Юлий Цезарь. В походах и битвах - Николай Сергеевич Голицын

генерала Лоссау: Ideale der Kriegführung etc. I 6. II Abth. Caesar.}

Весьма естественна и понятно, что необыкновенные военные успехи, приобретенные Цезарем в Галлии, не могли не возбудить и действительно возбудили зависть его врагов в Риме и что единственный человек, который мог противостать ему как политический противник, именно Помпей должен был прийти в такое положение, в котором, если только он не захотел бы добровольно отказаться от власти, все сводилось к вопросу: быть или не быть? Уступить Помпею для Цезаря, конечно, не было никакой возможности, и потому последний был увлечен неизбежною и непреодолимою судьбою. Если бы даже предположить, что Помпей, вполне осознав взаимные отношения между ним и Цезарем, скорее, нежели последний, был бы в состоянии отказаться от власти, то и в таком случае Цезарю предстояло бы вступить в войну с теми из римских республиканцев, которые видели бы в нем только похитителя власти и врага свободы и, может быть, вскоре избрали бы другого на его место. Цезарь же, напротив, если бы захотел отсрочить исполнение своих замыслов и уступить место своему видимо слабейшему противнику, должен был бы или подвергнуть отрицанию несомненные, касавшиеся его, Цезаря, факты, или предать их забвению. Кажется, что Помпею предстоял еще свободный выбор, Цезарю же, напротив, никакого иного, кроме смерти, если бы он не захотел сражаться за свою жизнь, т. е., по его понятиям, за верховную власть. {Цезарь чувствовал и понимал это, когда, по словам Плутарха, вступив во взятый при Фарсале лагерь Помпея, сказал: «И я, Цезарь, после стольких побед и с честью оконченных войн, если бы распустил свои войска, то был бы приговорен к смерти!»} Помпей в своем выборе рано или поздно не мог бы избежать своего падения, какие ни пережил бы события. Цезарю же, напротив, могло угрожать только одно насильственное прервание судьбою планов целой его жизни. Может быть, он имел предчувствие того, когда незадолго до своей кончины на вопрос: «Какая лучшая смерть?» – тотчас же громким голосом отвечал: «Наименее ожиданная».

Если рассмотреть вообще поступки Цезаря и Помпея, то очевидно, что последний вовсе не был приготовлен к взрыву событий и сам не понимал ясно, чего хотел. Цезарь же, напротив, не только видел приближение решительной минуты, но и ясно сознавал все побудительные причины своих поступков. А это должно было иметь совершенно различное влияние на волю каждого из противников. Время напряжения сил давно прошло для Помпея, и целый ряд годов, проведенных им в мире и среди политических козней, мог подействовать на него лишь вредным во всех отношениях образом. Цезарь же, напротив, только что вышел из войны, которая 8 лет держала его в напряжении всех его сил. Наконец, если присоединить к этому дарования и силу воли обоих противников, в чем Цезарь, без сомнения, превосходил Помпея, то едва ли будет сомнительно, что первый из них приступал к делу с полным сознанием и был подкрепляем в том силою своего характера и значительною, приобретенною им опытностью.

Энергические действия Цезаря от Рубикона до Брундизия; были именно такого рода, какими долженствовали быть против слабого противника и против народа, большею частью уже расположенного в пользу его, Цезаря. Внезапность нападения уже довершила победу, когда вся партия Помпея еще не понимала ясно, что с нею произошло. Всего замечательнее то, что свидетельствует о совершенном бессилии духа Помпея, именно – что он мог оставаться в бездействии и дозволить Цезарю завоевать Испанию. Неразрешенным остается также вопрос, почему Цезарь отсрочил нападение на Помпея в Греции. А между тем нет, кажется, сомнения, что если бы победа при Фарсале последовала тотчас после удаления Помпея из Италии в Грецию, то последующие войны и походы Цезаря были бы значительно облегчены и ускорены. Враги Цезаря лишились бы главы и вождя своей партии, и хотя Помпей сделал очень мало или ничего для приведения к единству всех своих средств сопротивления и действий, но даже и эта малая доля должна была в таком случае совершенно отпасть, и Цезарь мог с большим правом признавать себя верховным властителем всех сил Рима, противники же его – лишь вождями политических партий.

В 1-м походе Цезаря против Афрания и Петрея в Испании особенно замечателен конец его, когда Цезарь преследовал этих легатов к Иберу и обратно, действуя против них маневрированием и фортификационными обложениями и являя свидетельства необыкновенных деятельности и уверенности в своих действиях, а также и великодушие – из личных, политических побуждений своих. Если бы он имел против себя не римлян, то едва ли поступил бы с ними так великодушно.

В походе против самого Помпея в Греции особенно резко и сильно проявляются смелость, сила воли и высокие военные дарования Цезаря. Высадка его в Эпире не более как с 20 т. войск была таким смелым, даже отважным подвигом, что удаче ее можно было бы даже приписать последующую столь же, если не еще более смелую и отважную мысль Цезаря – по соединении его с Антонием обложить Помпея обширными укрепленными линиями при Диррахии, к чему его побудила также и бездеятельность Помпея, доколе неудача в частном бою с ним не поколебала доверия его, Цезаря, к обложению и не обратила его опять на истинный путь действий. Но раз обратясь на него, он уже продолжал действовать с энергией и без малейших колебания и промедления.

Отступление его от Диррахия к Аполлонии, движение оттуда в Фессалию и соединение с Домицием, между Сципионом и Помпеем, принадлежат к превосходнейшим и замечательнейшим действиям его. Но затем совершенно непонятно, по какому случаю он дозволил Помпею соединиться со Сципионом. Ожидая первого при Метрополе, он, вероятно, стал бы действовать против него маневрированием, до удобного случая к бою, если бы Помпей сам не двинулся против него. Цезарь сблизился с ним и, усмотрев его построение к бою, тотчас угадал слабейшую и опаснейшую для себя часть своего боевого порядка – правый фланг – и превосходными тактическими распоряжениями, особенно расположением 6 резервных когорт за конницею правого фланга, обеспечил себе верную победу. Ни рано, ни поздно, но в самую настоящую минуту подал он сигнал к атаке, и нельзя ничего возразить против удовольствия, им самим выраженного в своих записках, касательно целесообразности принятых им мер. Вообще в продолжении всего времени с отступления от Диррахия до и после сражения при Фарсале, способы воззрения Цезаря, его прозорливость, деятельность, искусство соображений, распоряжений, движений и действий и наконец мгновенная решимость являются в полном блеске и изобличают великого полководца в ярком свете.

В том же самом роде и духе преследовал он, с крайним напряжением сил,