Юлий Цезарь. В походах и битвах - Николай Сергеевич Голицын

сделал во время этих гонений. Поэтому и раннее честолюбие его – возвыситься над толпою – также было естественным и притом не увлечением молодых лет, так как имело уже достаточное основание. Свидетельством того, что Цезарь уже и в это время ранней молодости своей значительно выходил из ряда обыкновенных людей, служила верная оценка его Суллой и Цицероном и обращение им на себя внимания и привлечение к себе расположения общественного мнения в Риме.

План его, уже в это время правильно составленный и с постоянством и твердостью исполняемый им, заключался в том, чтобы во что ни стало бы подвигаться вперед, возвышаться, соперникам преграждать пути и привлекать к себе расположение народа. Все средства к тому были для него одинаковы, и он не был разборчив в них, лишь бы они вели его к цели. Так он искал их во внешних, привлекательных формах (щегольстве, вежливости, доступности, приятности обращения и т. п), в развитии своих больших дарований (дара слова, красноречия и пр.), в щедрости до расточительности свыше своих средств и пр. В последнем отношении замечательно, однако, то, что Цезарь в продолжение целой жизни своей смотрел на деньги и богатства исключительно с этой точки зрения, а не как на средства к жизненным наслаждениям. Не они, а обладание властью было для него высшим благом в жизни, а на все прочие он взирал с философским равнодушием. Все поступки и действия его, согласно с таким планом, уже рано сопровождались необыкновенными счастьем – счастьем, в которое он с ранних лет слепо веровал и сам называл его своим счастьем и которое перешло и в историю под названием счастья Цезаря. А главный источник его несомненно должен был заключаться в самом Цезаре, который то мягкостью и уступчивостью, то твердым противодействием противникам, то привлекательными формами, речами, расточительностью и т. п. умел действовать на большинство народа и сената так, что в нем видели даровитого, много обещавшего молодого человека, способного совершить великие дела и потому достойного занимать важные звания и должности.

Расположение и доверие к нему народа уже резко обнаружилось, когда он смело возбудил и защитил публично память Мария и тем отважно выступил против партии Суллы. Это удалось ему и возбудило всеобщее внимание, и с тех пор постоянным правилом Цезаря сделалось действовать смело и на многое отваживаться, дабы тем более выигрывать. Позже, с летами, он сделался несколько осторожнее, но смелость и постепенно возраставшее доверие к себе всегда были и оставались главными побуждениями его, посредством которых он умел осуществлять даже по-видимому невозможное. Так однажды одному политическому сопернику своему, предложившему ему значительную сумму отступных денег, он смело возразил, что займет и даст ему сумму гораздо значительнейшую. Так в другой раз он сказал своей матери: «Сегодня увидишь меня или верховным жрецом (Pontifex Maximus), или изгнанным из Рима». Такой противник мог многим казаться опасным, и он действительно был таким. Такое сочетание высоких качеств и дарований, привлекательного обращения, щедрости и неистощимости внешних и внутренних средств стало казаться некоторым лицам сената и в высших слоях общества опасным, но всем – внушать уважение и многим служить средоточием, к которому они искали примкнуть из потребности или надежды достигнуть своих целей. Но радушное обращение Цезаря, кротость и человечность (гуманность) его мнений и советов, когда он проложил себе путь в сенат, устыдили и устранили все опасения и укрепили Цезаря в его общественном положении, в котором он и начал уже быстро переходить к более и более важным общественным должностями Выше было уже означено, как он постепенно переходил от одной к другой. Первою, в которой он является уже как самостоятельный гражданский правитель и начальник войск, была его претура в Южной Испании, в 60 г., куда он мог отправиться тогда только, когда Красс, имевший надобность в нем для противовеса Помпею, поручился за треть его огромных долгов {выше сказано, что Красс поручился за пятую часть долгов Цезаря, простиравшихся до 1300 талантов (около 1 600 000 р. сер.), следовательно за 260 талантов (около 32 000 р. сер.). Но генерал Лоссау говорит, что Красс поручился не менее как за 830 талантов (свыше 660 000 талеров или около 600 000 р. сер.)}, что доказывает, что он признавал опору Цезаря очень важною для себя.

Впрочем, такого рода и иные связи Цезаря с людьми имели для него совсем другое значение, нежели какое обыкновенно имеют для всех. У него они проистекали не из чувства, а из рассудка и расчета. Так он отверг первую обрученную невесту свою, дабы жениться на дочери могущественного Цинны, и не отверг ее только для того, чтобы не подчиниться Сулле. Вообще склонности его к людям проистекали не из сердечного чувства, а из рассудка и расчета в отношении к себе. Он любил только себя, а других – насколько они были нужны ему. Не все смотрят на это одинаково: иные видят в этом особенные силу и крепость души, которые редким даруются природой, но другие – в большем числе и справедливее – лишь сухой и черствый эгоизм, имеющий целью только самого себя, а других считающий лишь за свои орудия и потому не имеющий истинной сердечной привязанности к ним. Таким именно был Цезарь, что ни говорили бы его безусловные восхвалители, которых было более, нежели справедливых, хотя и строгих, ценителей его. Да и могло ли быть иначе в эти мрачные времена Рима, когда все возвышенные, честные и благородные чувства иссякли и над ними неограниченно царил самый чудовищный эгоизм. А Цезарь был полным и совершенным произведением и отпечатком этого времени, тем более стоявшим в этом отношении выше всех, чем более природа наделила его необыкновенными дарованиями ума и воли.

Если личные склонности и привязанности его соразмерялись с этим, то награды и наказания его – и того более. В наградах он имел в виду признанием оказанных услуг оказывать поощрительный пример другим и тем привлекать к себе и удерживать за собою общее расположение. Умножая число благодарных ему, он умножал тем число своих приверженцев и теснее и крепче связывал их с собою, тогда как его военные дарования и его счастье приковывали к нему его войска. С последними он особенно поступал как большой знаток людей и умел поощрять их видами на почетные награды, повышение и приобретение денег и имущества или держать их в известном напряжении строгостью, когда и где она была нужна и на которую он имел тем более права, что не щадил самого себя и потому мог требовать того же и от