий, жило в мире фантазий, и можно только дивиться, как ему удалось добраться до эры научного реализма, в которой мы оказались сейчас. Как ни странно, это та же самая эра, когда Санта Клаус достиг международной известности, вновь зажигаются Олимпийские огни, люди продолжают участвовать в магических церковных церемониях, миллионы оплакивают смерть набитой деньгами британской принцессы, кинозвезды после кончины почитаются как святые, а материалистически мыслящие специалисты пишут целые библиотеки о Юнге и Фрейде. При этом убийства во имя фантазий происходят как ни в чем не бывало.

Поразительным примером избирательного подхода к фактам при описании исторических событий является так называемый «опыт вне тела» Альберта Шпеера, архитектора Гитлера, «его любимого министра и одного из возможных преемников».

В январе 1944 года Шпеер попал в госпиталь с серьезной инфекцией колена и легких. Время было не самое удачное: Геринг, всегда стремящийся ко все большей власти, интриговал против него и пытался добиться, чтобы Шпеер попал у Гитлера в опалу, для чего он использовал зловещего Мартина Бормана. Когда состояние Шпеера стало критическим, тот был помещен в оборудованный по последнему слову техники партийный госпиталь в Хохенлихен, неподалеку от Берлина. Этим медицинским учреждением руководил доктор Карл Гебхардт, группенфюрер СС и личный врач Гиммлера. Согласно Шпееру, Гиммлер дал Гербхардту указание устранить его. В своей знаменитой книге «Внутри Третьего рейха» Шпеер пишет: «Врачи подготовили мою жену к худшему. Но несмотря на этот пессимизм, я чувствовал необыкновенную эйфорию. Маленькая комната расширилась до размеров роскошного зала. Обычный шкаф, на который я пялился в течение трех недель, превратился в великолепный выставочный экспонат, выложенный редкими сортами древесины. Подвешенный между жизнью и смертью, я испытывал счастье, какое мне редко доводилось ощущать»300.

Из беседы Шпеера с Гиттой Серени мы узнаем, что же произошло в действительности: он, очень амбициозный, очень материалистичный и очень здравомыслящий архитектор, властный министр нацистской верхушки, получил опыт сознания вне тела! Серени воспроизводит беседу так. «Никогда в моей жизни я не был так счастлив», – сказал Шпеер. По его словам, он был «наверху» и глядел вниз на самого себя, лежащего на кровати. «Я видел все очень четко. Врачи и медсестры парили, и Маргарет [его жена] выглядела мягкой и тонкой, ее лицо было маленьким и бледным… То, что делали профессор Кох и медсестры, – продолжает Шпеер, – казалось мне молчаливым танцем. Комната была такой красивой… – он улыбнулся своему воспоминанию. – Я был там не один, там были еще фигуры в белом и в сером, и музыка… А потом кто-то произнес: “Не сейчас”. Я понял, они хотят сказать, что мне нужно возвращаться, и я сказал, что не хочу. Но мне дали понять, что я должен, мое время еще не пришло. Не знаю, как описать, что я почувствовал тогда. Это не было просто печалью или разочарованием – это было длительное чувство потери… До сего дня я считаю, что в те часы я испытывал такие вещи, которые, насколько я себя знаю, я не мог ни видеть, ни слышать, ни выразить. Могу сказать вам одно: с того времени я перестал бояться смерти. Я уверен, что это будет великолепно».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});